повисла на мне и, когда мать силой увела ее от меня, она громко закричала: „О, мой отец, мой отец, я больше тебя не увижу!“
— Увы, душечка, — сказала хозяйка, — это была только детская нежность, она, разумеется, вас очень любит. Но, боже мой, почему вам печалиться? Нужно убедить себя в том, что все это только ребячество.
— Да, правда, — сказал Коль и стал покачивать головой.
Тогда они спросили у него, не хочет ли он отправиться спать.
— Нет, — сказал он, — я чувствую себя очень тяжело, но у меня вовсе нет желания ложиться спать.
Вслед за тем в залу вошли городские музыканты и, зная, что господин Коль был там, взялись за свои инструменты и стали играть.
— Эта музыка очень кстати, — сказал он. Но когда он прослушал несколько минут: — Мне кажется, я слышу колокола церкви св. Марии Озерийской, но бас заглушает остальное; в моих ушах это звучит, как похоронный звон поутру. Ради бога, скажите им, чтоб они прекратили свою музыку. Дайте им на чай вот это.
Когда музыканты удалились, хозяин гостиницы спросил, не хочет ли он отправиться спать.
— Потому что, — сказал он, — уже почти одиннадцать часов.
В ответ на это Коль, пристально смотря на своего хозяина и на хозяйку, весь задрожал, пятясь, и сказал:
— Отчего вы так побледнели? Почему у вас все руки в крови?
— Вот мои руки, — сказал хозяин, — но смотрите: на них нет ни грязи, ни крови. У вас в глазах помутилось, или это обман расстроенного воображения.
— Увы, хозяин, — сказал он, — вы видите, как я плохо соображаю; никогда я не чувствовал в голове такой пустоты. Ну, выпьем еще глоток, я сейчас отправляюсь спать и вас больше не задерживаю.
Он разделся, хозяйка поспешно нагрела платок и обернула им его голову.
— Боже мой, — сказал он, — я не болен, слава богу, но я никогда в жизни не чувствовал себя так странно.
Вслед за тем начала жалобно кричать сова, и тут же ночной ворон сел, каркая, вблизи окна.
— Боже, — воскликнул он, — какие зловещие звуки издают эти хищные птицы!
С этими словами он лег на свою кровать, с которой ему уже не суждено было больше, подняться.
Его хозяева, которые очень хорошо заметили его душевное волнение, стали разговаривать между собой по поводу этого. Муж сказал, что он не знает, как и быть.
— По-моему, — сказал он, — следовало бы оставить это дело, мне не хотелось бы причинять ему зла.
— Так ты, — сказала она, — на попятный! Ты стольких уже убил и на этот раз ты боишься? — Потом, показывая кучу золота, которую Коль оставил на хранение до утра, она сказала: — Разве у тебя не сжимается сердце при одной мысли потерять столько денег? Чорт с ним, с этим старым скаредом, он уже достаточно пожил! У него слишком много; у нас еще недостаточно. Ну, делай дело, и все это будет нашим.
Ее дурной совет взял верх. Через дверь комнаты они услыхали, что Коль храпит.
— Все обстоит благополучно, — сказали они.
И вот они спускаются в кухню. Слуги уже легли спать. Они отодвинули железные болты, кровать бултыхнулась, и человек упал в кипящий котел.
Когда он умер, они вдвоем бросили его труп в реку, уничтожили его одежду и все привели в порядок. Но когда хозяин гостиницы пришел в конюшню, чтобы вывести оттуда лошадь Коля, дверь была открыта: лошадь отвязалась и с обрывком недоуздка на шее, с соломой, привязанной под живот, в том виде, как конюха обрядили ее на ночь, она вышла задом из конюшни на большое поле, рядом с домом, и там перескочила через изгородь. Так как это был молодой жеребец, он пробрался за ограду, где паслась кобыла, с которой он поднял такую кутерьму, что, в конце концов, они оба выскочили на большую дорогу. Кто-то из горожан увидал их и привел к владельцу кобылы.
В это время в гостиницу явились музыканты и в благодарность за подарок, полученный ими от Коля накануне, хотели дать ему утреннюю серенаду.
— Он сел на лошадь, — сказал им хозяин, — и уехал еще до зари.
В гостинице ночевал также один путещественник, который хотел бы проехать вместе с господином Колем до Рэдинга. Хозяин на его вопрос о Коле ответил, что он сам посадил его на лошадь и тот давно уже уехал. Вскоре прибыл владелец кобылы, который повсюду спрашивал, не сбежала ли у кого лошадь, и все отвечали, что нет.
Наконец, он прибыл к гостинице „Журавля“, где останавливался Коль, и, подозвав конюшенных мальчиков, спросил их, не пропала ли у них лошадь, и они ответили, что нет.
— Ну, так, — сказал он, — я вижу, что моя кобыла кой на что годится: я отправляю ее одну на луг, а она возвращается вдвоем...
Так прошли этот день и следующая ночь.
Но день спустя жена Коля, удивляязь, что ее супруг нее еще не возвращается, послала верхового ему навстречу.
— И если ты, — сказала она, — не встретишь его до Кольбрука, спроси о нем в гостинице „Журавля“, а если и там ты его не найдешь, поезжай в Лондон, потому что он или болен, или с ним случилось какое-нибудь несчастие.
Человек сделал, как ему было приказано, и, когда он спросил о Коле в „Журавле“, ему ответили, что он в такой-то день выехал к себе. Тогда, недоумевая, что бы могло случиться с его господином, он навел справки в городе, и кто-то сказал ему про лошадь, которая была найдена ночью на дороге, и никто не знал, откуда она явилась. Он пошел посмотреть лошадь, признал ее и вернулся в „Журавль“. Хозяин гостиницы, видя это, испугался и на следующую ночь скрылся. Человек отправился к судье и попросил его содействия; вскоре после этого пришло известие, что Джарман, хозяин „Журавля“, исчез. Тогда все заговорили, что, конечно, это он и убил Коля. Музыканты рассказывали про то, как ответил им Джарман, когда они пришли для того, чтобы исполнить утреннюю серенаду в честь Коля. Жена была арестована, допрошена и во всем призналась. Вскоре был арестован, в виндзорском лесу и сам Джарман. Он и его жена были повешены, после того как они рассказали о всем, как оно было.
Он признался, что,
