Литература. Wissowa, «Religion und Kultus der Romer» (1902; основное изложение предмета, после которого все более ранние руководства оказались устаревшими); Зелинский, «Рим и его религия» («Вестник Европы», 1903, январь-февраль).
§ 12. Эллинизация римской религии в эпоху роста римского государства, т. е. в период времени от изгнания Тарквиниев до конца 2-й Пунической войны (приблизительно 500–200 гг.). Первым источником эллинизации римской религии была северная соседка Рима, Этрурия, давно уже эллинизованная в религиозном отношении. Тарквиний Гордый не только построил храм своей капитолийской троице, но и поставил в нем глиняные кумиры трех чествуемых божеств, внося этим элемент трансцендентности в римскую религию, которой он был принципиально чужд. Еще более решающее значение имело проникновение в Рим, при том же Тарквинии, дельфийской религии: через свой филиальный храм в италийских Кумах дельфийский Аполлон навязал Риму «Сивиллины книги», которые были приняты в Риме как книги судеб римского государства. Важность этих книг была троякая: 1) справляясь в них в тревожные для государства минуты, римляне находили в них нередко ответ, что следует учредить культ такому-то (обязательно греческому) богу; таким образом целый ряд греческих божеств проник в Рим, где получил культ по греческому образцу. Главными были: сам Аполлон с Артемидой и Лето, Деметра с Корой. Последним приобщенным таким образом культом был культ малоазиатской Великой Матери богов, в последние годы 2-й Пунической войны (см. ниже). При этих приобщениях имена греческих божеств были иногда удерживаемы (например, Аполлон, Латона), иногда переделываемы на латинский лад (Полидевк – Поллукс, Геракл – Геркулес, Персефона – Прозерпина), иногда же заменяемы соответственными латинскими (т. е. приобщаемое греческое божество было отождествляемо с каким-нибудь римским: Деметра с Церерой, Афродита с Венерой, Артемида с Дианой и т. д.). Когда римляне ознакомились с греческой литературой, причем посредником был театр – сначала комедия, а в III в. и трагедия, – то вся греческая мифология была приурочена к римским божествам, что окончательно способствовало пониманию последних в греческом, трансцендентном смысле и в то же время внесло смуту и соблазн в римские религиозные представления. Это вторжение греческих божеств имело, впрочем, также немаловажное политическое значение: так как оно состоялось одновременно с борьбой сословий, то приобщаемые греческие божества стали естественным оплотом плебеев, между тем как боги-старожилы были покровителями патрициев. Храм Цереры, Либера и Либеры был присутственным местом народных трибунов и хранилищем их архива. 2) Вторым последствием принятия Сивиллиных книг было то, что к ним – так как они были написаны по-гречески – были приставлены толкователи (duoviri, затем decemviri, наконец quindecimviri sacrorum). Эта «сакральная коллегия» стала, рядом с коллегией понтификов, вторым центральным органом сакрального дела в Риме; именно эта двойственность центров характерна для религиозного развития Рима, точно так же как для государственного (консульство и трибунат) и правового (jus Quritium и jus gentium). Сакральная коллегия ведала культы греческих «новоседов», понтифики – культы римских «старожилов», к которым были присоединены и италийские новоседы. Вследствие большей эффектности греческих культов значение сакральной коллегии постепенно возрастало, в ущерб понтификам, и эллинизация римской религии делала быстрые успехи. Апогеем этого движения была эпоха второй Пунической войны. 3) Третьим последствием было соединение легенды о началах Рима с родиной Аполлона, Троей: создалось представление, что Ромул, основатель Рима, был потомком (первоначально – внуком) Энея, бежавшего из Трои после ее взятия греками. Этим участь Рима была мистически связана с участью знаменитого легендарного города: явилось представление, что и Риму суждено пасть (или переродиться) через определенный промежуток времени; «сумерки богов» из религии Зевса были перенесены на почву римской истории. Это ожидание катастрофы, особенно сильное в I в. до Р. Х., немало способствовало государственному перевороту, положившему конец республике.
Со всем тем римское представление имманентности божеств, с его стремлением к интеграции, не дало себя заглушить: оно нашло для себя исход в следующих компромиссах. С одной стороны, боги, будучи человекоподобными, имеют, подобно людям, своих «гениев», а эти последние, как и человеческие гении, доступны интеграции. С другой стороны, эти божества, будучи человекоподобными, действуют, а их действия, будучи божественны, могут быть обоготворяемы в смысле исконно-римской актуальности. Так из представления о Юпитере-победителе развивается представление о божественной Победе, как таковой. Эти божественные качества и акты тоже доступны последовательной интеграции и дифференциации. Так, древнеримские представления о божествах продолжают существовать рядом с греческими; все же главным результатом 300-летнего развития было то, что римляне свыклись с трансцендентным пониманием божества.
