— Не горюйте об этом, — сказала маркиза, — тот, кто оказался бы на Солнце, не увидел бы ничего — ни планет, ни неподвижных звезд. Ведь Солнце все затмевает! Именно его жители имели бы все основания считать, что они единственные существа во Вселенной.
— Признаю, — отвечал я, — свою ошибку. Я имел в виду только положение, занимаемое Солнцем, а не результаты, происходящие от его света. Но вы, так небрежно и как бы вскользь указывающая мне на мою ошибку, напрашиваетесь на то, чтобы я указал вам на вашу: обитатели Солнца никогда бы не увидели его само. Либо они не могли бы выдержать силы его света, либо вообще не могли бы его воспринять с короткого расстояния. Если подумать как следует, то Солнце может быть обиталищем только слепцов. И еще раз: оно вообще не создано для заселения. Но не желаете ли вы, чтобы мы продолжили наше путешествие по Вселенной?
Мы прибыли в центр, всегда являющийся самой низкой точкой всех тел, имеющих округлую форму. И скажу вам, между прочим: для того чтобы отсюда попасть туда, мы проделали путь в тридцать три миллиона лье; сейчас же необходимо вернуться назад и отдохнуть.
На этом обратном пути мы снова встретим Меркурий, Венеру и Землю — все планеты, которые мы посетили. Далее идет Марс. Относительно Марса я не могу сообщить вам ничего любопытного. Дни его самое боль, шее на полчаса длиннее наших, а его годы равняются двум нашим годам без полутора месяцев. Марс в пять раз меньше Земли, Солнце с него кажется несколько меньшим и менее ярким, чем если смотреть на него с Земли. Скажу вам, что Марс не очень заслуживает того, чтобы на нем задерживаться. Но что действительно прекрасно, так это Юпитер с его четырьмя лунами, или спутниками! Это четыре маленькие планеты, которые, в то время как Юпитер обращается вокруг Солнца за двадцать лет, вращаются вокруг него так же, как наша Луна вокруг нас.
— Но, — перебила меня маркиза, — откуда берутся планеты, вращающиеся вокруг других планет, которые ничем не лучше первых? Серьезно, мне казалось бы более правильным и цельным, если бы все планеты — большие и малые — имели только одно вращение — вокруг Солнца.
— А! Мадам, — отвечал я, — если бы вы знали что-нибудь о вихрях Декарта [120] — тех вихрях, наименование которых так ужасно, а суть так приятна, — вы не сказали бы того, что только что сорвалось с ваших уст.
— У меня уже закружилась голова, — сказала она, смеясь, — и это очень полезно — знать, что такое вихри. Добивайте меня, сделайте меня совсем сумасшедшей — я больше собой не владею. Я уже не понимаю, что такое воздержание в философии: так пусть же свет говорит о нас что угодно, а мы предадимся вихрям.
— Я не подозревал в вас раньше подобных порывов, — отозвался я. — Обидно, что их объект всего-навсего вихри.
То, что именуют вихрем, представляет собой массу материи, частицы которой отделены одна от другой, и все они движутся одинаковым образом; в то же самое время они позволяют себе производить какие-то небольшие частные движения, но лишь при условии, что последние всегда следуют движению общему. Таким образом, ветряной вихрь — это не что иное, как бесконечное число частичек воздуха, совершающих совместное круговое движение и увлекающих в этом движении все, что им попадает навстречу. Вам известно, что планеты несутся в небесной среде, которая исключительно тонка и подвижна. Вся эта огромная масса небесной материи, простирающаяся от Солнца до неподвижных звезд, совершает круговое движение и, увлекая за собой планеты, заставляет их таким же образом вращаться вокруг Солнца, находящегося в центре, но с различной скоростью оборотов — большей или меньшей, в зависимости от степени их удаленности от Солнца. И само Солнце также вращается — вокруг своей оси, поскольку оно расположено в самом центре всей этой небесной среды. Заметьте, впрочем, что, если бы Земля находилась на месте Солнца, она тоже должна была бы вращаться только вокруг своей собственной оси.
