6
В родимом замке, в первом сне,
Душой повлекся он к жене,
Его покорно обняла
Та, кто всечасно с ним была,
Сказала, плача: «Горе нам,
Зачем не внял моим словам!
Ты в жены женщину берешь,
На третий день за то умрешь,
Свершится казнь, как я скажу:
Свою я ножку покажу,
Ее увидят стар и млад,
И все, дивяся, задрожат.
Тебе виденье это — весть,
Что должен кару ты понесть,
Немедля к смерти будь готов
И приобщись святых даров,
Обет я выполнила свой,
Но мы расщеплены судьбой».
Слезами омрачился взор:
«Прости, о рыцарь, мой укор,
Горька, о рыцарь, боль моя,
Тебя навек теряю я,
Меня не узрит человек,
Любви лишаюсь я навек».
В очах у рыцаря — смятенье:
«Коль нам грозит разъединенье,
Я бога об одном молю —
Скорей окончить скорбь мою.
Зачем — о, славы путь превратный
Зачем я избран девой знатной?»
Она прильнула к его губам,
Он слезы льет в ответ слезам,
Влюбленных рук не разомкнуть,
Не оторвать от груди грудь:
«Тебя утешит смерть одна,
С тобой расстаться я должна».
Так пышно свадьба ни одна
Не пировалась допоздна,
Напева звук, игра струны
Всю ночь под сводами слышны,
И все сидели вкруг стола,
И радость их шумна была.
Гостями был наполнен зал,
И тут-то каждый увидал,
Узрели стар и млад — затем
Что то виденье было всем —
Вдруг нечто на помост метнулось
И женской ножкой обернулось.
Была обнажена она,
Была прекрасна и стройна,
Как бы точеной из кости —
Помех ей не было в пути.
Безмолвный рыцарь тут поник,
Невеста испустила крик.
Едва увидел ножку он,
Сказал, печалью потрясен:
«Беда мне, вечная беда!» —
И омрачился навсегда.
Он взял хрустальный свой бокал,
Взглянул в него — и бледен стал.
Увидел он в хрустале бокала —
Младенца влага укачала,
Он сладко спал в струях вина,
Над краем — ножка лишь видна,
Но было выпито вино —
И в кубке опустело дно.
Промолвил рыцарь: «То смерть моя,
На третий день погибну я!»
Нога вдруг сгинула из глаз,
Толпа к помосту собралась:
Куда исчезла ножка вдруг?
Ужель в помосте — тайный люк?
Была вся радость смущена,
Труба замолкла и струна,
Все омертвело, пляс и пенье,
Боев, турниров шум, движенье,
Остался рыцарь без гостей,
Бежали гости в простор полей.
Одна невеста рядом с ним,
Он молвит ей, тоской томим:
«Лишь ты одна, друг верный мой,
Лишь ты верна, лишь ты со мной».
«Я навлекла на вас беду,
Навек в монахини пойду».
Миропомазан, приобщен,
На третий день воскликнул он:
«Тебе, господь мой, отдаю
Я душу бедную мою,
Прими ее, всевышний отец,
Пошли мне благостный конец!»
Ему был камень гробовой
Воздвигнут любящей женой,
Там в малой келейке она
Жила, в мольбы погружена,
Молилась там и фея с ней,
Они сдружались все тесней.
«Работник Геннеке, постой,
Ты не гнушайся моей деньгой,
Хоть лето поработай,
Я сапоги тебе куплю,
Чтоб землю рыл с охотой».
Надменно Геннеке в ответ:
«Тебе служить — охоты нет,
В работе проку мало,
По морю плавать — веселей
И больше мне пристало».
Тут молвила ему жена:
«И впрямь ты, парень, без ума,
Придумал тоже — море,
Тебе бы землю расчищать
Да с плугом быть не в ссоре».
В чужих советах — проку нет,
И вот купил он арбалет —
Покупка дорогая,
Одежду покороче сшил —
У воинов такая.
