Круа-Эмон [974]. Таковая же высота держалась в течение десяти дней, затем, в воскресенье, перед Рождеством, вода стала убывать, так же как прибывала ранее, в то время как ударили морозы столь жестокие, что весь Париж покрылся изморозью и льдом, и ни одна водяная мельница не в состоянии была работать, по причине воды, каковая стояла слишком высоко, и зерно приходилось молоть исключительно на ветряных мельницах [975].
325. Далее, в сказанное же время, в Париже народ испытывал величайшие лишения, ибо он [976] своей волей, понуждал всякого, каковой не мог ему сопротивляться, в соответствии с величиной состояния, платить по IIII марки [977], иного — по III марки, иного — по III или же IIII унции [978] чистого серебра, дабы из такового чеканить монету, причинившую все то зло, о чем сказано было выше, а ежели кто пытался том воспротивиться, в дом к нему немедля являлась стража, и уводила его в одну из множества тюрем, и никто не осмеливался возвысить голос против него, и все принуждены были платить, даже если у кого не было гроша за душой, ибо он так постановил. Ему же советниками были двое таких же злодеев, как то Жан Доль [979] и Пьер д’Оржемон [980], усилиями каковых [в Париже] не стало более торговли, ибо продавали и покупали единственно хлеб и вино [981], ибо каждый отягощен был необходимостью отдавать по десять франков звонкой монетой [982], и денег ни у кого не оставалось ни на что иное. И посему выплаты за дома становились столь тяжкими, что многие в то время предпочитали отказываться от наследства, дабы не платить на него налога, и по причине сказанных тягот, распродавали все свое имущество, и покидали Париж, словно бы потеряв голову от отчаяния. Одни направлялись в Руан, иные — в Санлис, прочие же в лесах сбивались в разбойничьи шайки [983], или же пополняли ряды арманьяков, и творили зло, худшее чем сарацины, и все вышесказанное происходило из-за негодного управления, каковое осуществляли названные алчные волки [984], попиравшие заповеди равно Ветхого и Нового завета, ибо пожирали мясо вместе с кровью, и отнимали овец вкупе с их же шерстью [985]. Увы! Тяжко было ходить по Парижу, как то в праздники, так и в прочие дни, ибо на улицах множество людей выпрашивало милостыню, в то время как иные по сто тысяч раз на дню проклинали свое существование, по причине величайших страданий, каковые пришлось снести. Ибо в сказанное же время им почти не подавали милостыни, ввиду того, что все вокруг вынужден был тратить на себя столько, что не имел почти никакой возможности поддержать другого, и невозможно было, оказавшись среди людей, не видеть как иные плачут горькими слезами, проклиная свое рождение, а иные клянут судьбу, иные же — господ, а прочие — власти [986], и кричат со всей силой отчаяния: «Увы! Увы! Господь милосердный! Когда же ты положишь конец нашим величайшим лишениям, и самой этой жизни, полной страданий, и этой проклятой войне!» и повторяют из раза в раз: «[Господь наш сущий!] vindica [sanguinem] sanctorum [987]! Отомсти за кровь добрых своих созданий, каковые принимают [безвинную] гибель от рук жалких арманьякских предателей!
326. Далее, в декабре-месяце, на пятый день такового, дочь короля Франции, ныне обретавшаяся в Англии [988], родила сына, получившего имя Генрих [989].
327. Далее, в понедельник перед Рождеством, на следующий день после праздника Св. Фомы [990], в Париже объявлена была [сказанная] новость, по каковой причине, в церквях звонили во все колокола, и по всему городу жгли костры, как то делается обычно на праздник Св. Иоанна [991].
328. Далее [в сказанное же время], в канун праздника Богоявления [992], в Париж явился герцог Бургундский [993], каковой привел с собой большое количество латников, чинивших много зла жителям деревень, примыкающих к Парижу, ибо они увозили с собой все без остатка, за исключением того, что пылало жаром или имело вес слишком тяжелый. Армяньяки же стояли со стороны ворот Сен-Жан, Сен-Жермен, и Бордель, вплоть до Орлеана, и чинили столько зла, сколько не свершали ранее даже сарацинские деспоты.
329. Далее, в сказанное же время король английский продолжал обретаться в окрестностях Мо, и там же встретил Рождество и Богоявление, его же люди наводнили Бри [994] из конца в конец, повсеместно грабя и опустошая страну, по вине же таковых а также тех, о ком сказано было ранее, по всей земле, невозможно стало ни пахать землю, ни сеять на ней хлеб. Вышеназванным сеньорам из раза в раз приносили жалобы на происходящее, они же в ответ хохотали и глумились над самими жалобщиками тем поощряя своих людей вершить еще худшее зло [995]. Посему крестьяне в большинстве своем забросили пахоту, и словно бы потеряв голову от отчаяния, покидали жен и детей и говорили между собой: «Что же нам делать? Бросим все на поживу дьяволу, и не все ли равно, что с нами станет потом? Ибо сейчас как себя не поведи, хорошо ли дурно — все одно. Воистину, лучше жить под сарацин, нежели христиан, а посему, будем вершить зло, сколь то в наших силах, ведь от негодного правления и предателей у власти должно нам ждать едино смерти или же плена, посему, бросив жен и детей, скроемся в лесах будто одичавшие звери, ибо сказанная череда мучений [996] длится не год, и не два а уже четырнадцать, или даже пятнадцать лет, и большая часть французских сеньоров приняла смерть от меча или же яда, или по причине предательства, или же пала без покаяния [997], или же приняла злую смерть по причине иного насилия».
330. Далее, в сказанное же время Париж остался без епископа, ибо вышеназванный мэтр Жан Куртекюис, избранный по воле Университета, Парламента и клира, оказался отнюдь не по нраву королю английскому, и посему весь год напролет, не имея возможности занять епископскую кафедру, вынужден был обретаться в Сен-Жермен-де-Пре, ибо в своем парижском отеле не чувствовал себя в безопасности, будучи в немилости у короля английского [998].
331. Далее, в честь прибытия в город сказанного герцога бургундского [999], объявлено было о чеканке мелкой монеты под названием «нуаруд» [1000], каковая ценой своей не превосходила один пуатьесский денье, или же половину турского денье. Таковым