Литература – см. § 10.
§ 13. Национальная реакция против греческого влияния в два последние столетия республики. Введение культа Великой Матери богов было последним успехом сакральной коллегии в Риме. Мы знаем уже (см. выше, § 9), что это был не греческий, а эллинистический культ; его обрядность, столь отличная не только от римской, но и от греческой, не могла не взволновать ревнителей старой религии. Прямым вызовом была попытка перенести в Рим организацию орфических братств, которые опутали южную Италию и уже много раньше вызвали против себя здесь репрессалии со стороны народной партии (см. выше). Реакция разразилась в виде «процесса вакханалий» (в 186 г.), потребовавшего многих человеческих жертв, но зато освободившего Рим от призрака вакхического «заговора». Душой националистической реакции был Катон Старший; под его предводительством римская религия вступила в тот фазис своего развития, в котором ее лозунгом стало «соблюдение отцовских обычаев». Преобладанию сакральной коллегии над понтификами был положен предел; новых культов в Рим более извне не вводилось. Таким образом религиозная жизнь Рима в течение двух последних веков республики имеет известное сходство с «аттической» эпохой греческой религии; сходство заключалось также в том, что и в Риме эти два столетия были временем проникновения философии в общество. Не следует забывать, однако, что рассматриваемая нами эпоха по времени совпадает не с аттической, а с эллинистической эпохой греческой религии: философия, проникшая в Рим, была эллинистическая. Особенно популярной была стоическая философия: ее перенес в Рим во второй половине II в. Панетий, и она свила себе прочное гнездо в кружке Сципиона Младшего. Ее пантеистический характер шел навстречу интеграционному стремлению национальной римской религии и легко уживался с ней. Но римляне по природе были склонны к эклектицизму: в том же кружке Сципиона нашел себе поклонника также и Евгемер, в лице Энния, переведшего на латинский язык его смелую религиозную теорию и сильно ее этим популяризировавшего. Живое умственное движение в римском обществе и здесь контрастирует со строгим и косным консерватизмом в религиозных делах правительства. Так как одни и те же люди были членами того и другого, то в результате получилась странная для постороннего, но обычная для римлянина двойственность: один и тот же человек был вольнодумцем в кругу знакомых и консерватором как понтифик или цензор. Процессов «О нечестии», подобных процессу Сократа, в Риме поэтому возникнуть не могло; наибольшими вспышками религиозной реакции были, после грандиозного дела «о вакханалиях», повторявшиеся изредка изгнания из Рима греческих философов цензорскими эдиктами. Ко вторжению чужеземных культов, даже как частных, римское правительство относилось очень недоброжелательно; это наблюдается, впрочем, лишь с I в. до Р. Х. Нельзя сказать, чтобы религия римского нaрода много выиграла от этой реакции. Национальная религия была слишком бледна в эстетическом и слишком бедна в этическом отношении и не могла давать духу верующих более или менее возвышенных идеалов; лишенный настоящего религиозного учения, обыкновенный римлянин все более и более уходил в чисто материальные интересы. Этот материалистический характер римской религии реакционной эпохи сказывается в преобладании божеств материальной удачи – Меркурия, Геркулеса и особенно Фортуны. Последняя положительно становится универсальным божеством еще в большей мере, чем это было у греков в эллинистическую эпоху. В то же время под влиянием междоусобных войн последнего века республики стали ждать предсказанной гибели или возрождения Рима. Критическим показалось разрушение пожаром Капитолийского храма в 83 г., одновременно с пожаром Дельфийского храма и через 10 веков (век считался в 110 лет) после разрушения Трои. С этого года чаяние катастрофы стало постоянным, и оно немало способствовало гибели республиканского режима и его замене принципатом, который дал новое решение также и религиозным проблемам своего времени. Еще следует заметить, что данная эпоха, подобно эллинистической на Востоке, подготовила зарождение и успехи христианства (см. Христианство, § 4). Начиная со следующего периода, изложение которого будет общим для греко-римского мира, мы имеем уже не одну, а две религии – языческую и христианскую, и остающиеся §§ настоящей статьи будут составлены параллельно и применительно к статье Христианство.
