как то являют величайшие прегрешения их и притеснения, каковые они чинили бедному люду во всех землях, куда бы их не приводил король, но худшим из таковых притеснений, никогда не виданное ранее, было для таковых обыкновение забирать с собой новорожденных, ибо едва таковые же дети появлялись на свет, их отнимали у матерей, и ежели не получали от матери и отца великого выкупа, готовы были обречь таковых [детей] на смерть без крещения [2263].
793. Далее, они же хватали маленьких детей, каковых обнаруживали на деревенских улицах или в иных каких местах, и запирали их в тесные сундуки, где таковые умирали от голода и лишений, ежели за них не выплачивали огромный выкуп.
794. Далее, ежели случалось некоему почтенному человеку иметь молодую супругу, и ежели им случалось такового же [человека] захватить в плен, а он не в состоянии был выплатить за себя выкуп, каковой от него требовали, его мучили и терзали весьма жестоко, и запирали в огромный сундук, а затем хватали его же супругу и силой бросали на крышку такового же сундука, где обретался этот добрый человек, и кричали: «Мерзавец, по твоей вине твоя супруга сейчас же и здесь пойдет по рукам!» И засим так и поступали, а покончив со своим отвратительным действом, оставляли беднягу умирать внутри, ежели он не выплачивал выкуп, каковой от него требовали. И ни король ни принц не желали прийти на помощь бедному люду, и единым ответом жалобщикам было: «Им нужно жить, и ежели то творили бы англичане вы бы молчали, а добра у вас даже с избытком».
Вторая часть книги (главы 795-904, относящиеся к событиям 1441 — 1449 годов и комментарии к ним) образована методом сопоставления любительских переводов парижского (Honore Champion, 1881, Alexandre Tuetey) и оксфордского (Clarendon Press, 1968, Janet Shirley) изданий и приведена исключительно в ознакомительных целях. К сожалению, профессионального перевода на русский язык этой части книги на данный момент не существует.
795. Далее, В субботу 14 января 1440 года герцог Орлеанский [2264] вернулся в Париж. Он пробыл в плену в Англии более двадцати пяти лет. Он въехал в Париж в пять часов пополудни, и, прежде чем отправиться в отель де Тюрнель, неожиданно посетил Нотр-Дам; он вернулся в следующий вторник, 17 января, в компании Орлеанского бастарда и архиепископа Нарбоннского, и был торжественно принят епископом в сопровождении каноников, под всеобщее одобрение.
Пробыв в Париже около восьми дней, в четверг он покинул Париж, взяв с собою и жену [2265] свою, и отправился к себе в Орлеан. Жители Парижа преподнесли ему прекрасные прощальные подарки, которые он принял очень охотно. Чтобы помочь ему, пришлось ввести налог, половину которого заплатило духовенство, потому что он обещал торжественно заключить мир между Францией и Англией [2266]. Поэтому духовенство охотно помогало ему, поскольку эта проклятая война вела только к гибели, потерям и разрушению.
Повесили разбойника, который всякий раз, когда видел маленького ребенка в длинной рубахе или даже старше, имел обыкновение отнимать его у матери и тут же без жалости бросал его на костёр, если только за него немедленно не заплатят выкуп. Множество детей он погубил своей жестокость, подобно Ироду.
796. В этом году, в течение четырех месяцев в этом кладбище Невинных не использовалось; там не хоронили никого, ни старых, ни малых, не было ни процессий, ни заупокойных молитв ни для кого, и все из-за тогдашнего епископа, который требовал за это слишком много денег, а церковь была слишком бедной. Этого епископа звали мэтр Дени дю Мулен; он был архиепископом Тулузы, патриархом Антиохийским, епископом Парижским и членом великого Совета короля Карла VI, и все же, говорили, он не был этим удовлетворен. Он был очень старым человеком и проявлял жалость, только в том случае, если ему давали деньги или какой-нибудь подарок равной стоимости. Говорили, что на него в Парламенте [2267] было свыше пятидесяти исков, поскольку никто ничего не мог добиться от него, кроме как обратившись в суд.
797. Он или его бесчестные помощники придумали одну очень странную процедуру: они ходили по Парижу туда-сюда и, увидев закрытую дверь, спрашивали соседей:
“Почему эта дверь заперта?”.
"О, месье, — отвечали они, — люди, которые раньше жили здесь, умерли".
"Но нет ли у них наследников, которые могли бы жить в этом доме?"
"Нет, месье, они живут в другом месте".
И так далее, пока путём обманных слов они не узнавали, где живут наследники. Затем их вызывали в суд, чтобы они отчитались о завещании. Если случайно по прошествии времени — даже если предположить, что они выполнили условия завещания должным образом и доказали это, они все равно не могли решить дело, если немедленно не предъявляли завещание, будь оно десяти- или двенадцатилетней давности. Если же они могли его предъявить, это все равно стоило им больших денег, благодаря хитроумным интригам этих людей.
798. Далее, это был очень хороший год. Хорошая пшеница стоила 16 парижских солей за секстье; грецкие орехи — 23 соля — их продавали в Париже, как уголь, по три блана за бушель. Масло стоило 5 бланов за кварту; хорошие яблоки в мае — 2 блана за бушель; вино — 2 денье за кварту; бобы — 10 денье; горох — 4 блана; репа — 4 денье за бушель.
Но англичане совершали свои набеги вплоть до ворот Парижа, хотя командовал там только один английский капитан, который стойко противостоял королю и его войскам. Звали его Тальбот [2268]; и действительно, по поведению противников было видно, что они как будто его опасались. Они всегда держались на расстоянии двадцати или тридцать лиг между ним и собой. А он ездил по Франции смелее, чем они. И все же король дважды в год облагал своих людей налогом, по крайней мере, для того, чтобы они могли отправиться и сразиться с Тальботом, но ничего из этого так и не было выполнено. Это легло очень тяжелым бременем на крестьян, добывающих себе хлеб, особенно тех, кто выращивал зерно, ведь пшеница, посев которой обошелся им в четыре франка за секстье, принесла не более 16 или 20 солей. Овес, который стоил 3 франка, приносил им всего 135 денье, то же относилось и ко всем остальным видам зерна. Затем были пени, налоги, беспощадные набеги, и еще хуже:
