В значении чистого бога солнца отразился Ваал в кельтском Apollonus, Beienus, Belinus, или Belis[14], к которому, вероятно, также относится и богиня Белизана древних галлов, имевшая кумир свой в Cussy la colonne (департамент de Cote d'or). Белленус же обоготворялся и в древнем полуславянском Аквилее, как это видно из найденных там надписей:
Apollini
Beleno
Avg.
C. Volusius
V. S. (votum solvit)
Apollini
Beleno
C. Aqnileiens Felix
Таким образом, мы невольно должны будем сравнить его с нашим Белуном, Белом или Белбогом, тем более что самое филологическое объяснение кельтского происхождения слова Беленус нам ясно показывает на славянский корень бел—белый, встречающийся в названии этого цвета во всех языках европейских. Так говорит о нем Мартин: Беленус является древнейшим латинизмом в кельтском языке, означающим светлый, белый, желтый. Melen и Melin означает то же самое. Этот переход б в м подлежит закону, который, как видели выше, весьма часто встречается в славянских наречиях, как, например, имя Венеции у южных славян Бенетки и Мелетки.
Наконец, принадлежат еще к корню Ваала, Велеса некоторые географические названия, в особенности славянских земель, племен и городов. Так, в Боснии и Македонии встречаем мы имя горы Велес; далее Валахия, Волынь, Вольгостичи, Вилина (Вильна) и древний славянский город Юлин, или Вилин, залив Воло; также племенные названия славян велеты и венеты и множество других. Даже, быть может, принадлежит сюда по корню своему мифологическое имя сербских нимф Вил или Бел. Относительно рогатого скота корень, происходящий от Ваала, яснее выразиться не мог, как во французском слове belter, а в русском вол, валух, но, вероятно, относятся к нему и другие названия скота, как бык, Боек, bove, латинское bovus и малороссийское балан, означающее белого быка.
Таким образом, посредством Ваала, греческого Белое и кельтского Беленуса переходит наш скотий бог Волос, или Велес, в солнечный кумир Белбога, или Белуна, — Белена, качественное же название белого бога относительно солнечных лучей почти совершенно тождественно с названием светлый бог, или Световит. Это можно ви–деть из белых одеяний, которые носили жрецы Арконы; белая лошадь, стоящая в храме, была посвящена Световиту, к которому, по преимуществу, относилось прозвание Белбога. Хотя эти факты и не вполне достаточны, чтоб доказать тождество понятий светлого и белого бога, по крайней мере, они намекают на это тождество посвящением белого цвета Световиту.
Теперь мы перейдем к Черноботу, противоположному Белбогу. Обыкновенно наши мифографы принимают черный цвет в нравственном значении зла, как Белбога считают за бога блага и добра. Но гораздо ближе принять здесь слово черный в прямом его значении темноты, помрачения неба, которое неразрывно связано с явлением грома и молнии, как понятие, противоположное ясному белому свету солнца и дня. Радегасту, по словам Гануша, посвящалась черная лошадь, как Световиту белая; колесницу скандинавского Тора возят черные козлы; наконец, Яровит, который не что иное, как Тур, или Радегаст, носит также имя Harovit, или Каровит, что Гануш объясняет через корень карий, темно–красный, коричневый цвет. На малороссийском языке слово таран (тот же тур) означает темную шерсть быков, противоположный же ему балан есть название белых быков. Хотя всего этого недостаточно, чтобы утвердительно сказать, что Чернобог в своем первоначальном значении не что иное, как громовник, но самое его значение злого бога ада и мрака легко могло произойти от понятия бога небесного огня и грома: все эти предположения служат только дальними намеками на какую–то тайную связь всех богов солнца и грома, которые до сих пор остаются в состоянии чистой гипотезы. Но, быть может, удастся когда–нибудь из этой гипотезы составить определенное целое — положительную систему.
