— О демоны, ведающие любострастие, вселяющие а нас плотские вожделения по собственной прихоти и дающие нам возможность их удовлетворять, — произнес он довольно громким голосом, — заклинаю вас именем той высшей власти, от коей вы зависите, и прошу помочь мне везде и во всем, а особливо наделить меня такой мощью в любовном деле, какой обладает молодой человек лет тридцати пяти или около того. Если вы это исполните, то я дам вам такую награду, что вы останетесь мною довольны.
После того призвал он несколько раз Асмодея, а затем умолк, выжидая, что за сим воспоследует. Неподалеку раздался шум; он услыхал вой и грохот сталкивающихся камней, а затем стук, словно кто-то колотил по веткам деревьев. Тут ужас всецело овладел его, душой, и осмелюсь поклясться, что он предпочел бы быть дома и не браться за столь опасное предприятие. Но никакого другого выхода он не нашел, как только прибегнуть к тем дурацким словам, которые заучил для своей защиты:
— Кто бы ты ни был, великий кобель, что бежишь ко мне сам не свой, задрав хвост трубой, чая найти потребную добычу, вернись туда, откуда пришел, и ублажи брюхо рваными туфлями своей бабушки.
Эти слова, конечно, весьма смехотворны, однако же не более тех, какими пользуются самые прославленные кудесники, а потому Валентин мог вполне придавать им веру. Он воображал, что в них сокрыт мистический смысл, и, плюнув в ладонь, повертя мизинцем в ухе и сотворив множество действий, к означенной церемонии относившихся, уверовал, что наиковарнейшие духи мира теперь уже не только не причинят ему никакого зла, но будут вынуждены исполнить во всем его волю. Вслед за тем увидал он в тридцати шагах от себя человека, которого принял за вызванного им адского демона.
— Валентин, — сказал тот, — я твой друг, не бойся ничего. Я сделаю все, чтобы ты наслаждался теми удовольствиями, о коих больше всего мечтаешь; отныне можешь тешиться, сколько влезет.
Это благоприятное сообщение умерило страх, испытанный Валентином при появлении духа; с исчезновением же последнего улетучился окончательно и испуг старикашки. Вспомнив тогда, что некий пилигрим, настоящее имя которого было Франсион, приказал ему исполнить еще один обряд, он отправился в место, указанное для этой цели.
Ему чудилось, будто он уже обнимает свою прекрасную Лорету, и от избытка охватившей его радости он не мог удержаться, дабы не говорить сам с собой и не произносить тысячи разных веселых пустяков, улыбаясь собственным мыслям. Дойдя до одного вяза, Валентин обхватил его руками, согласно наставлениям пилигрима. При этом он произнес несколько молитв, а затем, обойдя дерево, облапил его с другой стороны и сказал:
— Ежели господу будет угодно, то буду я обнимать свою жену так же бойко, как обнимаю этот вяз со всех сторон.
Находясь в таком положении, Валентин внезапно почувствовал, что его схватили за руки, и хотя он изо всех сил старался вырваться, однако же в том не преуспел: его привязали к дереву, а он, вытягивая шею наподобие тех болванчиков, голова коих не прикреплена к телу и свободно движется на палочке, стал оглядываться по сторонам, дабы узнать, кто сыграл с ним эту скверную штуку.
Его обуял такой страх, что вместо одного человека, который, покончив со своим делом, поспешно ускользнул между деревьями, ему почудились целых пятьдесят, и он даже принял их за злых духов, собиравшихся над ним позабавиться и подвергнуть его всем пыткам, какие взбредут им на ум; ни за что не хватило бы у него смелости закричать и позвать на помощь, ибо он почитал это бесполезным и надеялся высвободиться оттуда не иначе, как благодаря заступничеству всевышнего, тем паче, что, по его мнению, бессердечные дьяволы в случае жалобы с его стороны не преминули бы удвоить мучения и лишить его голоса или перенести в какое-нибудь пустынное место. А посему принялся он шевелить телом, а равно и мозгами и, пытаясь избавиться от пленения, непрестанно вертелся вокруг вяза, причем совершал на крохотном пространстве немалый путь, а иногда так крепко дергал за ствол, что чуть было не сломал его или не выкорчевал.
Тут-то он раскаялся в своем намерении прибегнуть к магии и вспомнил предостережения священника о том, что не следует браться за подобные дела, если не хочешь вечно кипеть в адском котле. При этой мысли он не нашел другого утешения, как обратиться с несколькими прекрасными и благочестивыми молитвами к святым угодникам, не решаясь молиться самому богу, перед коим слишком провинился.
Между тем прекрасная Лорета, оставшаяся в замке, также не спала: она поджидала доброго пилигрима Франсиона, собиравшегося проникнуть к ней в эту ночь по веревочной лестнице, каковую она привязала к окну, и надеялась вкусить вместе с ним радости, о которых муж не был в силах дать ей ни малейшего представления.
Надо сказать, что четыре вора, узнав незадолго перед тем о богатом убранстве замка, в котором Валентин состоял управителем, надумали совершить кражу и с этой целью переодели девушкой младшего своего собрата, довольно красивого малого, наказав ему прожить там под каким-нибудь предлогом некоторое время, заметить, где какое добро заперто, и попытаться раздобыть ключи, дабы похитить то, что они найдут нужным. Итак, этот вор, приняв имя Катрины, явился за неделю до этого к Валентину просить о благодеянии, и уверил его, что он — бедная девушка, отец которой был повешен за преступление по облыжному навету, и что ему не хотелось оставаться на родине, так как эта казнь как бы налагала на него бесчестье. Слушая рассказ о мнимых злоключениях этой Катрины, Валентин проникся к ней жалостью и, узнав, что она готова поступить к нему в прислуги без жалованья, охотно пустил ее в дом. Ее услужливость и скромное поведение, которого она непрестанно держалась, настолько снискали ей благоволение хозяйки, что та возложила на нее ведение всего хозяйства. Ей так доверяли, что она могла свободно брать ключи от любой горницы, а равно и держать их у себя подолгу, причем никто их у нее не спрашивал и не опасался, как бы она чего-либо не присвоила.
Накануне описываемого дня Катрина отправилась к колодцу позади деревни и встретилась там с одним из своих сотоварищей, пришедшим за новостями, в то время как остальные дожидались в соседнем местечке благоприятного случая для осуществления своего замысла. Она заверила его, что если они явятся в ту самую ночь, то смогут проникнуть в замок и утащить кучу вещей, находящихся под ее надзором, и что она сбросит им веревочную лестницу, которую один из них тайно вручил ей всего дня за два до этого. Посему все трое грабителей не преминули явиться в назначенный час и, сойдя в ров замка, заметили, как из окна подле главных ворот спустилась веревочная лестница. Один из них трижды легонько свистнул, и ему ответили тем же; они взглянули вверх и, увидав в окне женщину, приняли ее за Катрину, хотя все это происходило и не с той стороны, с которой она обещалась их впустить.
Был среди них один, по имени Оливье, который, испытав угрызения совести, раскаялся за несколько дней перед тем и дал про себя обет господу бросить дурную жизнь; но остальные товарищи, нуждаясь в его помощи и зная его к тому же за человека храброго, не захотели, несмотря ни на какие просьбы, выпустить его из своей шайки, а кроме того, пригрозили, что ежели он покинет их самовольно, не приняв участия в ограблении замка, то они не успокоятся до тех пор, пока не лишат его жизни, хотя бы им пришлось прибегнуть к предательству. В последний момент он снова заявил грабителям, что поскольку он не намерен делить с ними будущей добычи, то не хочет и участвовать в трудах и опасностях. Когда же они тем не менее упрекнули его в том, что он поступает так из страха и по душевной своей подлости, то был он вынужден первым взобраться по веревочной лестнице, боясь, как бы сотоварищи его не убили.
Вскочив через окно в горницу, испытал он чрезвычайное удивление, ибо очутился в любезных объятиях какой-то женщины, вышедшей ему навстречу и ни в какой мере не походившей на Катрину. Действительно, то была госпожа Лорета, которая, потушив перед тем свет, приняла его в густой темноте горницы за Франсиона.
Оливье, догадавшись о выпавшей на его долю удаче, решил не пускать сотоварищей, дабы они не помешали ему натешиться любовью. Того ради отстранился он поспешно от Лореты с намерением убрать лестницу, о чем и она его попросила, и, увидев, что один из воров уже взбирается по ней, он не преминул подтянуть ее к себе наполовину и привязать к оконной петле тем концом, за который ее держал. Грабитель сперва решил, что Оливье по какой-либо причине хочет подтащить его до подоконника, а потому нимало не тревожился: но, убедившись, что тот оставил его в этой позиции, возымел подозрение, не сыграл ли он с ним какой-либо предательской штуки, ибо и прежде выражал таковое намерение. Тем не менее он поднялся по лестнице до окна Лореты, но Оливье тихонько захлопнул ставни, после чего грабитель не посмел постучаться, опасаясь, как бы кто-нибудь из живущих в замке его не заметил, и почел за лучшее отправиться обратно. Он соскользнул вниз, поскольку позволяла веревка, но так как была она недостаточно длинна, то и не довела его до земли; кот да же он спускался мимо какого-то окна, огражденного железной решеткой, то повис в воздухе, зацепившись случайно штанами за толстый и острый прут, да так крепко, что не в силах был оторваться.
