Хуга был охотник. Но вепрь не был добычей. Для последней капли он тряхнул волосатым, с противными проплешинами, животом, сошёл с бурки, бросил в неё, не глядя, ком тяжёлой красной глины широким, как заступ, копытом и не спеша ушёл в терновник, глухо ударяя в землю ногами и шурша жухлой мокрой травой. Когда он скрылся из виду, Хуга ещё раз услышал тот же звук. «О штыр Хушау[26]. Ды мын машы кан. Что это значит?..» И, запрокинув голову, Хуга захохотал во всё горло.
Хуга был охотник. Ни один охотник в Кударии не смеялся так. Так ещё никто никогда не смеялся в Кударии.
Хуга был охотник. И первый раз Хуга был не тот охотник, каким себя мнил. На седьмой день Хуга пришёл домой без добычи. Он съел все свои три чурека в дороге и не сделал ни одного выстрела — даже не расчехлил ружья. Хуга смеялся.
В месяце Джоргоба[27] он сказал, смеясь, старому хитрому Шота-сауджыну: «Нет у меня ничего, но всё, что у меня есть, будет твоим. Ард харын[28], она будет со мною счастлива. Отдай за меня Дуду. Так и быть, поклонюсь я Йесо Чрысти». Первый раз в жизни хитрый Шота Богиан тоже смеялся. Смеялся, качая головой, и крестился в седую бороду.
Хуга не всегда был охотник. Потом его сыновья были охотники. Он жил нелегко, но радостно. Бог дал его семени большое, честное и трудолюбивое потомство. Оно приняло его имя, и позже половина мыгкага[29] Хуга ушла жить на север, через горы.
Одни говорят, потому на нём легла благодать, что он поклонился Йесо Чрысти; другие говорят, потому, что принёс он домой бурку, которую пометил матёрый вепрь. И что это как будто был не просто вепрь, а «кана зэд, кана хайраг"[30].
А я думаю, потому на нём благодать легла, что просто Хуга был добрый человек; а про бурку уже и не помнит никто. Ещё говорят, потому Хуга и стал называться Хуга, и что будто бы до того случая носил он другое имя[31].
Но вот что о нём известно подлинно: Хуга был высок ростом, красив и статен, никогда не носил ни усов, ни бороды, раз в три дня брил голову — сначала сам, потом внуки — и резал ногти под самый корень, до крови, а к старости ступни его стали мёрзнуть так, что и летом он грел их в сакле, у очага. И часто смеялся, почти всегда, даже когда умирал. Йесо Чрысти молился только один раз в жизни, а жил девяносто восемь лет.
А вот когда жил, тоже никто не знает. Говорят только, что праправнуки его правнука Хуро, два родных брата Бур и Урс, погибли, когда в Осетию пришёл Рыныкаф[32], и что один из двенадцати сыновей Урса, Хугиан Цахой, вместе с другими гудскими абреками, о которых писал Сека[33], воевал против русских на стороне Шамиля.
Ничего не скажешь: хорош твой ронг. И табак твой пахнет солнцем и ветром; у других только огородом.
Фарн — благодать.
Дзахо Гатуев, осетинский писатель; расстрелян в 1938 году.
Заман — эпоха, время.
Ронг — креплёный спиртной напиток.
Лула — курительная трубка, чубук.
Кударцы — обитатели Кударского ущелья Южной Осетии.
Известный осетинский историк.
Так называли осетины свои аулы и селения, а теперь, милостью Божьей, и города.
Языческие божества: Уастырджи — покровитель воинов и путников, Афсати — хозяин диких зверей, покровитель охотников.
Дзуар — языческое святилище.
Хуссар — юг, Южная Осетия.
Сауджын — священник, поп; буквально — «чернец».
Реком — древнее языческое святилище в Северной Осетии.
Иисус Христос.
Паддчах — падишах, царь; здесь и дальше некоторые осетинские слова даются в звуковой транскрипции южного говора.
Возможно, Хуга пел другую песню; здесь приводится текст песни Гатуона Дзахо, упомянутого в предании. Никто не может сочинить песню, которую прежде не пел бы народ.
Всевышний; Бог.
Туал, Туалгом — ущелье в Южной Осетии.
Ей-богу; ради Бога.
Ир; Иристон — так осетины называют свою землю.
Сырдон — герой осетинского Нартского эпоса.
Фандыр — осетинский музыкальный инструмент.
О Творец! Только Ты не сделай мне ничего [худого].
Идиома; здесь — выражает удивление-возмущение.
Чесалка для шерсти.
О великий Боже.
Ноябрь.
Клянусь; буквально — «клятву ем».
Мыгкаг — клан, род, фамилия.
Или ангел, или чёрт.
Ху, хуы — вепрь, кабан, свинья.
Генерал русской армии Ренненкампф, начальник карательной экспедиции в Южную Осетию летом и осенью 1829 года. Закрепившееся в устной осетинской традиции произношение — «Рыныкаф» — переводится буквально как «рыба болезни (заразы, бедствия)».
Гадиан (Гадиев) Сека — один из основоположников осетинской национальной литературы.
