с пышнобелою пеной Лижет, стекая обратно, прибрежный песок. Волны дробятся на брызги и капли; прибрежные камни Жадно вбирают из моря соленого сок…
Ну, как?
Поняли оба, что старик прав, однако гордыня не давала признать это, поэтому они покраснели и молча ушли, а вернувшись домой, плотно заперли дверь и дали волю своему гневу.
Старика звали Ши Дуй-цзян; был он одиноким и зарабатывал на жизнь сбором лекарственных трав, а в свободное время любил прийти на берег моря и половить рыбу. Он был не только умным и талантливым, но и обладал красноречием, за словом в карман не лез. Люди звали его дядюшка Ши Дуй.
И когда этот Ши Дуй вернулся домой после рыбной ловли, к нему вскоре пожаловал какой-то образованный человек. Это был не кто иной, как Кхун Шэн. Оказывается, когда он вернулся домой, его ученики рассказали о встрече на берегу, о том, как старик исправил их стихи. Кхун Шэн, как и его ученики, рассердился, ибо считал, что "если обидели слугу, значит, обидели и хозяина". Вот он и пришел, чтобы поквитаться.
Сказали друг другу пару фраз, и только тут Ши Дуй понял, в чем цель визита. Кхун Шэн сердито произнес:
— Ученики путешествуют по миру, и вдруг какой-то старик по фамилии Ши смеет поучать этих талантливых, образованных людей! Где это видано?! И с издевкой добавил:
— Какие древние книги вы читали, какие трактаты изучали?
— Уважаемый господин, — ответил старик Ши Дуй, — вы овладели трудами Конфуция, с детства стремились к науке, вы заслуживаете уважения. Жив ли ваш отец? Здоров ли он?
Кхун Шэн согласно закивал головой и ответил:
— Хотя мои родители и стары, но они спокойно и счастливо живут.
Дядюшка Ши Дуй засмеялся:
— А-а-а, не думал, что в роду Конфуция могут быть такие непочтительные сыновья. Скажите, уважаемый господин, как объяснить такую фразу: "Родители старые живы, а сын где-то путешествует? " (Согласно конфуцианскому учению престарелые родители должны жить рядом с сыном, чтобы он о них заботился, — Л. И.)
Покряхтел Кхун Шэн, но не нашелся, что ответить, и, опустив голову, ушел. Всю дорогу он кипел от злости, и вдруг видит, навстречу идет человек. За спиной у него волшебный меч, на плече — коробочка со снадобьями.
Это был Люй Дун-бинь, и Кхун Шэн рассказал ему вкратце о том, что его рассердило-расстроило.
— Ну, погоди, — сказал Люй, — я пойду к нему, рассчитаюсь за тебя!
Кхун Шэн потянул его за рукав:
— Будь осторожен, ибо старик очень силен в споре. Он спросил, живы ли мои родители; я сказал, что здоровы, и попал в ловушку.
— Ладно, ладно, не беспокойся, — и Люй ушел.
Разыскал он жилище дядюшки Ши Дуя и представился:
— Я — Люй Дун-бинь, всегда ношу с собой коробочку со снадобьями, чтобы спасать-лечить простых людей. И я отродясь не слыхивал, чтобы в Поднебесной обижали ученых, образованных людей. Ты — простой крестьянин с гор, как смеешь без должного уважения и почтения относиться к ученому?
Дядюшка Ши Дуй возразил:
— Вы, господин небожитель, обладаете высокой моралью, и я, старый крестьянин, должен прислушиваться к вашему порицанию, к вашему замечанию. Но как же вы могли оставить далеко престарелых родителей ради того, чтобы лечить простых людей? Непочтительно, непочтительно!
Услышав это, Люй подумал: "Не поймаешь, не проведешь; Кхун Шэн успел предупредить меня!" А вслух сказал:
— Моих родителей давно нет в мире людей!
На что дядюшка Ши Дуй рассмеялся:
— Говоришь, что лечишь людей. Но если ты даже своих родителей не смог спасти, вылечить, то какое право имеешь ходить тут, среди людей, с ящиком лекарств за спиной?
Будто палкой ударили Люя по голове, он даже рот раскрыл. Постоял потерянно некоторое время, а потом заспешил восвояси. Говорят, с тех пор он больше не занимался врачеванием.
Идет Люй по дороге и чувствует, что неудобно ему теперь встречаться с Кхун Шэном, — ну, что он ему сможет сказать? И вдруг его кто-то окликает. Оказывается, это сама Гуань-инь с Южного моря. Идет по дороге, а в руке — корзиночка для рыбы.
Люй рассказал ей и о своем поражении, и о неудачном визите Кхун Шэна к Ши Дую. Причем, рассказывая, он "добавлял то масла, то уксуса", т. е. преувеличивал; себя при этом изображал в хорошем свете, противника же — в дурном. Так что сердобольная Гуань-инь тоже возмутилась и решила отстоять честь этих "обиженных" людей.
Когда она подошла к домику старца, он как раз запирал дверь, собираясь уходить, но, увидев гостью, вновь открыл, очень радушно пригласил ее войти. Но Гуань-инь не согласилась, а сразу принялась отчитывать рыбака:
— Ты почему столь мало учтив с уважаемым ученым и Люй Дун-бинем, небожителем?!
Когда дядюшка Ши Дуй услышал, что речь идет все о том же, о претензиях потомка Конфуция Кхун Шэна, поспешно ответил:
— Да ничего подобного не было, Кхун Шэн сам виноват. Ты же — не от мира сего, богиня; к чему тебе вмешиваться в наши дела, это такие пустяки…
— Да, я богиня, но — богиня Милосердия. Кто же, как не я, должен помогать в бедах и трудностях? Разве я могу не вмешаться, если с ними поступили несправедливо?
Ши Дуй подумал: "Ха, и эта обвиняет меня! Не заставить ли, для начала, и ее "спешиться с лошади"?"
— О, вы помогаете людям в беде и трудностях? Тогда у меня есть вопрос. Помните, как однажды ученый по имени Цхай строил Ло-янский мост, и вы решили помочь ему деньгами. Но как вы добыли эти деньги? Вы приняли облик девушки и, непристойно кокетничая, оставили