К богам солнца и огня вообще, по–видимому, принадлежит по корню своему еще имя Соботки, служащее у многих славян Польши, Силезии и Богемии названием народного праздника Ивана Купалы; напротив же, в некоторых губерниях России оно перешло на зимний день Коляды и сохранилось еще доныне в искаженном имени силезского села Собтен и близ него лежащей горы Собтенберг, знаменитой своими археологическими древностями, которые ясно указывают на существование здесь языческого капища или священного места богослужения.
Самое слово Саботка или Соботка почитает Прейскер за имя бога огня, утверждая, что на польском языке это слово доныне означает радостный огонь, что и объясняет, таким образом, переход этого слова на название огненных праздников Купалы и Коляды; другие же видят в этом слове одно только уменьшительное имя субботы или шаббаша, как праздника нечистых духов, ведьм и колдунов; оно дано суеверием этому бесовскому празднику язычества. Если предположим, что Соботка существовал когда–нибудь в нашем мифе и был олицетворением огня, то, подобно богам огня, которые в своем первоначальном значении были богами солнца, Соботка также принадлежал, вероятно, к кумирам небесных светил. Такое предположение вполне подтверждается изучением корня саба, или сова, в восточных языках, которого, однако, не следует смешивать с еврейским саббат, саббаш или шаббаш, означающим отдых и перешедшим в название седьмого дня недели как дня отдыха и молитвы.
В Индии Сабавакха было одним из многочисленных прозваний бога солнца; на турецком языке заря называется Sabah, сабаизм, или сабеизм, термин, принятый в науке для означения восточного поклонения небесным светилам; наконец, еврейское слово Sabaoth. Все это ясно намекает на то, что корень саба, или сава, служил на Востоке названием светил, что и объясняет нам переход его в греческий миф, где мы встречаем его как прозвание Вакха или Юпитера Сабазиуса, или Сабадиуса. Под этими прозваниями они обоготворялись в особенности во Фракии и Фригии, где существовал некогда народ сабов и большой город Саба, от которого и получила, вероятно, свое имя как царица Саба (Савская), встречающаяся в истории Соломона, так и знаменитая еврейская предсказательница Сабба, почитаемая за одну из Сивилл.
Глава IX
БОГИ НЕБЕСНЫХ СВЕТИЛ
Сознание непосредственного влияния небесных светил на жизненные силы природы и человека не могло ускользнуть от внимания славянина по причине самобытного развития его религиозного миросозерцания, и вместе небесные светила, как видимые явления природы, необходимо должны были в поэтических изображениях его религиозных понятий и верований получить форму самобытного образного их олицетворения. Но эти неясные очерки первобытной религиозной фантазии славянина, конечно, вскоре должны были исчезнуть перед определенными формами принесенных к нам извне кумиров восточного поклонения солнцу и огню. Тем не менее сохранили нам наши народные песни некоторые из этих очерков, ясно указывающих на высокое значение, придаваемое языческими славянами солнцу, луне и звездам.
Такими преданиями в особенности богаты сербские песни. Так, в одной говорится, что солнце имеет в небе богатый терем, откуда днем выезжает на золотой колеснице освещать землю и, объехав ее, возвращается снова в свой терем. В другой песне, что утренняя звезда пропадает по три дня из своего терема. В этом же отношении существуют и у нас многие песни, так, например, одна песня начинается следующими стихами:
Первый терем
Красно солнце.
Вторый терем
Светел месяц.
Третий терем
Часты звезды
и пр.
В другой солнце смотрит через окошечко на землю. Кроме того, в сродном нам литовском мифе находим много намеков на первоначальное понятие наших предков о божественности небесных светил; так, в литовской песне солнце является супругою месяца, который за неверность свою (проведя ночь с утренницею) был рассечен на две половины разгневанным Перуном. В литовской мифологии были известны также дочери солнца, как видно из песни:
Куда поехали сыны Божии?
Искать дщерей Солнцевых!
Такое понятие сохранилось и у нас в детской сказке о солнечных девах, которых имя своею коллективною формою показывает нам на самую древнейшую эпоху наших мифов.
