Не меньший вред, чем неопределенность, наносят медлительность и запаздывание в принятии решений, особенно когда речь идет о помощи другу. Промедлив, ты обесцениваешь свой поступок и создаешь ущерб для себя. Подобный недостаток бывает вызван малодушием и бессилием или злым умыслом тех, кто принимает решения, ибо они, побуждаемые собственной жаждой погубить государство или исполнить какое-то другое свое желание, всячески мешают и противодействуют тому, чтобы решение состоялось. Ибо добрые граждане никогда не станут затягивать решения, особенно в деле, не терпящем отлагательства, даже если увидят, что народные пристрастия клонятся не в ту сторону. По смерти сиракузского тирана Гиеронима, во время великой войны между карфагенянами и римлянами, жители Сиракуз обсуждали, кого им избрать союзником: Рим или Карфаген. В пылу разногласий никак не удавалось принять то или иное решение, пока Аполлонид, одно из первых лиц в Сиракузах, не выступил с преисполненной благоразумия речью и не показал, что достойны осуждения не сами по себе сторонники римлян или карфагенян, но неопределенность и медлительность в принятии решений, которые могут погубить республику. Любая определенность, к чему бы она ни вела, давала надежду на лучший исход. Трудно сыскать у Тита Ливия место, более наглядно, чем здесь, показывающее вред нерешительности. Сходный вывод можно сделать и из той же истории латинов. Они просили помощи против Рима у лавинийцев, но те столько времени затягивали решение, что когда они вышли со своим подкреплением за ворота города, пришло известие о поражении латинов. Тогда их претор Милионий сказал: «За этот короткий путь нам придется дорого заплатить римлянам». Если бы они в свое время решили помогать или не помогать латинам, то во втором случае они не раздражили бы римлян, а в первом, не задержав подмогу, могли бы своими силами способствовать победе; промедление же в любом случае обрекало их на поражение, как оно и случилось.
Если бы флорентийцы обратили внимание на это место у Ливия, они избавили бы себя от стольких хлопот и волнений, которые им пришлось пережить во время похода французского короля Людовика XII в Италию, против герцога Миланского Лодовико. Перед выступлением король хотел заключить с флорентийцами договор, и их послы обещали ему нейтралитет в обмен на то, что он станет поддерживать и покровительствовать им в Италии. В течение месяца договор должен был быть ратифицирован. Однако неразумные сторонники партии Лодовико помешали своевременному подписанию договора, и когда флорентийцы пожелали утвердить его, победа короля была уже несомненной, и он отверг их услуги, ибо поступок флорентийцев представлялся ему вынужденным, а не добровольным и дружественным. Все это стоило Флоренции немалых денег, и государство оказалось на грани падения, которое и произошло в подобных же обстоятельствах впоследствии. Такое поведение было тем более предосудительным, что и герцог Лодовико ничего здесь не выигрывал; если бы он одержал победу, то поступил бы с флорентийцами гораздо хуже, чем король. И хотя все то зло, с которым сопряжена для республик такая слабость, было уже описано в одной из глав выше, я решил, воспользовавшись новым поводом, вернуться к этому предмету, ибо он представляется мне весьма важным для республик, подобных нашей.
Глава XVI
Сколь далеки солдаты нашего времени от древних образцов
За всю историю войн римского народа с другими важнейшим было сражение с латинскими племенами, состоявшееся в консульство Торквата и Деция. Ибо как рассудить иначе, если проигравшие его латины были порабощены, а римляне, если бы не победили, попали бы под иго. Этого мнения придерживается и Тит Ливий, потому что оба войска у него во всем равны: в числе, упорстве, отваге и выучке. Разница только в том, что римские полководцы были более доблестными, чем латинские. Причем в ходе битвы случились два невиданных дотоле происшествия, примеры подражания которым трудно сыскать: для придания солдатам стойкости, боевого духа и укрепления дисциплины один из консулов покончил с собой, а второй пожертвовал своим сыном. Сходство обоих войск, о котором говорит Тит Ливий, состояло в том, что они долгое время воевали вместе и поэтому пользовались одним и тем же языком, оружием и внутренним устройством; они придерживались одинаковых боевых порядков, а наименования частей войска и их начальников были теми же самыми. Следовательно, при равной силе и доблести лишь какой-то необыкновенный поворот событий мог поддержать и укрепить стойкий боевой дух в одних солдатах по сравнению с другими, а в этой стойкости, как уже говорилось, заключен залог победы, ибо пока она живет в сердцах бойцов, войска не показывают спину. И вот, чтобы придать римлянам больше стойкости, чем латинам, то ли жребий, то ли добродетель консулов распорядились так, что Торкват убил собственного сына, а Деций себя самого. Демонстрируя названное равенство сил, Тит Ливий обозревает все боевые порядки римского войска в обычное время и в сражении. Поскольку он все подробно объясняет, я не стану на этом останавливаться, а рассмотрю только самые примечательные особенности римского войска, пренебрежение которыми со стороны всех военачальников нашего времени привело к великому расстройству как в содержании армии, так и в сражениях. Итак, судя по словам Ливия, римское войско делилось на три главные части, которые