Время проходило в разнообразных развлечениях и удовольствиях, в которых гость охотно принимал участие. Пировали, гуляли, шутили, вели приятные беседы и всюду граф, тонкий знаток придворного этикета, имел возможность показать себя с выгодной стороны. Вечером был дан маленький концерт. Все дамы оказались очень искусными музыкантшами, а их итальянские голоса совсем обворожили его, немецкого дилетанта. Иногда, под аккомпанемент арфы и флейт, открывался маленький бал, и тогда граф Ульрих старался показать своё искусство в танцах.
Его общество нравилось дамам, так же как и их общество ему, а так как светские развлечения в маленьких кружках всегда лучше сближают людей и быстрей развязывают их языки, чем тягостный шум многолюдных ассамблей, и больше располагают к взаимному доверию и искренности, то задушевные беседы хозяйки и её гостя, – а беседовали они между собой не на банальные темы о погоде, модах или политических делах, – становились с каждым днём увлекательнее и откровеннее.
Однажды утром, прогуливаясь после завтрака со своим гостем в саду, синьора привела его в уединённую беседку. С первого же знакомства она заметила у чужестранца какую-то тайную печаль, нисколько не уменьшившуюся за время его пребывания в её прелестном маленьком храме. Как ни была умна и рассудительна синьора Дотторена, она всё-таки была женщиной и имела свойственную её полу склонность к любопытству. И хотя, по достоверному свидетельству зеленщицы, ей были подвластны все невидимые духи в подлунном мире, они до сих пор ничего не открыли ей о приезжем незнакомце. Синьора не знала, кто он, откуда пришёл и куда направляется, а всё это ей очень хотелось знать.
Итак, хозяйка решила воспользоваться случаем и как следует обо всём расспросить гостя. Заметив это, граф Ульрих охотно и с исторической точностью рассказал о себе всё, не утаив и о коварстве гордой Лукреции.
Доверчивость графа тронула синьору Дотторену, и она ответила такой же чистосердечностью, открыв ему свою семейную историю. Граф узнал, что синьора происходит из знатного дворянского рода в Падуе и, рано оставшись сиротой, по настоянию своих опекунов, принуждена была выйти замуж за богатого врача преклонного возраста, много знающего о тайнах природы. Муж умер в результате неудачной попытки омоложения, впоследствии лучше удавшейся загадочному графу Калиостро [230], которому, если верить преданию, она помогла достигнуть несторовского возраста, – дотянуть до трёхсот лет, после чего он испустил дух.
Когда умер муж, синьора Дотторена оказалась наследницей большого состояния и оставшихся после него сочинений. Вторичное замужество её совсем не прельщало, и она проводила вдовство в одиночестве, изучая оставшиеся записи мужа, из которых ей удалось узнать много необычного о скрытых силах природы. Кроме того, синьора овладела искусством врачевания и на этом поприще приобрела такую славу, что высшая школа в её родном городе присудила ей звание доктора и предоставила кафедру.
Главным объектом исследований мудрой женщины всегда была естественная магия, поэтому многие принимали её за волшебницу. Лето она проводила обычно вместе с дочерью и её подругами в этом прелестном загородном доме, купленном в изобиловавших альпийскими травами тирольских горах, а зиму в Падуе, читая там лекции о тайнах природы. Для всех молодых людей мужского пола её городской дом был закрыт, за исключением зала, открытого для слушателей – питомцев Гиппократа. Но в деревне, напротив, желанным был каждый гость, не нарушающий покой её дома.
Синьора снова вернулась к рассказу графа о его несчастной любви и, казалось, приняла живое участие в судьбе молодого человека. Особенно её удивило, что неблагодарная всё ещё пользуется неизменной любовью у отвергнутого рыцаря.
