Александр Коротич - Сказания о Гора-Рыбе. Допотопные хроники

Нынче первый таватуйский чертёж Ремезова является гордостью собрания библиотеки Гарвардского университета.

И вот что ещё удивительно: в подробнейших описаниях народов, составленных Семёном Ремезовым, не осталось ни единого упоминания о диких людях, что проживали на западном берегу Таватуя и «унхами» себя звали.

Неспроста, говорят, Бог сотворил человеков голыми да неимущими — есть у тебя земля да солнышко, вот тебе и счастье. А золото сам дьявол придумал на погибель нашу, чтобы всех перессорить. Когда люди в ссоре ими княжить проще. Кому смешно это, тот может смеяться, а для остальных вот какая история.

Жили в прежние времена в таватуйской общине два парнишки Фрол Батогов да Ерофей Нифонтов. Один без другого никуда — вот какая между ними дружба была! В селе смеялись: «Эй, два сапога — четыре пятки!». А тем мимо уха, куда Фрол, туда и Ероха, куда Ероха — туда и Фрол. Глянешь со стороны — будто близнецы они, всё у них одинаково, всё поровну. А на деле совсем разные они были. Ерофей заводной да смекалистый, за острым словом в гору не лез. Фрол же тихим нравом отличался, в большой семье первый любимец, потому как с малолетства о близких заботился, да в делах помогал. Хозяйственным был Фрол: что ни обрящет — всё в дом тащит, а друг его, Ероха, выдумкой славился, приключенья себе искал.

К примеру, бабка Нифонтова, что ещё из панкратьевских первопришлых была, любила сказывать Ерохе про то, как она девчонкой вместе с остальными от солдат в тайной пещере хоронилась. Уж так она расписывала пещеру, что трудно было поверить. Отец смеялся над бабкой, даже «свистуньей» её из за той сказки прозвал. Ерохе же с младых ногтей покою не было: всё искал и искал он ту пещеру. Только неспроста её бабка «тайной» называла — никак пещера ему открыться не хотела. Чего ждала? Может просто время не пришло, а может и по другой какой причине. Нам-то смертным механика чудес неведома.

Но однажды пещера открылась. Вот как это вышло: Ероха со своим дружком закадычным чернику за горой брали. Вдруг подвернулся камень под Фролом и нога в землю ушла. Ревёт Фрол от боли и обиды, и немудрено — вся ягода из кузова по траве раскатилась. Вытянул Ероха друга, заглянул в прореху — темно. Рукой пошарил — пусто. Ёкнуло в животе у него, а на ухо будто голос шепчет: «Открыты тебе отныне многие радости и многие печали. Выбирай сам». Оглянулся он, а вокруг никогошеньки, только сосны да камни. Чудно!

Сговорились Фрол с Ерохой вернуться сюда на закате. А чтобы место не потерять, привязал Фрол на ближней сосне приметный узелок. Вернулись при инструменте, да лучины с собой прихватили. Дружно расковыряли дырку, но тут заспорили: кому первому в темноту лезть, да так заспорили, что едва не подрались. Стали жребий тянуть — выпало Ерохе. «Ничего, Фрол, — смеётся он. — Твоя нога прежде меня уже там побывала!». Спустился Ероха, лучину запалил, огляделся и ахнул. Всё было тут в точности как бабка Нифонтова сказывала: стены чешуёй рыбьей переливаются, а вниз ступеньки веером уходят, будто огромные плавники. «Святые угодники!» — перекрестился Фрол, что спустился за ним следом. Поскакал было Фрол по ступеням в глубину, но Ероха окликнул его строго. Привязал он друга за пояс верёвкой, а другой её конец у входа закрепил. Потом себе так же сделал, чтобы в подземных лабиринтах не заплутать.

Двинулся Фрол направо, а Ероха налево пошёл. В пещере тихо как в гробу, лишь слышно как капли об пол звенят. Так и шёл Ероха покуда верёвка не натянулась. Собрался он было обратно повернуть, как вдруг приметил диковинные картины на стене. Не то стрелы накарябаны, не то знаки какие. Самым загадочным был рисунок большой рыбы, у которой стрела прямо из глаза торчала, а на спине полыхал костёр. Дивился на картины Ероха недолго, потому как услышал он зов товарища. Встретились друзья у лаза и поклялись друг дружке, что про это место никому не скажут, и что нора эта будет впредь их секретным пристанищем.

В аккурат на Петров день, когда Фрол и Ероха топали по лесу, чтобы нору свою проведать, услыхали они стон из зарослей папоротника. Сперва бежать хотели, только любопытство-то сильнее страха. Заглянули в куст, а там человек лежит, одетый казаком, лицом белый как известь, да весь в крови. «Подь сюда, мальцы. — зовёт человек. — Дело есть. Осударственное». Видят парни, слаб казак, да и без намерения дурного вроде. Осмелели — подошли поближе.