Оружье на плечи взвалил,
Колчан на пояс прицепил,
Забрал и меч в придачу.
Так в Бремен зашагал, кряхтя,
Ловить свою удачу.
Прибрел он в Бремен кое-как,
Вдруг видит — перед ним моряк,
К нему: «Моряк почтенный,
Возьмите на корабль меня,
Гребец я преотменный».
«Тебя согласен взять с собой,
Но будешь ты моим слугой
В широком океане,
Я слышу по речам твоим,
Что предки твои — крестьяне».
Тут Геннеке божиться стал:
Из всех удалых он удал
В любом серьезном деле;
Отвага, мужество его
Дракона б одолели.
Когда ж метнулся в море вал,
Овечкой робкой Геннеке стал,
Не вымолвит ни слова,
Все мысли врозь, все мысли вкось,
Душа упасть готова.
На борт поникла голова,
Потом, опомнившись едва,
Так молвил он, стеная:
«Права хозяйка, — вот она,
Морская доля злая!
Здесь ветр свистит, петух кричит,
Здесь непогода дико мчит,
Все море очумело;
Когда б за плуг держался я,—
Им править — то ли дело!
Ах, нет ли здесь кого-нибудь,
Кто б указал мне в Саксонию путь,
Пускай хоть бездорожный,
Путь к замку князя моего,
В мой Лауенштейн надежный?
И нет ли здесь кого-нибудь,
Кто б в Брауншвейг указал мне путь
Награду ему назначу:
Ему отдам я свой кошель
Да мерку бобов в придачу».
Кто эту песенку сложил,
Тот Геннеке домой отвозил,
Чтоб вши его не съели,
И мастерам его завет:
Смиренье в каждом деле.
Послушайте вы Телля,
Кто, полон гордых сил,
Стрелял, надежно целя,
Кто вольность воротил
В урочище родное,
Тиранство прочь изгнав;
В союз вступили трое —
Во имя братских прав.
Швейц, Унтервальд и Ури,
Свободны с давних лет,
От фогтовой дикой дури
Терпели много бед.
Вовек такой печали
Не помнил селянин:
Глядишь — быков угнали,
Остался плуг один.
Когда ж, не вытерпев доле,
Бедняк защищал свой дом,
Ему глаза кололи,
И стон стоял кругом.
Фогт шляпу свою повесил
Вблизи альтдорфских лип,
Кто ей поклон не отвесил,
Тот бунтовщик погиб.
Тут, жизни не жалея,
Я встретил тебя, тиран!
Я видел козни злодея,
Я слышал стон селян;
Достойней пасть в сраженье,
Чем жить, снося позор,
Стране освобожденье
Замыслил я с тех пор.
Не захотел явиться
Я к шляпе на поклон,
Тем злобный кровопийца
Был тяжко уязвлен.
Он, волей господина,
Приказ дает мне свой,
Чтоб с темени у сына
Сбил яблоко стрелой.
Тогда воззвал я к богу
И вскинул самострел,
Свой гнев, свою тревогу
Я в сердце одолел;
Коль руки будут ловки,
Мой мальчик не умрет;
Стрелой с его головки
Я сбил румяный плод.
В ту пору я верил свято —
Стрелу направит бог,
Но рань я дитя — расплата
Тебя ожидала, фогт;
Я лук согнул бы снова
И — смерть тебе, тиран!
Так месть была готова,
Ее таил колчан.
Но тот, кто жаждал крови,
Приметить все ж сумел,
Что в миг тот наготове
Держал я самострел;
Спросил, ужель такая
Ему грозила месть?
Таиться не желая,
Раскрыл я все, как есть.
Хоть мне и обещал он,
Что не попомнит зла,
Но слова не сдержал он,
И клятва не спасла.
Злорадно торжествуя,
Он в плен меня берет,
И пленником иду я,
В цепях, на вражий бот.
Увидел скорбь я вскоре
И скорбь изведал сам,
Жене и детям — горе,
Печаль — моим друзьям;
Не чая воротиться,
Я слезы лил порой,
Готов был с жизнью проститься
Смеялся мучитель мой.
Хотел у меня жестоко
Отнять сиянье дня,
Он в замок Кюсснахт без срока
Хотел заточить меня,
С позором и глумленьем
Меня повели в тюрьму;
Но бог не замедлил с мщеньем,
Помог слуге своему.
Он ветру дал свободу,
Тут ураган встает,
Взрывая, пенит воду,
Кренится утлый бот;
С меня оковы сбиты,
Мне фогт весло припас,
Твердит: сильней греби ты,
Спасай обоих нас!
Тут, милости не веря
И месть в душе тая,
Едва завидел берег,
Из бота прыгнул я;
Взобрался я по скалам
С чудесной быстротой,
Внизу — валам и шквалам
Тиран был предан мной.
Он вслед вопил проклятья,
Рычал он, словно лев,
Стремился убежать я,
Угрозы те презрев;
Его еще я встречу
На улице глухой,
Я в грудь надежно мечу,
А лук всегда со мной.
Раз ехал он, гарцуя,
По улице глухой,
Тогда пустил стрелу я,
Был верен выстрел мой;
И вот — врага не стало,
Убит он наповал,
Я ликовал немало,
Когда с коня он упал.
Как древле — камень ничтожный
Метнул из пращи Давид,
И великан безбожный —
Был Голиаф убит,
Так мне господь защитой,
Он дал мне мощь свою,
Мой изверг лежит убитый,
А я над ним стою.
Удачи такой дождался
Товарищ мой потом,
С Ландбергером рассчитался
В купальне топором;
Женой его с глумленьем
Тот силой овладел,
Друг не замедлил с мщеньем,
И смерть — врага удел.
Не ждали от нашей доли
Мы выгоды иной:
Насилье мы пололи,
Пахали край родной.
Не знали мы, где право,
Защита, суд и власть,
Зато дрались мы браво,
И бог не дал нам пасть.
Тут править стал боями
Союз Швейцарский наш.
Враги пришли с войсками,
Оружье — верный страж;
Себя мы не жалели
И в боевом огне,
В Моргартенском грозном деле
Все бились наравне.
Мы знати нагрели спину,
Народ наш не был прост,
Мы чванному павлину
Повыщипали хвост;
Но стрелы нам возвестили,
Что прочной удачи нет,
Мы дорого заплатили
За радость двух побед.
Окружены врагами,
Сильнейшими числом,
Под натиском мы сами
Бежали со стыдом,
Потом пришло подкрепленье,
И с Брюнингских высот
Павлин удрал, но в сраженье
Мы лили кровь и пот.
Союзники, всегда вы
Должны гореть душой,
Храня наследье славы.
Кровавой славы той.
Свободою гордится
По праву наш народ,
Но кто ее лишится,
Вовеки не вернет.
Цветущие ваши годы
Взрастила кровь отцов,
Хранить венок свободы
Будь каждый вовек готов;
Враги, пощады не зная,
Венок тот совлекут,
Едва корысть слепая
Заменит верный труд.
Приходит к вам с поклоном
Напыщенная знать,
То — золотом червонным,
То деньгами вас прельщать;
Одна у них затея —
Скупить у вас детей,
Что, слов не разумея,
Спят в колыбельке своей.
Одна у меня забота —
Избавить вас от бед,
Расставлены тенета,
Собаки чуют след;
Примите завет суровый,
Рождается Телль лишь раз,
Ни старый друг, ни новый
Так не печется о вас.
Вас к миру и ко благу
Единство приведет,
Лишь отчую присягу
Крепите из года в год,
Не поддавайтесь злату,
Не слепните от благ,
Чтоб худшую расплату
Вам не замыслил враг.
Друзья, тут эта песня
Окончиться должна,
Пусть, не на ветер спета,
Вам век звучит она.
Урийца песнопенье
Сумейте всюду разнесть —
Потомкам в поученье,
Стране родимой в честь.