– Дорогой граф, – сказала она, – вам не легко помочь, ибо вы предпочитаете горечь любви сладости мести – услады для отвергнутых. Если бы вы могли ненавидеть жестокую, то легко можно было бы найти способ подвергнуть её позору и насмешкам и воздать вдвойне за причинённую вам несправедливость. Я умею приготовлять лимонный порошок, обладающий свойством разжигать пламя горячей любви к тому, от кого будет принят бокал с любовным напитком. Стоит только надменной пригубить этот бокал и отведать его содержимое, как тотчас же в её сердце зажжётся любовь к вам. И если тогда вы её так же презрительно оттолкнёте, как это сделала с вами она, и ваши уши будут глухи к её любовным излияниям, а её вздохи и слёзы вызовут у вас только усмешку, то вы были бы отомщены в глазах германского двора и всего мира. Но если вы не укротите свою страсть, а напротив, несмотря на учинённую вам дерзость, позволите искре любви разгореться бурным пламенем и вознамеритесь вступить в нерушимый союз с сиреной, то получите в жёны фурию, которая в ярости поразит ваше сердце змеиным жалом, ибо, когда действие порошка прекратится, останется ненависть и злоба, и угасшая страсть опять превратится в мёртвую золу. Настоящей любви, являющей собой сладкое единение двух, согревающих друг друга созвучных душ, не нужен никакой лимонный порошок. Поэтому всякий раз, как только вы заметите, что пламенная любовь превратилась в холодную супружескую, то можете быть уверены, – не взаимная симпатия, а лимонный порошок соединил эту любящую пару. Он находит большой сбыт в вашем отечестве и не меньший по ту сторону Альп.
Граф Ульрих немного подумал и ответил:
– Месть сладка, но ещё слаще любовь, неумолимо сковавшая меня. В душе я глубоко чувствую оскорбительную заносчивость девушки, но не могу ненавидеть её. Мне хочется бежать от неё, как от ужалившей меня змеи. Но мстить? Нет! Простить, а не мстить я хочу за причинённую мне боль. До конца моих дней я сохраню её образ в своём сердце.
Итальянка заметила, что чувствительность её народа совсем иного свойства, чем у немцев. По обычаю её страны, оскорбление не прощается. Однако её тронуло добродушие графа, и она посоветовала ему, с его любвеобильным сердцем, оставить бесполезное паломничество к Святому Гробу, поспешить через тирольские горы обратно к себе на родину и пасть к ногам повелительницы своего сердца, чтобы опять продолжать терпеть её жестокое обращение и насмешки. Как ни хорош был этот добрый совет, граф Ульрих не торопился отказываться от раз принятого решения, на что умная женщина только улыбнулась и не сказала ни слова.
Через несколько дней граф попросил разрешения у приветливой хозяйки и прекрасных обитательниц дома отправиться в путь и на этот раз не встретил препятствий со стороны синьоры, предоставившей ему полную свободу.
Накануне дня отъезда все дамы были очень веселы, и даже синьора, обычно сохраняющая достоинство и серьёзность, выразила на этот раз желание на прощание станцевать с гостем сарабанду. Граф был очень польщён и старался изо всех сил наилучшим образом показать своё искусство, чем так понравился дамам, что они попросили повторить танец ещё и ещё раз, пока оба танцора не устали, а у графа не выступил на лбу пот.
После танца, ловкая танцорка провела его в отдельный кабинет, будто бы освежиться, и закрыла за собой дверь. Ни слова не говоря, она набросила на него накидку, чего граф никак не ожидал от почтенной особы. Возражать он не стал, ибо не имел никакого представления, как следует себя держать в подобных случаях, – ведь ничего подобного прежде в дамских покоях с ним не случалось.
Воспользовавшись моментом, синьора Дотторена схватила Ульриха за плечо и ловко стала поворачивать его из стороны в сторону. Затем что-то вытащила из-под накидки и бросила в ящик комода, который тут же заперла. Вся эта операция заняла всего несколько секунд, после чего дочь Эскулапа подвела терпеливого пациента к зеркалу и сказала:
– Посмотрите, благородный граф, – условие, поставленное вам надменной Лукрецией и служившее преградой на пути к обладанию её сердцем, выполнено. Моя рука устранила маленький порок вашего тела. Теперь вы стройны как ель и прямы как свеча. Оставьте вашу грусть и смело отправляйтесь в Гослар, ибо у гордой девушки нет больше повода продолжать обманывать вас.
Граф Ульрих долго, в безмолвном удивлении разглядывал в зеркале своё отражение. Изумление и радость охватили его в не меньшей степени, чем незадолго до этого смущение. Он опустился на колено и со словами благодарности схватил благодетельную руку своей избавительницы.
Синьора снова ввела его в зал, в общество дам. Синьорина Угелла и её подруги, увидев молодого красивого мужчину, у которого от прежнего изъяна в фигуре не осталось и следа, радостно захлопали в ладоши.
В томительном ожидании часа, когда он сможет вновь отправиться в обратный путь, граф Ульрих всю ночь не сомкнул глаз. Для него не существовало больше никаких святых мест. Все мысли и чувства были устремлены только к Гослару. Дождавшись наконец утра, граф попрощался с синьорой Доттореной и её обществом и, полный радужных надежд, торопя рыцарскими шпорами коня, рысью поскакал в Гослар.
