Затем Райзер достал Пролог и показал присутствующим свое имя, напечатанное немецкими буквами. Это еще больше всех убедило, а учитель по такому случаю рассказал, что когда-то тоже играл на сцене в Иезуитской школе и его имя было тогда напечатано на афише.
Напоследок Райзер выложил стихотворение, под коим его имя стояло рядом с именами его соучеников, и тем окончательно развеял все сомнения, будто он не тот, чье имя на разные лады напечатано на всех этих бумагах. Даже вербовщик сидел молча и, казалось, проникся к нему уважением.
После этого его оставили в покое. Он спросил перо и бумагу и принялся переводить немецкими гекзаметрами один из гимнов Гомера. Вечером снова явился школьный учитель и между ними завязалась беседа. Так прошел день, на исходе которого Райзер спокойно заснул.
Когда же утром он проснулся, небо было по-прежнему хмуро, дождь стучал в окно, и настроение Райзера начало портиться. Он поднялся со своего соломенного ложа и с мрачным видом уселся за стол. Продолжать работу над гомеровскими гимнами ему не хотелось, он подошел к окну и стал вглядываться в небо, не покажется ли на нем хоть небольшой просвет. В это время с утренним визитом явился вчерашний солдат.
Пока Райзер одевался и заплетал косицу, вояка снова принялся за свое: рассыпался в комплиментах его сложению и длине его волос и выразил сожаление, что Райзер чурается воинской службы.
К разговору присоединился и школьный учитель. Оказывается, они еще с вечера обратили внимание, что предъявленные документы не имели на себе печати и поэтому едва ли Райзеру удастся миновать здешних вербовщиков, так что лучше уж ему сразу сдаться первому, кто к нему приступил.
Так прошел еще день, ставший для Райзера, прочно здесь застрявшего, одним из несчастнейших в жизни. Вечером, однако, небо прояснилось, и к Райзеру снова вернулось мужество.
Он призвал на помощь все свое красноречие, дабы самым убедительным образом доказать им, что он действительно имеет твердое намерение учиться в Эрфурте, от чего ничто на свете не может его отвратить, и наконец, по всему судя, они вняли его словам.
Школьный учитель сказал ему на латыни: если он наутро соберется в Мюльхаузен, то встретит на дороге хозяина гостиницы, который уезжал, чтобы привезти сюда свое семейство (suos).
Однако солдат, к ужасу Райзера, вызвался проводить его и вывести через лес на дорогу.
Назавтра с утра пораньше солдат был уже тут как тут, в полной готовности выйти вместе с Райзером. Он хотел было заплатить за Райзера по счету, но тот наотрез отказался.
Они вышли из деревни Оршла и стали подниматься на возвышенность по направлению к Хенихену. Солдат не говорил ни слова. Когда они проходили рощей, Райзер с минуты на минуту ждал решения своей судьбы, отвратить которое он был не в силах.
Вдруг солдат остановился и с жаром заговорил: Райзеру следует еще раз подумать, не намерен ли он обратиться к другому вербовщику, ибо единственное, что его, солдата, воистину заденет за живое, так это если он узнает, что Райзер все-таки пошел служить и тем вроде как его предал. Если же Райзер и впрямь твердо решил учиться, то остается только пожелать ему удачи и счастливого пути.
С этими словами он повернулся и зашагал прочь, а Райзер все не мог прийти в себя, пока не миновал изрядный кусок дороги, где ему не встретилось ничего приметного, если не считать горбуна, гнавшего перед собой двух свиней и заговорившего с ним по-латыни, так как он принял Райзера за студента.
Это и был хозяин гостиницы в Оршле, о котором школьный учитель сказал, будто он пошел за своими (suos), тогда как на самом деле хозяин ходил за свиньями (sues), коих школьный учитель просклонял по второму склонению и тем возвысил до своих.
Как только Райзер вышел на простор и убедился, что за ним никто не следит, его неожиданно охватила радость, однако опасность, только что избегнутая, заставила его серьезнее задуматься о своем будущем.
Он убедился, что люди с большим уважением относятся к его намерению учиться в университете, да и в нем самом эта мысль не вызывала неприязни, однако так продолжалось лишь до тех пор, пока в его воображении вновь не возникали кулисы и театральные огни, и тогда все другие мысли о будущем сразу улетучивались.
До самого полудня он продвигался по дороге с большим трудом, так как земля еще не просохла, и тут с ужасом заметил, что его башмаки потихоньку начинают разваливаться, а ведь в тогдашнем его положении они были, можно сказать, невосполнимой частью его персоны.
