Я полагаю, музыкой такой
Слух услаждается на том лишь свете.
И в пляс Венерины пустились дети:
Их госпожа в созвездье Рыб вошла
И вниз глядела — ласкова, светла.
Царь Камбускан на троне восседал,
И незнакомый рыцарь сразу в зал
Был приглашен, чтоб танцевать с Канакой.
Великолепье празднества, однако,
Кто в состоянье описать? Лишь тот,
Чье сердце, словно юный май, цветет
И кто в делах любовных искушен.
Кто описал бы нежных лютней звон,
И танцы, и роскошные наряды,
И юных дев прельстительные взгляды,
И полные лукавства взоры дам,
Ревнивым нестерпимые мужьям?
Лишь Ланселот, но он лежит в могиле.
Поэтому, не тратя зря усилий,
Скажу одно: дотоле длился пляс,
Покуда к ужину не пробил час.
Вино и пряности дворецкий в зал
Принесть под звуки лютней приказал.
Прислуга бросилась к дверям проворно
И через миг в приемный зал просторный
Внесла вино и пряности. Потом,
Поев, попив, пошли все в божий дом,
А после службы вновь к столу присели.
Подробности нужны ли, в самом деле?
Известно каждому, что у владык
Запас всего роскошен и велик.
Чтоб яства все назвать, день целый нужен.
Как только был закончен царский ужин,
На двор отправился с толпой дворян
И знатных дам преславный Камбускан
На медного коня взглянуть. Со дня,
Когда дивились так же на коня
Троянцы осажденные, едва ли
Какие-либо кони вызывали
Такое изумленье у людей.
Царь попросил, чтоб рыцарь поскорей,
Как заводить коня, дал объясненье.
Конь заплясал на месте в то мгновенье,
Как рыцарь под уздцы его схватил.
И тут же рыцарь вот что сообщил:
«Чтоб, государь, на нем пуститься в путь,
Иглу тут в ухе надо повернуть
(Ее вам с глазу на глаз покажу я),
А вслед за тем назвать страну, в какую
Попасть желаете, и конь тотчас
В желанную страну доставит вас.
Тогда необходимо повернуть
Иглу другую (в этом-то вся суть),
И остановится скакун мгновенно.
Уже никто тогда во всей вселенной
Его не сможет сдвинуть, — будет он
Стоять на месте, словно пригвожден.
А если скрыть его вы захотите
От глаз людских, — то эту поверните
Иглу, и он, исчезнув, словно дым,
До той поры останется незрим,
Пока его не позовете снова
(Я нужное для этой цели слово
Потом вам с глазу на глаз передам).
Все о коне теперь известно вам».
Когда царю все части скакуна
И все приемы объяснил сполна
Приезжий рыцарь, царь, отменно рад
И светел духом, к трапезе назад
Вернуться поспешил, в свой круг домашний.
В сокровищницу царскую, на башню,
Уздечку слуги отнесли тотчас,
А конь — не знаю как — исчез из глаз.
О нем я больше говорить не стану,
А только пожелаю Камбускану
Пропировать средь рыцарей двора
Ночь напролет, до самого утра.
Пищеварения помощник сон,
К ним близко подойдя, сказал, что он
Советует передохнуть часок:
Веселью, как работе, отдых впрок.
Потом он всех поцеловал, зевая,
И так промолвил: «Власть теперь большая
У крови, — да не будет ей препон».
Зевая, все благодарили сои,
Потом отправились на боковую,
Покоя безмятежного взыскуя.
Не буду вам описывать их снов:
Ведь сновидения хмельных голов
Всегда бессмысленны и бестолковы.
Проспали все до той поры, как новый
День воссиял: Среди ночного мрака
Прекрасная лишь не спала Канака.
Как только вечер наступил, она,
Благоразумья женского полна,
С отцом простилась и ушла, чтоб очи
Не замутились от бессонной ночи.
Заснувши вмиг, она проснулась скоро.
Ее духовному предстали взору
Два образа — зерцала и кольца.
Сто раз менялся цвет ее лица.
Еще во сне чудесное зерцало
Ее покой виденьем взволновало.
Пред тем как на небо взошло светило,
Она свою служанку разбудила
И заявила, что желает встать.
Принцессу принялась увещевать
Старуха умная, сказав в ответ:
«Куда вы, государыня, чуть свет?
Все спят еще глубоким сном». Однако
Стояла твердо на своем Канака:
«Я выспалась, мне хочется пройтись».
И скоро перед нею собрались
Прислужницы все остальные — то ли
Их десять было, то ль немного боле.
Канака встала, свежести полна,
Подобно солнышку, что в глубь Овна
Свершить успело лишь десятый шаг,
И вышла из дому, одевшись так,
Как для весенней надобно поры,—
Удобно для прогулки и игры.
Пять-шесть девиц ее сопровождало,
И прямо в парк дорога их лежала.
Хоть поднимавшийся от почвы пар
Закутал в мглу багровый солнца шар,
Природа так была прелестна все же,
Что сердце в сладкой трепетало дрожи
От утра вешнего и пенья птах
В одетых свежей зеленью кустах.
Канака понимала их язык,
Ей внятен был и щебет их и крик.
Коль туго развивается рассказ
И те, что слушают уж целый час,
К его охладевают содержанью,—
Рассказ свое теряет обаянье.
Многоречивость докучает нам,
Поэтому я понимаю сам,
Что нужно мне продолжить свой рассказ,
Не утомляя мелочами вас.
Бродя по просекам густого леса,
Вдруг набрела на дерево принцесса,
Совсем сухое, наподобье мела.
Там самка сокола вверху сидела,
Лес оглашая жалобной мольбой,
И крыльями обоими с такой
В грудь била силою, что вновь и вновь
Бежала по стволу на землю кровь.
Терзая клювом собственное тело,
Она стонала громко то и дело,
И, право, прослезился бы над ней
Любой из кровожаднейших зверей.
Когда бы слезы лить он только мог.
Тот, кто в делах сокольничьих знаток,
Признаться должен был бы без сомненья,
Что стана лучшего и оперенья
У сокола не видел он доселе.
Породы иноземной, в самом деле,
Казалась птица эта. Каждый миг,
Пред тем как жалобный издать свой крик,
Она без чувств упасть была готова.
Канаке перстень рыцаря чужого,
Сверкавший ярко на ее руке,
Все делал ясным в птичьем языке.
Стал говор всякой птицы ей знаком,
И отвечать могла она на нем.
Услышав стоны бедной соколицы,
Она, готова плачем разразиться
От состраданья и в душе своей
Участье нежное питая к ней,
К стволу сухому быстро подошла
И на бедняжку взор свой возвела.
Потом подол подставила, чтоб птице
Кровоточащей насмерть не убиться,
Упав на землю. Так ждала она,
Невыразимой жалости полна,
И наконец решила обратиться
С такою речью к бедной соколице:
«Скажите, если можете сказать,
Что заставляет вас так зло страдать?
Смерть друга иль любовная кручина?
Они одни — жестокая причина
Страшнейших наших горестей и бед,
Других причин, пожалуй что, и нет.
Вы столь безжалостны к себе самой,
Что, верно, ревность или страх лихой
Вас принуждают разъяряться так.
Я, право же, не вижу, кто вам враг.
Ах, вы к себе не будьте так жестоки!
Мне ни на западе, ни на востоке
Такого зверя встретить не дал рок,
Который был бы так к себе жесток.
Скажите мне, чем можно вам помочь?
Страданья ваши видеть мне невмочь,
В моей груди к вам жалости так много.
Скорей спуститесь наземь, ради бога,
И я, татарского владыки дочь,
Пока еще не наступила ночь,
Вас излечу от вашей злой кручины.
Не утаите лишь ее причины.
Я верю, что поможет мне господь,
Найду и травы я, что вашу плоть,
Истерзанную быстро исцелят».
Тут птица дважды вскрикнула подряд
И камнем наземь рухнула. Однако
Ее с земли подобрала Канака,
И та, очнувшись в ласковой руке,
Промолвила на птичьем языке:
«Что благородная душа к несчастью
И горю ближнего полна участья,
Мы это видим в жизни каждый миг
И знаем не один пример из книг,
Присуща жалость душам благородным.
Я вижу, о принцесса, что природным
Вы свойством доброты одарены
И что ко мне вы жалости полны.
Вам расскажу я про свою беду
Не потому, что облегченья жду,
Но идя вашей доброте навстречу.
Еще затем подробно вам отвечу,
Чтоб оградить других от лишних слез
