Юноша:
Галатея, даль уже светла.
Галатея:
Ах, не надо торопиться,
Ночь все длится.
Ах, не надо торопиться, то луна взошла.
Юноша:
Галатея, это солнца свет.
Галатея:
Разве утро наступило?
Двух не било.
Разве утро наступило? Двух еще ведь нет.
Юноша:
Галатея:
Прав ты, милый, очевидно.
Как обидно!
Прав ты, милый. Очевидно, это свет зари.
Если б ночь до вечера продлить!
Чтобы нас не разлучало
Дня начало,
Чтобы не могло начало дня нас разлучить.
Ну, прощай, пора, любимый мой!
Юноша:
Нет, мой свет, без поцелуя
Не уйду я.
Твой последний поцелуй позволь забрать с собой.
Галатея:
Ты придешь ли вечером опять?
Юноша:
Тише! Мать нам помешает,
Коль узнает.
Но к тебе приду я снова, пусть узнает мать.
Галатея:
Мне разжать объятия невмочь!
Юноша:
Новый день уже все ближе.
Отпусти же!
Как тебе я благодарен за такую ночь!
ПО ПОВОДУ ОСКВЕРНЕНИЯ МОГИЛЫ ПЕТРАРКИ
Пока Петрарки дух витал за облаками,
Прах гения земля надежно берегла.
Но мстительный болван явился и со зла
Могилу осквернил нечистыми руками.
Послушай, лжегерой с куриными мозгами,
Тебя не ждет отнюдь за подвиги хвала!
Взбесившегося ты напоминал козла,
Который тень пронзить попробовал рогами.
И прах, что с первых дней за духом вслед стремился,
Но двести с лишним лет в сырой земле томился,
За то, дурак, тебя готов благодарить,
Что наконец сумел он выйти из могилы,
Вновь обрести своп дух, ему прибавить силы
И новых лавров блеск Петрарке подарить.
* * *
О время, почему помчалось ты стремглав,
Когда с любимой я обрел все счастье снова?
За что ты обошлось со мною так сурово?
В чем оказался я перед тобой неправ?
Ты, древнее, живешь, увы, не испытав
Той силы, что в себе любви скрывает слово.
Я плакать был готов, по ритму стука злого
Завистливых часов о гневе их узнав.
Ах, мастер, ты часы чинил нам аккуратно.
Но что сломалось в них той ночью, — непонятно.
Они решили бить три раза каждый час.
Когда же срок пришел расстаться нам с любимой,
Замедлили они свой бег неудержимый,
Пробив за целый день едва-едва шесть раз.
* * *
Когда светлейший бог за вожжи золотые
Хватается своей горячею рукой
И, желтый диск достав из глубины морской,
С людей срывает сны, тяжелые, густые,
Когда поля, луга и улицы пустые
Спешит наполнить вновь собою шум людской,
Все радуется дню. И радостью такой
Полны вершины гор и берега крутые.
Но прочим звездам днем на небе места нет.
За свой престиж боясь, их гасит солнца свет,
И ни одна звезда не смеет встретить Феба.
И ты, моя любовь, едва войдя в меня,
Поведала душе о наступленье дня,
Который всех других прогнать способен с неба.
* * *
Люблю, люблю, люблю — звучало в тишине,
Пока любимых губ касался я губами.
Не знаю, как тремя короткими словами
Все мысли спутала любимая во мне,
Которые, увы, пришедшего извне
Значения трех слов не понимали сами.
И то, что в этот миг возникло между нами,
Сумела лишь она расшифровать вполне.
О, сердца моего бесценная награда!
В ее душе моя была укрыться рада.
Но день от поздних звезд очистил небосклон.
И вместе с ними вдруг любовь исчезла тоже.
Но как же могут сны так быть на явь похожи
И как же может явь так походить на сон!
* * *
Сударыня, коль беречь
Рифмованные посланья
Вам негде, без колебанья
Швырните их прямо в печь.
Не страшно, что они снова
Встретятся там с огнем,
Ибо когда-то в нем
Рождалось каждое слово.
ЭПИТАФИЯ
Могиле этой оказала честь Христина Хофт последним сном своим.
Всех больше счастье в жизни заслужив, она всех меньше наслаждалась им.
ГЕРБРАНД АДРИАНСОН БРЕДЕРО
ПЕСНЯ ПРОЩАНИЯ
Любимая, простимся
В мгновенья перед тягостной разлукой
И к богу обратимся —
Да будет он опорой и порукой.