«Я Кузьма Фофанов, — говорит казак. — Курьер Его Величества Петра III, коего на Руси знают как Емельяна Иваныча Пугачёва». — «Не знаем мы такого царя, дядя, — говорит Фрол. — Знаем только императрицу Катерину Великую». — «Императрица ваша — прусская куртизанка, засланная врагами, чтобы русского человека рабом сделать! — вскинулся казак, — Не пройдёт и года, как Пугачёв из неё кишки повыпустит, а державу в русские руки приберёт!». — «У Катерины-то — войско да золота целых три дворца с горкою, а у твоего Пугачёва что?» — усомнился Фрол. «Победы у Емельяна Иваныча немалые, и казна растёт день ото дня. — возразил казак. — Я казну царскую вёз в Оренбургскую волость, к будущей императрице Устинье Кузнецовой. Только напали на обоз лихие башкиры да всю охрану порубили. Успел я угнать в чащу карету с казной, лошадей отпустил, хотел сундуки под камнями прятать…» Тяжело дышит казак, а сам рукой кровь зажимает, чтобы остатки в траву не вылились. «Не осилю теперь… Вроде как ужо сам я на небо собрался… Так что берегите». А что беречь, от кого беречь, не сказал казак, потому как в тот же момент и помер.

Растерялись мальчишки, перекрестились молча. Что делать то? «По следу пойдём», — предложил Ероха. Вот и пошли они прочь от мертвеца по ломаным кустам да кровавым пятнам в сторону тракта. Шли недолго. Видят: карета на боку лежит, а вокруг кареты сундуки раскиданы. Один из сундуков, видать, от удара лопнул, так червонцы золотой чешуёй пол-поляны накрыли. Переглянулись приятели, навязали верёвок и давай таскать сундуки с пугачёвским золотом. Не успокоились до тех пор пока все сундуки кроме разбитого в свою пещеру не спустили.

Пока таскали так умаялись, что до скита бы живыми доползти. «Погодь! — спохватился Ероха. — Тут мертвеца нельзя бросать. Он мёртвый башкирам больше расскажет, чем живой бы сказал». Схватил Ероха казака за правую ногу, а Фрол за левую, и оттащили они его к обратно к карете. Сгрёб в охапку Ероха рассыпанные червонцы и стал кидать их в сторону тракта. «Дурень ты! — кричит на него Фрол. — Разве ж можно золото по лесам сеять? Это тебе не овёс!». Оттолкнул он Ероху и давай золото собирать да по карманам распихивать. «Сам ты дурень! — сердится Ероха. — Это золото для башкиров. А то ведь они не успокоятся пока хоть что-нибудь не найдут». Но Фрол всё своё гнёт: «На одну полтину наш двор месяц жить может! А когда мы каждого скитника золотом наделим, то община навек от нужды избавится!». — «Не бывать тому! — нахмурился Ероха. — Золото это не наше и не нам с тобой его по людям раздавать!». Удивился Фрол таким словам, что даже монеты подбирать перестал. «А на что же тогда оно нам досталось? Разве не на то, чтобы сородичей наших одеть да накормить?». — «Нет! — мотает головой Ероха. — Помнишь заветное слово Кузьмы Фофанова? «Берегите!» Так что должны мы это золото в целости беречь — вот зачем оно нам досталось. А уж дальше, объявится ему хозяин, али нет, на то воля Божья». Фрол перечить другу не стал, но недовольство-то затаил.

Вернулись Фрол с Ерохой в скит, а там допрос. Башкиры обычно к скитникам не лезли — что со староверов возьмёшь, с нищих-то? Но на этот раз было по другому. Каждого допрашивали подробно с пристрастием, пугали, грозили ятаганами. Когда стали старуху Нифонтову трясти, Ероха не выдержал. «Басурманы! — кричит. — А ну, не трожь бабку! Видел я у Волчьего Камня казака мёртвого да карету. Не того ли вы ловите?» Башкиры удивлённо оглянулись, мол, что за щенок тут тявкает? «Там золото вокруг кареты. Много золота… Вот!» Ероха разжал кулак и показал империал. Тучный башкир ловко ударил по ерохиной ладошке, налету поймал монету, укусил её и одобрительно закивал. Не успели скитники оглянуться, как башкиры растворились в сумерках, будто и не было их тут вовсе.

Наутро те, кто посмелее отправились к Волчьему Камню, чтобы по-христиански похоронить казака. Да вот беда, хоронить-то почти нечего было — грабители изрубили тело так, что Фрол с Ерохой на него смотреть не могли. Закопали останки неподалёку, крест по скорому из веток сочинили да по обычаю молитву прочли над крестом. Пока благочестивые казака хоронили, любопытные нашли на поляне дюжину полушек, да пару империалов, закатившихся под лопухи.

На том, казалось бы, история и закончилась. Вот только Фрол да Ероха никак про сокровище договориться не могут. «Раздадим!» — предлагает Фрол. «Сохраним!» — упрямо стоит на своём Емельян. Так и появилась трещина между товарищами. И трещина эта день ото дня всё шире делалась. Не было с той поры покоя Фролу, будто жгло его изнутри пугачёвское золото. «Я возьму только щепотку, — уговаривал он себя. — Ровно столько возьму, что Ероха и не заметит». С этой мыслью пошёл он лесом в сторону пещеры и вдруг увидел впереди себя человека. Пригляделся: Ероха! Тревожно стало Фролу. Решил он тайком за другом следить.