по удмуртскому фольклору характерно реакционное толкование взаимоотношений русского и удмуртского народов. Собиратели замалчивали классовую разобщенность общества, игнорировали наличие в каждой национальности эксплуататорской верхушки и широких слоев трудового народа — крестьян и рабочих, классовую борьбу пытались истолковывать национальной враждой.
Поборники официальной народности заведомо неверно освещали вопрос о влиянии великого русского народа, его культуры на формирование других национальностей. Они ревностно противопоставляли русский народ удмуртскому, потому что именно он поднимал удмуртов на классовую борьбу.
Удмуртский народ видел в русском трудовом народе своего союзника, старшего брата по борьбе. Так, в XVIII веке удмурты ожидали Пугачева, чтобы добровольно присоединиться к нему. «Здесь, в бурановских краях, была и вольница Пугачева; даже прозываются некоторые удмурты Пугачевыми. Они ведут свои прозвища Пугачевых с того времени, когда предки родились во время нашествия пугачевской вольницы», [13] — рассказывается в одной из легенд удмуртского народа («Буран-гурт»).
Удмуртский народ всегда относился с любовью и доверием к широким массам русского народа и с ненавистью — к его социальной верхушке, эксплуатировавшей и притеснявшей трудящиеся массы всех национальностей. Буржуазные собиратели и толкователи удмуртского фольклора, возбудив интерес к устно-поэтическому творчеству удмуртов и положив начало публикациям национальной народной поэзии, не могли в силу своей идейной устремленности заложить основы его научного изучения, они ограничивали себя в отборе текстов и обедняли памятники устной словесности.
В дореволюционных публикациях сказок содержится много чуждого подлинному творчеству народа. Более всего эти публикации страдают кулацкой или миссионерской направленностью. В них утверждается единственная радость — накопительство, любые средства оказываются годными для этого, вплоть до предательства. Характерно поэтому, что из множества волшебных сюжетов, имеющих широкое распространение среди удмуртского народа, внимание собирателей привлекали лишь сказки на сюжет, условно называемый «счастье по случаю». Этот сюжет в публикациях значительно обеднен, сведен зачастую к награде за долготерпение и послушание. Известный сюжет «язык животных» (см. Андреев-Аарне, №670) [14], довольно распространенный на территории Удмуртии, передан Гр. Верещагиным с чисто кулацким рационализмом. Мужик, получивший от благодарной змеи чудесное знание языков неодушевленных предметов, узнал о кладе под березой, спьяну проболтался жене и потерял чудесную способность — таковы общие черты записи Верещагина, которые безусловно передают основное содержание варианта. Однако авторский вывод из сказки снимает собою все чудесное содержание сюжета: «И стали они жить по-прежнему и клад добывать своими трудами» [15]. Бедность, утверждали кулаки, от лени, от нерадивости, а мечты и вера в чудеса волшебных сказок — от праздности. Миссионеры-собиратели, переделывая по-своему народные сказки, хотели внушить забитому и задавленному нищетой бедняку, бьющемуся в тисках голода и угнетения, необходимость покорного бескрылого труда: терпи, мол, живи, как живешь, за это авось тебе и клад достанется. Но «клад» (т. е. зажиточная жизнь) давался не честным труженикам, а мироедам-кулакам и другим эксплуататорам.
Подводя итоги сказочным публикациям до революции, можно сказать, что буржуазные ученые старались создать свою сказку об удмуртском народе. Эта сказка рассказывает о забитом удмурте, духовно бедном, лишенном способности творить материальные и культурные ценности. Удмурт, по мнению сочинителей этой сказки, знает одну страсть — накопительство, одну любовь — к установленным рабским законам, одно убеждение — религиозное. Даже, солдат, этот ловкий, смелый и самоотверженный бессеребренник сказок многих народов, изменил свой типический облик: победив нечистую силу, он вступает в сделку с чертом и снова выпускает нечистую силу мучить и беспокоить людей, потому что солдату нужны были деньги.
Все несчастья людей — от бога, бог жестоко наказывает людей за отступничество, за непочтительность, за забвение, в равной мере языческой или христианской веры — такова общая мысль этих сказок. Беды Мишки-скрипки, талантливого самородка музыканта, кончились после того, как «понял он, что нехорошо делал, стариков не слушаясь, жертвы в лес не нося» [16]… Прекрасный талант народного скрипача был сломлен, ему пришлось уступить под страхом голодной смерти, ибо те, что любили музыку, по бедности не могли прокормить музыканта, а те, что могли помочь бедняку, увидели в нем угрозу своему благополучию.
Только после победы Великой Октябрьской революции началась широкая собирательская и исследовательская работа по удмуртскому фольклору. Центром этой работы стал Удмуртский научно-исследовательский институт истории, экономики, литературы и языка. Уже в первых номерах удмуртских газет печатаются народные песни и легенды, сказки и пословицы. Начиная с 1929 года, в Удмуртии систематически проводятся фольклорные экспедиции, в которых принимают участие ученые Москвы и Ленинграда, писатели и композиторы Удмуртии, учителя и студенты. В рукописных фондах Удмуртского научно-исследовательского института накоплены богатые материалы по устной поэзии удмуртов. Большая часть этих материалов нуждается в публикации и исследовании. Однако и то, что уже опубликовано за годы советской власти во много раз превосходит полнотой и объективностью все вместе взятые дореволюционные публикации.
В рукописных фондах института нами зарегистрировано около тысячи сказок и легенд. Однако опубликовано из них 87 сюжетов [17], причем русскому читателю доступно не более половины этих публикаций. Существуют два сборника удмуртских народных сказок на удмуртском языке [18] и один на русском [19], изданных Удмуртским научно-исследовательским институтом истории, языка, литературы и фольклора.
Научным работникам республики при освещении и публикации народных сказок не удалось избежать некоторых ошибок. Ошибочной является идеализация и преувеличение роли Камита Усманова в девятом выпуске «Записок» (во вступительной статье к публикации легенд об Усманове [20], и в статьях некоторых историков республики.
При публикации легенды «Тутой и Янтымар» в десятом выпуске «Записок» допущены ошибки националистического толка, как это было отмечено редакцией пятнадцатого выпуска [21]. С. П. Горбушин допустил также неверное освещение вопроса о присоединении удмуртов к русскому государству во вступлении к публикации сказок [22].
История удмуртского народа и до добровольного присоединения к русскому государству была богата примерами дружбы с русским народом, экономическими и культурными связями с ним. Добровольное присоединение лишь еще больше закрепило эти связи государственными законами, обеспечив их дальнейшее развитие, а потому оно имело определенное прогрессивное значение.
Однако эти и некоторые другие ошибочные и спорные моменты ничуть не умаляют значения первых публикаций удмуртских легенд и сказок, большинство из которых раскрывают действительное богатство сказочного творчества удмуртского народа.
Данный сборник сказок удмуртского народа включает в себя целый ряд легенд и сказок, ранее либо мало известных, либо неизвестных, либо впервые переведенных на русский язык. Правда, при этом нельзя совершенно отказаться и от перепечатки ряда сказок из предшествующих сборников научно-исследовательского института, но отнюдь не из-за недостатка неопубликованного материала, а потому, что предыдущие сборники включили в себя лучшие образцы сказок удмуртского народа, без которых сборник не отразит подлинное богатство сказочного