Вот каков великий вихрь, чем-то вроде хозяина которого является Солнце. Одновременно планеты образуют вокруг себя небольшие частные вихри наподобие солнечного. Каждая из них, вращаясь вокруг Солнца, в то же время непременно вращается и вокруг собственной оси и заставляет вращаться вокруг себя точно таким же образом определенную часть упомянутой небесной среды, всегда готовой следовать придаваемым ей движениям, если только они не отклоняют ее от ее главного движения. Это и есть особый планетный вихрь, и планета распространяет его настолько далеко, насколько может хватить силы его движения. Если нужно, чтобы в этот малый вихрь попала какаянибудь планета, которая меньше планеты — хозяйки вихря, то большая планета ее увлекает и насильно заставляет вращаться вокруг себя: таким образом, всё вместе — большая планета, маленькая и включающий их в себя вихрь — продолжает тем не менее вращаться вокруг Солнца. Поэтому в самом начале света мы заставили Луну следовать за собой — она находилась в пределах нашего вихря и полностью была к нашим услугам.
Юпитер, о котором я начал вам говорить, был более удачливым или более могущественным, чем мы: он имел по соседству от себя четыре небольшие планеты и все их присвоил себе. И мы, одна из главных планет, — где оказались бы мы, как вы думаете, если бы находились поблизости от него? Он в тысячу раз больше, чем мы; его вихрь без сожаления поглотил бы нас, и мы стали бы не чем иным, как зависящей от него луной, вместо того чтобы самим иметь луну, подчиненную нам. Поэтому очень верно, что часто чью-нибудь судьбу определяет всего-навсего слепой случай.
— А кто докажет нам, — спросила маркиза, — что мы навсегда останемся там, где мы есть? Я начинаю опасаться, чтобы мы не совершили глупости и не приблизились к такой предприимчивой планете, как Юпитер, или чтобы он не явился за нами и нас не поглотил. Ведь мне кажется, что великое движение, в котором, по вашим словам, постоянно находится небесная материя, Должно воздействовать на планеты беспорядочно — то приближать их друг к другу, то друг от друга отдалять.
— В данном случае мы можем столько же выиграть, сколько и проиграть, — отвечал я. — Быть может, мы в будущем подчиним нашему господству Меркурий или Марс — самые маленькие планеты, которые не смогут нам противостоять, однако нам не нужно ни надеяться на что-либо, ни чего-либо опасаться: планеты всегда остаются на своем месте и новые захваты для них запретны, как это было когда-то запретным и для китайских императоров. Вы хорошо знаете, что, когда смешивают с водою масло, это последнее всплывает на поверхность воды. Если потом положить в эти две смешанные между собой жидкости какое-либо очень легкое тело, масло будет его поддерживать и оно не достигнет воды. Когда же туда положат какое-нибудь более тяжелое тело, обладающее неким определенным весом, оно проникнет сквозь слой масла, которое окажется слишком легким, чтобы его задержать, и будет падать до тех пор, пока не столкнется со слоем воды, способным его удержать. Таким образом, в этой жидкости, состоящей из двух жидких тел, неспособных между собою смешиваться, два тела различного веса естественно попадают в два различных слоя, и никогда одно из них не поднимется, а другое — не опустится. Если добавить сюда еще другие жидкости, которые останутся не смешанными с остальными, и погрузить сюда еще другие тела, эффект будет тот же. Представьте себе, что небесная материя, создающая этот великий вихрь, имеет различные слои, обволакивающие друг друга, причем вес их также различен, подобно весу воды, масла и других жидкостей. У планет тоже различный вес, и каждая из них задерживается именно в том слое, который способен ее удержать и который приводит ее в состояние равновесия: вы понимаете, что оставить этот слой для нее невозможно.
— Я понимаю, — сказала маркиза, — что эти веса, о которых вы говорите, отлично соблюдают ранги. Дал бы бог, чтобы у нас существовало что-либо подобное — что-то помогающее распределять людей по местам, подобающим им по природе! Что касается Юпитера, то я чувствую себя теперь в полной безопасности. Мне очень отрадно думать, что он оставляет нас в покое с нашим маленьким вихрем и нашей единственной Луной. По своему характеру я легко ограничиваюсь малым и не завидую ему нисколько, что у него четыре луны.
