3. Когда же прошло много дней и он был уже в безопасности, то дозволил всякому желающему и входить во дворец, и выходить из него и стал распоряжаться государственными делами по своему усмотрению. С людьми, близкими {10} к нему по родству и дружбе, он обходился сообразно с их достоинством и отдавал каждому соответственную ему честь. А к родному брату Исааку до того был привязан, что казалось, сросся с ним и дышал одним с ним воздухом; отчасти потому, что и тот любил его больше всех, но особенно потому, что он исключительно или по крайней мере преимущественно помог ему получить царство. При самом начале царствования он разделил с ним свое седалище и трапезу и удостоил его провозглашения, соответствующего достоинству севастократора*, которым Исаак почтен был от отца своего Алексея. И надзирателями над общественными делами он также сделал людей, близких ему по крови, именно Иоанна Комнина, которого почтил и достоинством паракимомена**, и Григория Таронита, бывшего протовестиарием***. Но так как Иоанн хотел распоряжаться всем по своему {11} произволу, вел себя надменно и был горд, как никто другой, то скоро сложил с себя звание надзирателя за общественными делами. Напротив, Григорий, исполняя обязанности своего звания, вел себя скромно и не выходил из пределов своей власти и потому пользовался ею постояннее. Впоследствии ему придан был в товарищи некто другой Григорий, по прозванию Каматир. Это был человек знаменитый, но рода незнатного и отнюдь не богатого. Будучи принят царем Алексеем в число секретарей, он объезжал провинции, назначал им подати и, собрав через то огромное богатство, захотел через брак породниться с царем. И когда действительно женился на одной из его родственниц, сделан был секретологофетом*. Но больше всех имел силы при этом царе и пользовался первыми почестями Иоанн Аксух, родом персиянин. В то время, как Ваймунд на походе в Палестину освободил из-под власти персов главный город вифинский — Никею, вместе с городом взят был и Аксух и представлен в дар царю Алексею. Так как он был ровесником царю Иоанну, то принят был в товарищи ему по забавам и сделался самым любимым лицом между всеми служившими в комнатах и при спальне. А когда Иоанн взошел {12} на царство, он, будучи почтен званием великого доместика**, получил такую силу, какой никто не имел при прежних царях, так что многие из знаменитых людей по своему родству с царским домом, случайно встретившись с ним, сходили с коня и отдавали ему поклон. Впрочем, руки этого человека были не только опытны в войне, но и скоры и готовы на благотворение нуждающимся. А такое его великодушие и благородство характера много прикрывали незнатность его рода и делали его любимым у всех.
Но царю не исполнилось еще и года, как уже родные, неизвестно каким образом, из ненависти и зависти устраивают против него заговор. Составив злой умысел и поклявшись друг другу в верности, все они пристают к стороне Вриенния и предоставляют ему царство, как человеку, который знает словесные науки, одарен царской наружностью и имеет преимущество перед другими по родству с царем, потому что, как мы выше сказали, он был женат на сестре царя, кесариссе Анне, которая также занималась главной из всех наук, философией, и была сведуща во всем. И когда царь ночевал в филопатийском цирке, находящемся недалеко от земляных ворот, они, верно, ночью напали бы на него с {13} оружием убийц, наперед подкупив богатыми дарами начальника над городскими воротами, если бы Вриенний не расстроил их замысла. По своей обычной беспечности и недостатку энергии, нужной для овладения царством, он и сам забыл об условии и спокойно оставался дома и был причиной охлаждения жара в заговорщиках. Говорят, что при этом случае кесарисса Анна, негодуя на такую беспечность своего мужа, от ярости скрежетала зубами, как жестоко обиженная, и горько жаловалась на природу, немало обвиняя ее в самых срамных выражениях за то, что ее она сделала женщиной, а Вриенния мужчиной. Когда же днем заговорщики были открыты, ни один из них не был ни изувечен, ни наказан бичами, но все были лишены имущества. А спустя немного времени и самое имущество было возвращено большей части из них, начиная с самой зачинщицы заговора кесариссы Анны, которой прежде всех царь оказал человеколюбие. Поводом к этому было вот какое обстоятельство. Когда царь Иоанн осматривал имущество кесариссы, сложенное в одном доме и состоявшее из золота, серебра, всякого рода сокровищ и разнообразных одежд, то при этом случае сказал: «Со мной случилось не то, чего бы следовало ожидать по обыкновенному порядку: родные оказались мне врагами, а чужие — друзьями; поэтому нужно, чтобы и богатство их перешло к друзьям»,— и