Несколько особняком стоит самсоновский вариант былины о бое с Калином: здесь Владимир ссорится с тем героем, который потом всё же выходит на битву. Эта ситуация действительно крайне нелогична, и сказители разрешают ее одним из двух способов. Первый, более простой: "Ссора" выпадает из сюжета, былина начинается непосредственно с прихода Калина с войском. Второй, более громоздкий - дупликация мотива "Ссоры": оскорбившись за посаженного в погреб Илью, другие богатыри ссорятся с Владимиром и покидают Киев. Есть искушение предположить, что этот вариант сюжета - позднейший, возникший как контаминация первого варианта "Самсоновской" былины и былины о "ссоре и бое". Две "Ссоры" в одном сюжете - это уже избыточность.
Кроме того, в самсоновском варианте "Ссора" является одновременно реализацией мотива "Герой в подземелье". Как мы убедились на многочисленных примерах, заточение в подземелье может быть как формой реализации третьего мотива (герой во вражеском плену и его освобождают), так и первого (герой заточен своим государем, далее события развиваются как в былине об Илье и Калине). Этот момент для нас очень важен - он свидетельствует, во-первых, о том, что былинная "Ссора" принадлежит к числу общеэпических реализаций как первого мотива из триады, так и мотива "Герой в подземелье", а, во-вторых, как нам кажется, славянский материал позволяет нам предположить динамику распространения мотива "Герой в подземелье": будучи изначально связанным с образом героя, плененного будущим тестем, затем - с образом "младшего героя", пленного врагом и освобожденного товарищем, на поздних этапах этот мотив соединяется с темой ссоры героя с государем и - одновременно - выходит за пределы эпоса (ср. "Повесть об Акире Премудром").
* * *
Мы позволим себе прервать наше обобщение материала мирового эпоса и задержаться на анализе трех основных вариантов былины о бое с Калином: былины о Ермаке, полном самсоновском варианте и былины "о ссоре и бое". Начнем с поднятой во "Вступлении" проблемы неустойчивости сюжета в былине "о ссоре и бое". Рассмотрев ее в свете типологических параллелей, мы выяснили, что ее первая часть - заточение богатыря в темницу и спасение от смерти благодаря женщине, срединный эпизод - освобождение, вторая часть - бой с вражеским войском, пленение как следствие падения в подкоп, освобождение своими силами и победа над врагом. Таким образом, мы видим сюжетную однотипность первой и второй части - и та и другая строятся на заточении и освобождении, причем заточение (пленение) связано со сферой низа - подземелье, падение в подкоп. Так в одной былине дважды реализуется сюжетно-функциональная последовательность, сформулированная в работе С.Ю. Неклюдова, причем в первой части былины реализация сказочно-архаическая, во второй - позднеэпическая, лишенная всех своих мифологических деталей, кроме способности богатыря одолеть войско.
Нам представляется, что одна из причин шаткости текста былины "о ссоре и бое" - это сюжетная избыточность полного варианта былины: сказители удерживают в сознании либо первый плен, либо второй. Другая причина, несомненно, заключается в том, что из второй части былины выпадает структурно необходимый персонаж - "спутник-помощник" [Неклюдов. 1977. С. 222], освобождающий героя из плена. В рассмотренных нами эпических текстах героя освобождало из темницы войско, что мы встречаем и в чрезвычайноустойчивом самсоновском варианте былины; в былине "о ссоре и бое" никакого помощника нет, и это нарушение структуры приводит к тому, что пленение Ильи Калином нередко выпадает из повествования. У нас есть все основания предположить, что былина "о ссоре и бое" возникла как редукция самсоновского варианта.
Теперь вернемся к былине о Ермаке. Причина игнорирования Ермака и его имплицитно выраженного конфликта с Ильей заключается в необъяснимом нежелании эпосоведов замечать образ "младшего героя". Это беда не только данной былины - выше мы отмечали, что и Патрокла, и Оливье считают персонажами авторскими, устному эпосу не свойственными. Кстати, эта тенденция сказывается и на восприятии самсоновского варианта былины - весьма показательно, что А.М. Астахова отбирает для сборника "Илья Муромец" тексты типа (Кир. IV C. 38), где роль Ильи Муромца усилена, а структура нарушена (ИМ № 12). Исследовательнице не важно, что в таких случаях былинный сюжет почти лишен логики: неясно, почему все богатыри вместе, включая Илью, рубились 12 дней, если Муромец потом одолевает всех врагов один.
"Младшего героя" считают героем поздним (как в уже цитированном высказывании комментатора сборника Киреевского). Единственным возражением этому мнению является суждение М.Г. Халанского о древности сюжетного клише былины о Сухмане и переяславльского сказания о Демьяне Куденевиче. Впрочем, М.Г. Халанский не видит в этих сказаниях образа "младшего героя", и потому его мнение является лишь косвенным подтверждением древности этого образа.
И последнее, что хочется сказать "в защиту" незаслуженно обойденной исследователями былины о Ермаке: ее изоморфность виднейшим памятникам мирового эпоса не позволяет считать былину поздней (это не относится к проникновению в эпос самого имени "Ермак"). Напротив, в ней просматривается крайне архаичный мотив враждебности богатыря к своему племяннику. Устойчивость структуры этой былины свидетельствует не только о том, что в ее основе лежит универсальное (и очень продуктивное) клише, но и о хорошем знании этой былины сказителями, а следовательно - о ее популярности в свое время. То же можно сказать и об изоморфном ей Самсоновском варианте былины об Илье и Калине - та же устойчивость основной части сюжета и легкая отделимость избыточного эпизода ссоры Ильи с Владимиром.
Возможно, еще одна причина невнимания к образу "младшего героя" заключается в ошибочном убеждении ученых, что в эпическом тексте двухмотивность всегда моложе одномотивности [Новиков. С. 51-52]. В ряде случаев это суждение верно, но, на наш взгляд, его нельзя абсолютизировать - поскольку иначе абсолютно одинаковое соединение мотивов в эпосе самых разных народов следовало бы признать случайным. Однако, как мы видели, существует ряд многоходовых сюжетов, воплощающихся в разных уголках мира независимо друг от друга. По существу, мы подходим к новой эпосоведческой проблеме (разрешением которой, сколько нам известно, еще никто не занимался) - к проблеме типологии на уровне сложных сюжетов, а не отдельных образов и мотивов.
В известном смысле, для этого отечественной науке нужно вернуться на сто лет назад, и мы не видим в этом ничего дурного, поскольку в советское время былины привлекались для сопоставительного анализа только специалистами по мировому эпосу (которым они служили лишь вспомогательным материалом). Со времен Ф.И. Буслаева и А.Н. Веселовского замер обратный процесс - рассмотрение былин на общеэпическом фоне. В работах А.М. Астаховой это декларировалось едва ли ни как достоинство советского эпосоведения [Астахова. С. 3-10]. Относительным исключением из этого прискорбного правила были лишь работы Б.Н. Путилова, но в них былины сравнивались, как правило, только с юнацкими песнями.
* * *
Возвращаемся к прерванному анализу триады мотивов. Рассмотрев детально "Ссору эпического государя с лучшим из богатырей" и как форму "Временной пассивности героя", и как самостоятельный мотив, мы перейдем к анализу других форм "Временной пассивности". Прежде, чем их перечислять, отметим, что они почти никогда не разворачиваются в самостоятельные сюжеты, подобно "Ссоре", они - лишь вскользь упомянутая мотивация. Более того, возможна и редукция: главный герой отсутствует, а почему - неизвестно. Нам удалось обнаружить следующие причины пассивности главного героя:
