Все три корабля, выгодно распродав свои товары, отправились в Гоа, имея на борту одних только офицеров и судовую команду, и находились там несколько дней, пока губернатор по направил их в Кочин {11}. Оттуда, забрав груз, все пятеро благополучно вернулись в Португалию вместе с новым, только что построенным в Индии кораблем «Святой Петр», капитаном которого был Мануэл Маседо; он вез с собою василиск, прозванный пушкой из Диу {12}, оттого что вместе с двумя другими был захвачен в этой крепости при гибели султана Бандура, короля Камбайи, а входили они в число тех пятнадцати, которых флагман турецкой эскадры Румекан привез в 1534 году из Суэца, когда в ноябре на выручку Диу вышли из Португалии двенадцать каравелл под флагом дона Педро де Кастелбранко.
Как из Диу я отправился к Меккскому проливу и о том, что произошло со мной во время этого плавания
Семнадцать дней я провел в Диу, где в то время готовили к походу в сторону Меккского пролива две фусты {13}, долженствовавшие разведать, действительно ли на нас идет турецкая эскадра, чего в Индии немало опасались. Капитаном одной из них был мой приятель, и я решил попытать с ним счастья, поскольку он всячески заверял меня в своей дружбе и в том, что мне с ним легко будет за короткий срок изрядно разбогатеть, чего я тогда желал больше всего на свете. Поверив его обещаниям и соблазнившись этой надеждой, я не взвесил, сколь дорого зачастую обходится такое предприятие и какому риску я подвергаю свою жизнь. А между тем опасность была велика, как это стало ясно впоследствии из того, что с нами случилось в наказание за грехи наши, да и предпринято было плавание в неблагоприятное время года. Тем не менее я с другом моим отправился в поход на одном из этих судов, носившем название «Силвейра».
Итак, обе наши фусты вышли из крепости Диу и пустились в совместное плавание на исходе зимы, идя против муссонов в очень свежую погоду с обильными ливнями. Между островами Курия, Мурия и Абедалкурия, которые мы увидели издали, мы совершенно сбились с курса и считали себя уже погибшими. За неимением другого выхода мы повернули на зюйд-ост и по милости божьей неожиданно увидели оконечность острова Сакотора, где мы и стали в одной легуа от нашей крепости, воздвигнутой доном Франсиско де Алмейдой {14}, первым вице-королем Индии, когда в 1507 году он плыл из Португалии. Там мы пополнили запас воды и приобрели кое-какую провизию, которую, на наше счастье, нам продали христиане, живущие на этом острове, — потомки тех, кого в Индии и на Шароманделе крестил еще некогда святой Фома-апостол {15}.
От этого острова мы взяли курс на вход в пролив и за девять дней плавания при благоприятной погоде добрались до широты Масуа, где на заходе солнца приметили парус, за которым погнались с такой стремительностью, что уже к смене первой ночной вахты настигли его. Мы рассчитывали по-дружески побеседовать с капитаном этого судна и получить от него сведения о турецкой эскадре, о том, вышла ли она из Суэца и вообще что о ней известно. Но ответ, который мы получили, был весьма далек от того, который мы ожидали, ибо они, не говоря ни слова, ошеломили нас двенадцатью ядрами, кои выпустили по нашему судну, — из них пять было каменных и железных из фальконетов, а семь из трехфунтовых пушек; я не говорю уже о многочисленных выстрелах из аркебузов. Время от времени они испускали громкие крики и свист, размахивая перед нами своими чепцами и флажками, а с площадки кормовой надстройки показывали нам обнаженные сабли и выделывали ими всякие приемы, словно приглашая приблизиться и вступить с ними в рукопашную.
Сначала их дерзость нас несколько смутила, но после того как наши капитаны посовещались между собой и с солдатами относительно того, как лучше поступить в этом случае, мнения сошлись на том, что враг не так уж силен и следует приложить все усилия, чтобы нанести ему возможно больший урон нашей артиллерией, пока не наступит утро, ибо тогда нам будет легче и безопасней взять его на абордаж. Так и было сделано. И угодно было господу нашему, чтобы, когда мы прогонялись за ним остаток ночи, он на рассвете сам сдался нам, после того как из экипажа в восемьдесят человек на нем было убито шестьдесят четыре. А те, что остались в живых, почти все побросались в море, почитая, что лучше утонуть, нежели сгореть от горшков с порохом, которые мы в них метали. Таким образом, из восьмидесяти уцелело не более пяти тяжелораненых, из коих один был капитан.
Когда его подвергли пытке, он признался, что идет из Жуды, где проживает, и что эскадра Великого Турка уже вышла из Суэца {16}с намерением захватить Аден и заложить там крепость, прежде чем будет предпринято что-либо против Индии, потому что таков был один из пунктов наказа командующему флотом каирскому паше, каковой наказ Великий Турок выслал ему из Константинополя. Кроме этого, он сообщил нам еще много частностей, представлявших для нас несомненную важность. Между прочим, он признался, что он — ренегат, уроженец Серденьи на Майорке, сын купца по имени Пауло Андреса и что лишь четыре года назад перешел в магометанство из-за любви к одной гречанке, мусульманской веры, на которой после женился. Оба капитана стали предлагать ему вновь обратиться к истинной вере и сделаться христианином. От этого он отказался так решительно и с таким безрассудством, словно родился и воспитался в этой проклятой вере и всю жизнь одну ее только и знал.
Капитаны, видя, что этот несчастный, нимало не желая просветиться в истинах святой католической веры, о которых ему толковали, упрямо коснеет в безумном своем ослеплении, и это при том, что, по его же признанию, он еще так недавно был христианином, стали все сильнее распаляться от гнева и, движимые святою ревностью ко славе божьей, приказали связать его по рукам и по ногам и, навесив ему на шею тяжелый камень, бросить в море, где его забрал дьявол, чтобы мучить его в аду вместе с Магометом, в которого он так упрямо верил. Судно же со всеми оставшимися в живых было пущено ко дну, поскольку груз его состоял из мешков с краской, напоминающей наш индиго, которая была нам ни к чему, и только солдаты взяли себе несколько штук камелотовой ткани на одежду.
Как мы направились в Масуа, а оттуда сухим путем в крепость Жил-Эйтор {17}, к матери пресвитера Иоанна {18}
Из этих мест мы направились в Аркико {19}, землю пресвитера Иоанна, дабы передать письмо, которое Антонио де Силвейра послал своему фактору, некому Анрике Барбозе, пребывавшему там уже три года по приказу губернатора Нуно де Куньи. Барбоза этот с сорока состоявшими при нем людьми спасся при отложении короля Шаэла {20}, когда были обращены в рабство дон Мануэл де Менезес вместе со ста шестьюдесятью португальцами и была захвачена казна в четыреста тысяч крузадо и шесть португальских кораблей, тех самых, на которых потом в 1538 году Солейман-паша, вице-король Каира, перевозил боевые припасы и продовольствие, когда турецкий флот пошел осаждать крепость Диу, ибо король Шаэла отправил их в Каир с шестьюдесятью португальцами в виде подарка, преподнеся остальных в качестве рабов своему Магомету, как об этом, полагаю, будет подробно рассказано в историях, повествующих о правлении Нуно де Куньи.
Когда мы прибыли в Готор {21}, на одну легуа ниже порта Масуа, нас прекрасно встретили местные жители и один португалец, которого мы там нашли. Звали его Васко Мартинс де Сейшас, был он уроженец селения Обидос и по приказу Анрике Барбозы уже месяц дожидался здесь какого-нибудь португальского судна, чтобы передать ему письмо от этого самого Анрике Барбозы. Васко Мартинс вручил его нашим капитанам; в нем содержались все сведения о турках, которые удалось собрать Барбозе, а также просьба при любых обстоятельствах направить к нему нескольких португальцев для переговоров, что было крайне важно для дела служения господу богу и королю, так как сам он, Барбоза, состоя вместе с сорока португальцами в личной охране принцессы Тигремахон, матери пресвитера, не мог отлучиться из крепости Жил-Эйтор. Оба капитана обсудили эту поездку вместе с солдатами на совете, созванном по этому случаю, и было единогласно решено отправить к Барбозе четырех солдат вместе с Васко Мартинсом и передать ему письмо Антонио де Силвейры, что и было сделано.
И вот четверо, из которых один оказался я, отправились на следующий день в поход на хороших мулах. Последних предоставил нам тикуаши, местный начальник, по письменному распоряжению принцессы, матери пресвитера, которое на этот случай получил от нее Васко Мартинс вместе с шестью абиссинцами конвоя. В тот же день мы остановились на ночевку в знатно и богато обставленных покоях монастыря Сатилган. С наступлением утра мы продолжали наш путь и, проследовав пять легуа вдоль реки, дошли до места под названием Битонто {22}, где нас хорошо приютил мужской монастырь св. Михаила, причем нам очень обрадовались и оказали весьма радушный прием настоятель и местное духовенство. Там нас решил навестить один из сыновей Барнагайса, правителя Эфиопской империи {23}, юноша лет семнадцати, весьма к нам расположенный, которого сопровождало тридцать всадников на мулах, между тем как сам он сидел на коне, оседланном на португальский манер, со сбруей из фиолетового бархата, украшенной золотой бахромой, которую два года прислал ему из Индии губернатор Нуно де Кунья через некоего Лопо Шаноку, попавшего впоследствии в неволю в Каир. Принц приказал послать за него выкуп, причем посредником должен был быть один еврейский купец из Азебиба, но когда тот прибыл на место, то нашел Шаноку мертвым, что, по слухам, весьма огорчило принца. Васко Мартинс уверял нас, что в этом самом монастыре св. Михаила принц велел устроить Шаноке самые пышные похороны, которые ему, Васко Мартинсу, когда-либо довелось видеть. Одного духовенства в них участвовало четыре тысячи человек, не считая послушников, которые тут зовутся сантилеу. А узнав, что у Шаноки в Гоа остались в большой нужде жена и три малолетние дочери, принц послал им вспомоществование в триста золотых океа, что на наши деньги составляет три тысячи шестьсот крузадо.
