во мнениях о порядке и субординации, и от этого произошел такой шум на поверхности земли. Мое появление немедленно восстановило мир и тишину.
Вулкан сразу же заковылял к шкафу, достал какие-то пластыри и мази и собственными руками наложил их на мои раны. Все они мгновенно зажили. Кроме того, он предложил мне подкрепиться и поставил передо мной бутылку нектара и другие драгоценные вина, которыми обычно наслаждаются одни лишь боги и богини.
Как только я несколько пришел в себя, Вулкан представил меня своей супруге Венере, приказав ей окружить меня всеми удобствами, необходимыми при моем состоянии. Красота комнаты, в которую она ввела меня, сладострастная нега дивана, на который она меня усадила, божественное обаяние всего ее существа, нежность ее чувствительного сердца — всего этого не описать обыкновенными словами, и голова у меня начинает кружиться даже при одном воспоминании.
Вулкан очень, подробно описал мне Этну. Он рассказал, что гора эта не что иное, как нагромождение пепла, который выбрасывается из ее жерла, что ему часто приходится наказывать своих слуг и он в таких случаях в гневе швыряет в них раскаленными докрасна углями, которые они подчас с большой ловкостью перехватывают на лету и выкидывают в мир, чтобы угольки эти больше не попадались их повелителю под руку.
— Наши ссоры, — продолжал он, — длятся иной раз по нескольку месяцев, и те явления, которые это вызывает на свете, у вас, смертных, кажется, называются извержениями. Гора Везувий также принадлежит к числу моих мастерских. К ней ведет дорога, которая тянется под морским дном на протяжении по меньшей мере трехсот пятидесяти миль. Такие же недоразумения, как у нас, вызывают и там подобные извержения.
Если поучения бога Вулкана и приходились мне по душе, то еще приятнее было мне общество его супруги, и я, возможно, никогда не покинул бы этих подземных замков, если бы не кое-какие злорадные болтуны. Они насплетничали на меня Вулкану и разожгли в его добродушном сердце жаркое пламя ревности.
Не выдав до этого ни единым звуком своего недовольства, он однажды утром, в тот момент, когда я собирался помочь богине при одевании, схватил меня, унес в незнакомую мне комнату и поднял над колодцем, который показался мне очень глубоким.
— Неблагодарный смертный! — произнес он. — Вернись в тот мир, откуда ты явился!
С этими словами, не дав мне ни минуты на оправдания, он швырнул меня в бездну.
Я падал и падал со все возрастающей скоростью, пока страх окончательно не лишил меня сознания. Внезапно я очнулся от обморока, очутившись в водах огромного озера, ярко освещенного лучами солнца. Я с детства отлично плавал и умел проделывать в воде всякие фокусы. Поэтому я сразу почувствовал себя как дома, и по сравнению с той обстановкой, в которой я только что находился, мое теперешнее положение показалось мне раем.
Я огляделся кругом, но — увы! — всюду виднелась лишь вода. Да и температура, господствовавшая здесь, весьма неприятно отличалась от горна мастера Вулкана. В конце концов я разглядел вдали нечто напоминавшее удивительно большую скалу. Вскоре выяснилось, что это плавучая ледяная гора, которая приближалась ко мне. После долгих поисков я нашел наконец место, на которое мне удалось взобраться, а оттуда вскарабкаться и на самую вершину горы. Однако, к великому моему огорчению, и отсюда нигде не видно было земли.
В конце концов, уже перед самым наступлением темноты, я заметил судно, двигавшееся по направлению ко мне. Как только оно несколько приблизилось, я принялся кричать. Мне ответили по-голландски. Бросившись в воду, я подплыл к кораблю, и меня подняли на борт. На мой вопрос, где мы находимся, мне ответили: «В Южном Ледовитом океане».
И только тогда мне все стало понятно. Совершенно ясно, что я с горы Этны прямым путем через центр земли провалился в Южный Ледовитый океан. Путь этот, во всяком случае, короче, чем путь вокруг земного шара. Никто еще, за исключением меня, не исследовал его, и если мне предстоит еще раз проделать такое путешествие, я постараюсь произвести более тщательные наблюдения.
Я попросил, чтобы мне дали поесть, а затем улегся спать. Грубый все-таки народ эти голландцы! Я рассказал о своих приключениях офицерам так же откровенно и просто, как рассказал вам, милостивые государи, и кое-кто из этих господ, в частности сам капитан, своим видом дал мне понять, что сомневается в моей правдивости.
Но так как они дружески приняли меня к себе на корабль и существовал я благодаря их милостям, пришлось волей-неволей проглотить обиду.
Я только осведомился о том, куда они направляются. Они сообщили мне, что отплыли с целью совершить новые открытия, и если мой рассказ правдив, то цель их, во всяком случае, достигнута.
Мы находились как раз на пути, по которому следовал капитан Кук [54], и на следующее утро прибыли в Ботани-Бей, куда английскому правительству уж никак не следовало бы ссылать всяких преступников, а отправлять в виде поощрения заслуженных людей, — так щедро на этом побережье рассыпала природа свои прекраснейшие дары.
Мы пробыли здесь всего три дня. На четвертые сутки налетел страшный шторм, который за несколько часов изорвал все паруса, расщепил бугшприт и повалил брам-стеньгу, которая рухнула на ящик, куда убирали компас, разбив вдребезги и ящик и самый компас. Каждый плававший по морям знает, какие печальные последствия влечет за собой такая потеря. Мы совершенно сбились с курса.
Но вот наконец буря улеглась, и подул ровный, крепкий ветерок.
Мы плыли и плыли три месяца подряд и, должно быть, успели покрыть огромное расстояние, как вдруг заметили вокруг удивительную перемену. Нам стало как-то легко и весело, а ноздри наши защекотали самые упоительные запахи. Цвет моря также изменился: оно было уже не зеленым, а белым.
Вскоре после этой прекрасной перемены мы увидели землю и недалеко от нас — гавань. Мы направились к ней. Она была глубокой и достаточно обширной. Вместо воды ее наполняло превосходное и очень вкусное молоко.
Мы пристали к берегу. Как выяснилось, весь остров представлял собой большой сыр. Возможно, мы даже не заметили бы этого, если бы не одно обстоятельство, открывшее нам истину. Дело в том, что у нас на корабле находился матрос, отроду испытывавший отвращение к сыру. Не успел он ступить на берег, как упал в обморок. Придя в сознание, он стал умолять, чтобы у него из-под ног