на тосканском диалекте мы можем назвать тремя шеренгами; в первую из них входили гастаты, во вторую – принципы, а в третью – триарии; каждый отряд дополнялся конницей. Готовясь к битве, впереди ставили гастатов; во втором ряду, сразу же за их спинами, располагались принципы; в третьем, по той же линии, становились триарии. Конников всех этих отрядов размещали справа и слева каждой из шеренг. Благодаря своему виду и расположению эти конные части получили название alae [41] , ибо они выглядели как крылья войскового стана. Первая шеренга гастатов, находившаяся впереди, была плотной настолько, чтобы выдержать натиск врага и отразить его. За ними находились принципы, которые должны были не принимать первый удар, а помогать первой шеренге, если бы она оказалась расстроенной или смятой. Принципы стояли не так тесно, и их ряды были достаточно разрежены, чтобы, не разрушая их, можно было принять в себя воинов передового отряда, если под давлением противника они будут вынуждены отступить. Третья шеренга, триариев, была еще более разреженной, чем вторая, потому что в случае необходимости в нее должны были влиться две первых: принципов и гастатов. Итак, построившись в таком порядке, римляне вступали в бой; если гастатов одолевали или теснили, они отступали на свободные места в рядах принципов и, объединившись с ними и собрав обе шеренги в кулак, продолжали битву. Если противник снова опрокидывал их, им приходилось подаваться назад и смешиваться с рядами триариев. Затем все три шеренги, перестроившись, снова вступали в сражение, но если и в этом случае они уступали врагам, то, не имея возможности отходить дальше, терпели поражение. И так как всякий раз, когда в бой включались триарии, войско подвергалось опасности, родилась такая поговорка: «Res redacta est ad triarios» [42] , что по-тоскански означает: «Мы сделали последнюю ставку». Военачальники нашего времени, не соблюдавшие никаких заветов старинной военной науки и распростившиеся со всеми прочими обычаями, забыли и об этих наставлениях, которыми не следовало бы пренебрегать, потому что тот, кто может трижды восстановить свои силы в ходе сражения, не потерпит поражения, если фортуна не отвернется от него три раза подряд, и не будет побежден, если не столкнется с доблестью, втрое превосходящей его собственную. Наши армии не в состоянии троекратно возобновлять битву, потому что они утратили способ растворения предыдущей шеренги в последующей. В нынешних сражениях боевые порядки обычно имеют один из следующих двух недостатков: в одном случае отряды ставятся плечом к плечу друг к другу и имеют протяженный фронт в ширину, но небольшое расстояние в глубину; в этом и состоит их слабость, ибо глубина строя явно недостаточна. Однако если для усиления рядов их располагают на римский манер, поражение первого ряда ведет к смятению и разгрому также и второго, потому что он не может влиться в последний: первая шеренга сталкивается со второй под натиском противника, а вторая не может двигаться вперед, натыкаясь на первую. Когда первые ряды теснят вторые, а вторые – третьи, возникает такое замешательство, что часто незначительные происшествия губят все войско. В сражении при Равенне, которое было, по нынешним временам, довольно хорошо разыграно и в котором погиб французский главнокомандующий господин де Фуа, французская и испанская армии были построены одним из вышеописанных способов, а именно все отряды каждого войска встали плечом к плечу, и у обеих армий образовался единый фронт, то есть они были растянуты гораздо больше в ширину, чем в глубину. Так получается всегда, когда два войска встречаются в широком поле, как в Равенне, ибо, опасаясь неудобств при отступлении, если они вытянутся в колонну, они стараются этого избежать, расширяя свой фронт, как мы уже сказали; но если местность этому не благоприятствует, обычно допускается вышеописанная ошибка, и о последствиях никто не думает. Тот же самый недостаток мы наблюдаем при продвижениях по вражеской территории как с целью опустошения, так и при других военных маневрах. При Санто Реголо близ Пизы и в других боях, когда флорентийцы потерпели поражение от пизанцев во время войны между Флоренцией и Пизой, восставшей после прихода французского короля Карла в Италию, этими неудачами мы были обязаны союзной кавалерии, которая, находясь в авангарде и будучи отброшена противником, обращалась на флорентийскую пехоту и опрокидывала ее, почему и все остальные полки обращались в бегство. Прежний командир флорентийской пехоты, мессер Чириако Даль Борго, часто утверждал в моем присутствии, что он был разбит только из-за кавалерии союзников. Швейцарцы, непревзойденные наставники в современных войнах, сражаясь с французами, больше всего заботятся о том, чтобы находиться в стороне от союзной кавалерии и не столкнуться с ней в случае отступления. И хотя все это, кажется, нетрудно понять и еще легче исполнить, до сих пор все-таки не нашлось никого из наших современных полководцев, кто смог бы восстановить старинные обычаи и исправить нынешние. Правда, и сейчас армии делят на три части, называя одну из них авангардом, вторую – главными силами и третью – арьергардом. Все эти наименования служат только для того, чтобы командовать на постое, а в боевых действиях редко случается так, чтобы, как было сказано выше, все эти отряды не постигла одна и та же участь.
