И с этими словами учинил дело страшное: ударил сзади по голове Милоша тяжелым долотом!.. Упал юноша навзничь и каганец масляный из ослабевших рук выронил. Густая и страшная темнота залегла вокруг. Перепугался Сьлядек и кинулся бежать из глухой штольни. Раз и другой стукнули его сапоги по камню, потом всё стихло. Милош лежал недвижимо…
Перстень Люкерды был тяжелый и большой. А сделал его искусный мастер — золотильщик из далекой страны — на манер плоского и гладкого обручального кольца, украшенного драгоценным сапфиром; чтобы и для обручения был годен, и о богатстве купеческого дома свидетельствовать мог. Мастер-умелец настолько гладким этот перстень сделал, что, упав в расщелину, он, так нигде и не зацепившись, свободно покатился вглубь горы.
Ни Люкерда, ни Милош даже и подумать не могли, как далеко мог закатиться перстень. А он катился себе и катился до тех пор, пока не попал в небольшой грот, что образовался некогда в глубине горы от землетрясения. Известно: оно даже самую крепкую скалу раскалывает.
В этом тихом и сухом гроте жил пендзименжик — маленький, добродушный и трудолюбивый человечек. Как рачительный хозяин, перегородил он грот плетнем из молодого камыша. В одной комнате устроил себе обычное для гномов мягкое и удобное ложе, а в другой — запасы всякие на зиму держал. Еще с осени натаскал он сюда орехов, ягод насушил, а в мисочки из желудевой скорлупы насобирал мёду цветочного. Хранил он там и пряжу из заячьей и косулиной шерсти, которую старательно собирал в лесу каждое лето. Набивал в мешки, плотно сотканные из самых тоненьких конопляных волокон, пух птичий — на зимние перины и подушки.
Гном только что пробудился от послеобеденной дремы и начал сшивать паутинкой свой красный кафтанчик, разодранный накануне о терновую колючку, когда в тишине подземного грота послышался стук. Он то стихал, то снова возникал, постепенно усиливаясь и нарастая, пока с шумом не вкатился в грот… чудесный перстень! В отблесках тусклого огонька, который горел в раковинке улитки, гном заметил блестевшее золото, а сапфир таким ярким синим огнем сверкнул, что человечек даже глаза протер кулачками.
— Вот это неожиданность! — всплеснув от удивления ручками, воскликнул гном.
Он знал, что обычно перстни носят люди — для украшения. Но никак не мог понять: кто и зачем бросил эту драгоценность в его грот?
С любопытством разглядывал человечек дорогой перстень: маленькой ручкой прошелся по гладкой поверхности золота, затем прислонил перстень к стене и залюбовался великолепным камнем.
Прошло несколько дней. Не раз слышал человечек, что где-то — всё ближе и ближе — раздается сильный и равномерный стук. Однажды ему показалось, что к этому стуку прибавились еще и голоса людей. Знал он, конечно, что в Совьих Горах работают горняки, но штольни их были далеко, а сейчас голоса раздавались уже довольно близко. Это встревожило гнома. Зажег он маленький каганец собственной работы и, неся его впереди, на вытянутой руке, поспешно направился к выходу на склон. Вскоре он увидел, что узкая прежде расщелина — совсем недалеко от грота — превратилась в широкую штольню, свод которой был укреплен дубовыми стойками. Знал и про это гном: люди, которые хотят добраться до ценной руды, что залегает отвесно в глубине горы, всегда укрепляют своды.
— А-а! Это горняки!.. — успокоенно прошептал гном.
Желтоватый свет каганца падал на пол штольни. Гном осмотрелся вокруг и вдруг вскрикнул от испуга: в углу, раскинув руки, навзничь лежал юноша. На голове его зияла глубокая рана, около которой блестела лужа крови…
Огромная жалость пронизала доброе сердце человечка, когда увидел он это несчастье. Дрожа от нетерпения и страха за жизнь юноши, припустился гном обратно в свой грот, собрал в колпачок всю паутину, взял коробочки из берестяной коры, где снадобья целебные лежали, захватил даже рубаху свою мягкую из тончайшего полотна, и вернулся к юноше. Как умел, начал раны его перевязывать и хлопотать возле него, стараясь привести юношу в чувство, вернуть ему жизнь… Однако горняк по-прежнему лежал недвижно, бледный, с каплями крови, засохшей на светлых волосах.
«Что делать? Что делать? — в отчаянии думал человечек. — Не помогают никакие мои старания!.. Должно быть рана смертельна. Позову-ка я своих собратьев, да выкопаем мы этому юному горняку могилу на самой вершине… Пусть ему ветер песни поет, а ручьи музыкой услаждают… Ах! — вдруг припомнил гном, потирая лоб. — Теперь я понимаю, откуда взялся в моем гроте тот перстень! Это же его вещь! Видать, соскользнул у него с пальца, когда упал этот юноша на обломки скальные… Надобно одеть его обратно!»
Вернулся гном обратно в грот, выкатил перстень и, дотащив его до штольни, обратно на палец юноши надел. А в сапфире, когда решила Люкерда перстень этот Милошу отдать, превеликая сила любви скопилась. Едва одел его человечек на палец Милоша, юный горняк пришел в себя и глаза открыл.
— Где я? — спросил он слабым голосом.
— В доме друга! — ответил человечек и удвоил свои старания, чтобы остановить кровь и перевязать Милоша.
Отцветали уже белые снежицы в горах, лето уже кипрей на скальном склоне в розовый цвет окрасило, но тщетно Люкерда поджидала Милоша — то у входа в штольню, то у хатенки Зыха Кулимаги, то возле своего любимого камня над ручьем. Не приходил юноша и никакой вести о себе не подавал! На счастье, отец Люкерды дольше обычного в своей торговой поездке задержался, оттого и день обручения с рыцарем откладывался — к радости девушки.
Подлый и хитрый Сьлядек, когда убегал из Милошевой штольни, так ловко понакидал у входа куски дерна и камни, чтобы люди подумали, будто в темном проходе свод обвалился и Милоша под собой похоронил…
— Не жди ты больше, дивчина! — сказал Зых, застав однажды Люкерду возле скального обвала, заплаканную и печальную. — Не вернется хлопец: не отдаст земля того, кого в себе сокрыла…
И наступили для Люкерды черные дни скорби. Забросила она яркие ленты и платья расшитые, сняла с шеи ожерелье янтарное, отложила красные сапожки в угол чулана. Кого ей теперь тешить пригожестью своей и румяным личиком, если не стало больше Милоша?
Сожалели горняки о своем юном, но верном товарище, вспоминали за кружкой пива в корчме, каким милым и отзывчивым ко всем был молодой горняк.
— Эх, недоля наша, тоска… — вздыхал Зых Кулимага. — Ни песни петь, ни сказки веселые рассказывать не хочется, коль нашего хлопца не стало…
Кто из них мог подумать, что глубоко под землей, в самом сердце гор, в темном и тихом гроте пендзименжика, лечит маленький человечек юного горняка, днем и ночью от него не отходит?
А Милош долгими вечерами, при свете крохотного каганца, рассказывал гному историю своей любви к Люкерде:
— Отец ее повелел дивчине обручиться с могущественным и богатым рыцарем… — печально говорил Милош, всматриваясь в желтый огонек каганца, — для этого и перстень ей дал. А от меня отказывается: беден я.
С интересом слушал человечек всё, что говорил ему юный горняк. Хмурил снежно-белые брови, озабоченно дергал бородку. Однажды, под конец лечения, дал он Милошу такой мудрый совет:
— Пробей дальше свою штольню! Пусть она будет самой длинной в Совьих Горах. Тут, за стенами моего грота, лежит руда, а в ней есть золото. Если ты сумеешь искусно обойти мое хозяйство и грот не обрушишь, позволю тебе накопать руды железной и золота, сколько пожелаешь. А тогда отец этой девушки уже не посмеет сторониться тебя…
— Благодарю тебя от всего сердца! — ответил Милош. — Но попрошу тебя еще об одной услуге: допусти и товарищей моих, хороших горняков, к работе этой. Бедные они люди. Не откажи нам в общем труде и куске хлеба, добрый человечек!
— Не откажу!.. Приходите и начинайте работу хоть завтра. А теперь спи, Милош!
Охотно лег юноша. А когда проснулся — увидел, что солнце ярко светит, лес вокруг шумит и дрозды на пихте перекликаются. И понял хлопец, к немалому своему удивлению, что лежит он на траве около входа в штольню. Нетронутой стояла она! Свод крепко опирался на дубовые стойки. Кайло, долото и топор лежали рядом с ним.
«Видать, приснилось мне всё!» — подумал он, протирая глаза.
Но это не был сон: на пальце своем увидел Милош сверкающий сапфиром перстень. Теперь он мог вернуть его Люкерде. И он побежал к местечку, счастливый и веселый. Даже не вспомнил о подлом Сьлядеке: не ожидал увидеть его больше в артели…
А тем временем Люкерда, захватив медное ведерко, ходила по саду, поливала расцветающие барвинки да собирала в кошелку сладкие вишни. Тихо и спокойно было во всём доме. В людской прислуга хлеб месила, а кругом чудесно пахли цветы.
Вдруг стукнула калитка и заскрипел песок под чьими-то нетерпеливыми шагами.
— Милош!..
— Да я, Люкерда!