действительно приказал великому доместику взять все себе. Но тот, поблагодарив {14} царя за столь великую щедрость, попросил у него дозволения сказать свое мнение и, когда получил это дозволение, сказал: «Хотя сестра твоя, царь, покусилась на дело беззаконное и крайне преступное и самим делом отреклась от родства с тобой, но с потерей естественного расположения не потеряла и природного названия; а оставаясь родной сестрой доброго царя, она через раскаяние, при пособии природы, опять может снискать ту любовь, которую теперь погубила по безумию. Пощади же, государь, однородную, оскорбившую твое державное величество, и накажи человеколюбием ту, которая уже открыто признает себя побежденной твоей благостью; отдай ей и это лежащее на глазах имущество, не как справедливый долг, но как добровольный дар. Ведь она с большим правом, чем я, будет владеть этим имуществом, так как оно составляет ее отцовское наследство и опять перейдет в ее потомство». Убежденный или, вернее сказать, тронутый этими словами, царь охотно согласился на представление Аксуха, сказав: «Я был бы недостоин царствовать, если бы ты, пренебрегши столь великим и столь легким приобретением, превзошел меня в человеколюбии к моему семейству». И действительно, он все возвратил кесариссе и примирился с ней. Что же касается матери и царицы Ирины, она отнюдь не была уличена в участии в заговоре против сына; а напротив, узнав впоследствии о заговоре, она, говорят, даже произнесла {15} и это мудрое правило: «Надобно искать царя, когда его нет, и не трогать его с места, когда он есть» — и притом сказала: «Какое великое мучение готовили мне убийцы моего сына,— мучение, без сомнения, более тяжкое, чем муки, испытанные при его рождении! Эти последние вызывали, по крайней мере, на свет плод, носимый во чреве, а то, исходя из глубины ада и проходя сквозь мою утробу, причиняло бы мне непрестанную скорбь».
4. После сего царь, видя, что персы ни во что ставят договор, заключенный с его отцом, и во множестве нападают на города, расположенные во Фригии при реке Меандре, с началом весны выступил против них в поход и, после многократных побед над ними в сражениях, овладел Лаодикией и окружил ее стенами, изгнав Алпихара, которому вверена была ее защита. Затем, приведя в надлежащий порядок и все прочие дела, он возвратился домой; но, прожив в Византии недолго, он снова оставляет дворец и переселяется в лагерь для предотвращения варварских набегов, справедливо полагая, что, в случае неготовности отразить их, они легко могут нанести большой вред. Он охотно проводил время в походах, надеясь через это достичь двух весьма важных выгод: и охраны своих провинций, которая обеспечивается по большей части таким движением войск в открытом поле; и обучения военным делам и окреплости своих легионов, которые, живя не в домах, трудом и по-{16}том закаляются, как раскаленное железо от погружения в воду. Итак, он выступает в поход с намерением овладеть Созополем, городом Памфилии. Но как нелегко было взять этот город силой и по причине находившегося в нем гарнизона, и по труднодоступной и скалистой местности, на которой он был расположен, то царь по божественному внушению употребляет следующую хитрость. Поручив конницу некоему Пактиарию, он приказывает ему как можно чаще появляться в виду Созополя и бросать на стены стрелы; если же неприятели выйдут — бежать назад и, не вступая в сражение, проходить узкие и лесистые тропы, находящиеся недалеко от города. Как царь приказал, так Пактиарий и делал. И как персы часто выходили из Созополя и далеко преследовали Пактиария, то он искусно вводит в обман неприятелей, поставив в узком месте засаду. При одном из таких нападений турки, не предполагая засады, особенно упорно и далеко преследовали римлян, так что неосторожно прошли и теснины. Тогда бывшие в засаде римляне, видя, что персы беззаботно во всю мочь гонятся за их товарищами и думают лишь о том, как бы догнать бегущих, тотчас же поднимаются из засады и идут прямо к Созополю. Когда же вскоре затем и бегущие обратились назад, то турки очутились в середине и, не имея возможности ни опять войти в город, потому что вышедшие из засады римляне заняли входы, ни убежать от тех, которые прежде {17} бежали, а теперь теснили их сзади, частью были переловлены, частью легко побиты мечами, и лишь немногие спаслись благодаря отличному качеству своих лошадей. Таким-то образом Созополь взят был римлянами по одному благоразумному распоряжению царя. Вслед затем царь овладел крепостью, которая называлась Иеракокорифитис (ястребиная вершина), и покорил весьма многие другие города и укрепления, прежде платившие дань римлянам, а тогда бывшие в союзе с персами.