Райзер чувствовал, что каждый его шаг грозит неминуемой потерей; к полудню небо снова затянулось тучами, предвещавшими ливень, который действительно скоро грянул, во второй раз прервав его путешествие.
К счастью, вскоре Райзер добрался до охотничьего домика, стоявшего посреди поляны, окруженной лесом. Он без опаски переступил порог и был встречен обходительно и радушно.
Казалось, будто к его приходу здесь готовились, столь дружески его приняли в этом уединенном жилище.
Казалось, эти люди и представить себе не могли, как можно не дать приют страннику в такую непогоду. Дождь лил весь день не переставая, и они сами настояли, чтобы он остался у них ночевать.
Когда его пригласили к столу, Райзер попробовал отказаться, объяснив, что стеснен в деньгах и потому не может оплатить их гостеприимство: ему предстоит долгий путь, вот и приходится во всем себя умерять. В ответ хозяин, нахмурившись, чуть не силой подвел его к столу.
Впечатление, испытанное Райзером от гостеприимства этих совсем незнакомых людей, было ни с чем не сравнимо.
Он чувствовал здесь себя как дома, в первый раз за все путешествие ему постелили настоящую постель.
На другое утро его разбудили к завтраку и опять оставили у себя на целый день, так как дождь никак не унимался.
Хозяин ушел в лес, а Райзеру, чтобы не скучал, разрешил пользоваться своей библиотекой.
Библиотека его содержала большое собрание старинных календарей, «Разговоры в царстве мертвых», историю некоего гёттингенского студента, а также эрфуртский еженедельник, называемый «Горожанин и крестьянин», в нем крестьянин изъяснялся на тюрингенском наречии, а горожанин отвечал ему на верхненемецком.
Райзер чудесно провел время за чтением, а время от времени предавался и своим мыслям: добрые его хозяева оказались людьми немногословными и совсем нелюбопытными, они даже не спросили, куда он держит путь и откуда пришел, так что он мог беспрепятственно углубиться в раздумья.
Гостеприимная комнатка, маленькое окно с видом на поле и далекий лес, немолчный шум ливня за стеной – этот образ надолго остался одним из его приятнейших воспоминаний.
На третий день небо прояснилось, Райзер стал прощаться со своими благодетелями, и, дабы он не утруждал себя выражением признательности, те взяли с него сущие гроши за трехдневный постой, даже не спросив его имени.
Память об этих людях скрасила Райзеру долгие часы ходьбы, вернула ему мужество и доверие к человечеству, в котором он теперь затерялся, как капля в океане.
Идти по дороге, размытой вчерашним дождем, поначалу было нелегко, но жаркое солнце вскоре ее подсушило, и уже к полудню Райзеру предстал новый незнакомый вид: башни имперского Мюльхаузена.
Здесь, как его предупредили, поджидала главная опасность – вербовщики. Поэтому он со всем возможным тщанием привел свое платье в опрятный вид, и, как прежде в Хильдесхайме, роль праздного гуляки удалась ему на славу, так что он благополучно миновал городские ворота, избежав расспросов стражи.
Осведомившись, где находятся ворота, выводящие на дорогу к Эрфурту, он поспешил пересечь город и всякий раз, издалека завидев что-то похожее на солдатский мундир, удваивал шаги.
С каким же облегчением отряхнул он прах этого города со своих ног и оставил позади последнюю заставу, убедившись, что прусские вербовщики за ним не тянутся!
Зеленые верхи башен – вот и все, что осталось в его памяти от этого нагромождения домов, остальное начисто стерлось, настолько быстро перелетало его воображение с одного предмета на другой.
Он все ближе подходил к цели своего путешествия и со спокойным удовлетворением окидывал взглядом пройденный путь. Теперь, когда почти все трудности остались позади, он особенно остро ощущал сладость победы, одержанной благодаря собственной бережливости и твердости характера. Но и другое чувство, род робости, овладевало им по мере того, как сокращалось расстояние между ним и неизвестностью.
Ибо всему тому, что оставалось незыблемым в его воображении, предстояло теперь встретиться с действительностью и одолеть препятствия, уже рисовавшиеся впереди. Теперь Райзер почувствовал, что пестовать блестящие и приятные замыслы было куда легче, нежели, добравшись до места назначения, претворить их в жизнь.
По этой причине Райзер, будь это в его силах, охотно отодвинул бы вдаль конечный пункт своего путешествия. Однако жалкий вид башмаков, потеря которых в его нынешнем положении стала бы невозместимой, враз пресек все его размышления о будущем и заставил глубоко задуматься о настоящем.
