Неемия сильно испугался, но, призвав всю свою храбрость и сочтя время удобным, отвечал:
— Да живет царь вовеки! Как не быть печальным лицу моему, когда город, дом гробов отцов моих, в запустении, стены его разрушены и ворота его сожжены огнем?..
— Чего же ты желаешь? — допытывался Артаксеркс.
Неемия про себя воззвал к Богу Небесному, а вслух продолжал смелее:
— Если царю благоугодно и если в благоволении раб твой перед лицом твоим, то пошли меня в Иудею, в город, где гробы отцов моих, чтоб я обстроил его.
Царь и царица переглянулись и, видимо, пришли к согласию, после чего властитель продолжал выспрашивать:
— Сколько времени продлится путь твой и когда возвратишься?
Неемия назначил время.
— Пусть будет так, — сказал царь. — Ступай.
— О повелитель, — взмолился Неемия, — то, что ты делаешь, велико, но еще недостаточно. Умоляю, царь мой, дай мне письма к заречным областеначальникам, чтобы они давали мне пропуск, доколе я не дойду до Иудеи. И письмо к Асафу, хранителю царских лесов, чтобы он дал мне дерев для ворот крепости, которая при доме Божием, и для городской стены, и для дома, в котором бы мне жить.
Царь даровал Неемии просимое, и тот направился в Иудею.
Быть может, в пути он повстречался с Фемистоклом, изгнанным из Афин и явившимся просить приюта у Артаксеркса. Греки уже вошли в круг цивилизованных народов, ибо они доросли до неблагодарности.
Двенадцать лет с богоугодным рвением исполнял свое дело Неемия и на исходе двенадцатого года, как было обещано, завершил его и возвратился к Артаксерксу. Тот, видя его верность и истовость в исполнении своего слова, вновь отправил бывшего виночерпия в Иерусалим, назначив его правителем города.
После восстановления стен протекло чуть более сотни лет, как вдруг разнеслась весть, что идет новый завоеватель: двигаясь с севера, он уже взял Дамаск, Сидон и осадил Тир.
Через неделю прибыл и гонец с письмом от победоносного вождя к первосвященнику Адде.
В послании к нему было три требования: помощи, свободной торговли с наступавшей армией и перехода из стана персидского царя в союзники. Адде давалось понять, что ему не придется раскаиваться, если он предпочтет дружбу с ним, а не с Дарием.
Свиток был подписан именем, незнакомым иудеям: его прислал Александр, сын Филиппа.
Его посулам Адда не придал особой цены. Он отвечал, что с Дарием евреев связывает клятва никогда не обнажать против него меча и, пока персидский царь жив, они ему не изменят.
Письмо, на которое духовный владыка столь неосторожно ответил, предвещало нашествие европейцев, уже вторично стучавшихся у ворот Азии.
При всем том со времен падения Трои о Европе ничего не было слышно.
Вот почему иерусалимский первосвященник не желал знать никого, кроме Дария III, двенадцатого персидского царя.
Империя последнего была весьма обширна. Она простиралась от Инда до Понта Эвксинского и от Яксарта до Эфиопии. Ведя войны, начатые Дарием I и Ксерксом, персидский царь мечтал о третьем вторжении в Грецию, которое бы смыло позор Марафона и Саламина. Но вдруг в одной из областей той самой Греции, между горой Афон на востоке, Иллирией на западе, Гемом на севере и Олимпом на юге, на клочке земли раз в двадцать меньшем, нежели персидские владения, появился юный повелитель, вознамерившийся опрокинуть и повергнуть во прах царство Дария III.
То был Александр, сын Филиппа.
Он родился в Пелле шестого числа месяца гекатомбеона в первый год 106-й олимпиады, в ту самую ночь, когда запылал храм Дианы Эфесской.
Однажды отец в припадке ярости чуть не убил его, и это могло бы изменить облик всего восточного мира. Александр отплатил родителю тем, что спас ему жизнь, прикрыв собственным щитом в битве с трибаллами.
В двадцать лет он победил медаров, изгнав их из города, который переименовал в Александрополь и населил новыми обитателями. Чуть позже он подчинил также трибаллов, от которых некогда спас отца, и разорил страну гетов. Затем он обратил оружие против фиванцев и афинян, когда те взбунтовались, вняв призывам Демосфена и поверив слуху о смерти Александра; он вторгся в Беотию, разрушил Фивы, оставив в целости лишь дом Пиндара. Наконец он созвал в Эгах большой военный совет, на котором было предрешено завоевание Азии.