Храни, господь,
Душу и плоть
Той, что люблю я нежно.
Дай парусу щедро
Попутного ветра
В путь безбрежный.
Таинственные воды,
Бушующие с яростию темной,
Прошу, от непогоды
Челнок ее в пути щадите скромный.
Морская глубь,
Храни, голубь,
Злой Норд, не шли борея.
Будь с нею любезна,
Ревущая бездна Зюйдерзее.
На рейде Амстердама
Корабль стоит, других судов угрюмей.
Здесь нет богини храма,
Едва нашлась ей койка в грязном трюме.
Лишь грязный трюм
Да мрачный шум
Волны и пены клочья.
Я в страшной тревоге:
Смогу ли в дороге
Ей помочь я?
Пусть солнца блеск полдневный
Косматые громады туч разгонит.
Корабль с моей царевной —
Пусть он в пучине грозной не потонет.
Ах, сердце-лот
В груди скользнет,
Как в море, — в путь опасный.
Рассудка лишаюсь
И не притворяюсь —
Это ясно.
Ты знаешь ведь, ты знаешь,
Как дорога мне, как любима мною.
Зачем ты уезжаешь?
Зачем твое сердечко — ледяное?
Ты кладезь муз,
Твой тонок вкус,
Бесспорна добродетель.
Твое внимание —
Очарование,
Я свидетель.
И ты, кто над волнами
То огненные взоры молний мечешь,
То нежно с кораблями
Играешь и ни в чем им не перечишь,
Царица волн,
Веди сей челн
Туда, где нет ненастья.
Где боги ликуют,
Где людям даруют
Радость, счастье.
И все, что я помыслю,
К тебе перед разлукой обращаясь,—
Всего не перечислю,—
Твоим все это будет, я ручаюсь.
Лишь будь моей
И все сильней
Желай конца разлуки.
Ведь нету на свете,
Чем месяцы эти,
Горшей муки.
МУЖИЦКАЯ ПИРУШКА
Арендт Питер Гейзен, друзья и кумовья
Затеяли пирушку в сторонке от жнивья —
На травке, у ручья.
Кому бутыль, чтоб лечь в ковыль,
А им — нужна бадья.
Арендт Питер Гейзен — на что уж пить мастак —
Знай льет из штофа в шляпу, да не нальет никак,
Чуть стоя на ногах.
Кончать пора, кто пьет с утра,
Лужайка не кабак!
Класьян, Клон и Лентьян — они пьяны давно.
На чистое, ворсистое, форсистое сукно,
Батисты и рядно
(Пусть шьет их швец — пропьет их жнец),
Не глядя, льют вино.
А рядом — деревушка, и проживают там
Веселые ребята: Кес, Тойнис, Франц и Шрам,
И Дирк ван Димердам,
И Симьян Слот, и Ян де Дод,
И Тим, и Баренд Бам.
Девицы из деревни, хоть самая страда,
Заслышав шум гулянки, а ну бегом туда
Без всякого стыда.
И парни враз пустились в пляс,
Крича: «Айда! Айда!»
Тут каша заварилась — аж коромыслом дым!
С штрафного зашатались Дирк, Баренд, Кес и Тим
Один вопит другим:
Болит живот! — Хлебни, пройдет.
Добавим, побратим!
Меж тем девица Тринти и пришлый парень Клон
Решили разобраться: кто тут в кого влюблен?
Она в него иль он?
В густом стогу на берегу
Был спор их разрешен.
Но Арендт Питер Гейзен, пунцов, как маков цвет.
Вдруг выхватил оружье, — да если бы стилет
Иль даже пистолет! —
А то — тесак, и вдарил так,
Что сам свалился вслед.
Девицы разбежались, вопя что было сил,
И колокол в деревне истошно завопил —
Но Кес уже почил.
«Ах, сучья рать, поймать, догнать,
Поднять на зубья вил!»
«Нет, лучше — за решетку, на дыбу и в щипцы
Убийц и бузотеров, — решили мудрецы.—
А кто отдал концы,
Запишет тех, коль вышел грех,
Наш пастор в мертвецы».
Так кончилась пирушка — ах, если б лишь одна
Вино отменно сладко, а кровь-то солона:
Не дремлет сатана!
Хоть сам люблю быть во хмелю
От доброго вина.