С этой целью правитель Македонии собрал тридцать тысяч пеших воинов и четыре тысячи пятьсот всадников, снарядил флот в сто шестьдесят галер, взял с собой семьдесят талантов золотом, провизии на сорок дней и со всем этим вышел из Пеллы; обогнув Амфиполь, он переправился через Стримон, потом через Гебр, за двадцать дней дошел до Сеста; после высадился, не встретив сопротивления, на побережье Малой Азии, посетил царство Приама, или, вернее, то, что от него осталось, украсил цветами могилу Ахилла, своего предка по материнской линии, затем перешел Граник, одолел сатрапов, убил Митридата и подчинил себе Мизию и Лидию, взял Сарды, Милет, Галикарнас, покорил Галатию, пересек Каппадокию и, истекая потом, разгоряченный, бросился в Кидн, отчего простудился и чуть не умер. Однако стараниями своего лекаря Филиппа он справился с лихорадкой и поднялся с ложа болезни еще более, чем всегда, разгоряченный жаждой схватки. И вновь пустился он по пути побед: овладел Киликией, сошелся в долине близ Исса с персами и погнал их перед собой, как ветер — летучий прах. Дарий в страхе бежал, оставив сокровища, мать, жену и детей. Тогда, увидев, что путь по Евфрату открыт, Александр послал часть войска в Дамаск, чтобы захватить персидскую казну, а сам пустился на завоевание средиземноморского побережья. Затем перед ним, почти не сопротивляясь, пал Сидон, и войско остановилось, осадив Тир.
И вот от стен Тира этот завоеватель, никому еще не известный и почитаемый безрассудным искателем поживы, написал первосвященнику Адде. Все там же (а осада длилась целых семь месяцев) застал его и ответ.
— Прекрасно, — сказал он, обернувшись к Пармениону. — Вот еще город, который мы разрушим, если останется время!
Парменион занес на таблички рядом с названиями укрепленных мест, что еще предстояло разрушить: «Иерусалим».
Но пока что, как и предвидел Александр, времени не было. Прежде чем броситься навстречу неизвестности — в невероятный поход на Индию, — требовалось умалить силу прибрежных поселений, да и Газа все еще держалась.
Он пошел к Газе, после кровавой осады взял ее и предал огню и мечу. Раздраженный полученной там опасной раной, он велел продернуть колесничный ремень сквозь пятки персидского военачальника Бетиса и, как некогда Ахилл Гектора, трижды протащил его вокруг рушащихся стен полыхавшего города. Расправу с Иерусалимом он несколько отсрочил и двинулся в Египет, где его встретили как избавителя от персидского ига. Поднявшись по Нилу до Мемфиса, Александр полюбовался на пирамиды, затем спустился к Канопу, обошел вокруг озера Мареотис и у его северной оконечности на пологом побережье между озером и морем, в красивейшем месте, которое вдобавок было удобно защищать, решил основать город, соперник Карфагену, поскольку тот невозможно было разрушить, в отличие от Сидона и Тира. Царь повелел градостроителю Дейнократу возвести город, который будет называться Александрия.
Тот повиновался. Он прочертил внешнюю стену в пятнадцать тысяч шагов, придав ей форму огромного македонского плаща, прорезал будущий город двумя главными улицами, чтобы его продували и освежали этезии — северо-западные средиземноморские ветры. Одна улица протянулась от моря до озера Мареотис на десять стадиев, или тысячу сто шагов; другая пронизала город в длину на сорок стадиев, или пять тысяч шагов, причем обе имели по сто шагов в ширину.
Пока закладывали город, история которого осветит ночь грядущего, еще более темную, нежели потемки прошлого, сам полководец направился к оазису Аммона, пересек пустыню с севера на юг, оставляя по правую руку гробницу Осириса, по левую — озеро Натрон и Поток-без-воды, за неделю дошел до храма Юпитера и заставил жрецов признать себя сыном этого божества; затем он возвратился к Александрии (которую затем посетит лишь однажды — уже на похоронной колеснице) и оттуда вновь устремился по прерванному пути к Индии… А поскольку Иерусалим оказывался прямо на дороге к Арбелам, где его уже ждал Дарий с войском, он пошел горами мимо Аскалона к Иерусалиму. И тут Парменион напомнил ему, что настало время преподать невежам урок.
А что Иерусалим? Сначала, проследив, как завоеватель и его армия смерчем прошлись по побережью, услышав вопли Тира, увидев пожар Газы и глядя вослед победителю, проследовавшему своим путем и исчезнувшему за Гелиополем, горожане решили, что, подобно солнцу, он угаснет где-то на западе.
Но вот он появился с запада и идет на восток.
О том, чтобы обычными человеческими средствами сопротивляться тому, кто взял Тир и стер с лица земли Газу, нечего было и думать. Один Бог каким-то чудом, подобным каменному дождю либо застывшему на три дня на небосклоне солнцу, мог бы предотвратить гибель Иерусалима.
