Однако Эрик так и не решался принять это молчаливое приглашение и продолжал ехать, стоя в колеснице. Он всегда побаивался лошадей, но чувствовал, что Ховварпнира опасаться не стоит. Несмотря на то что Ховварпнир был значительно больше всех лошадей, которых Эрику доводилось видеть до сих пор, мальчик был уверен, что этот конь никогда и не подумает лягнуть его или сбросить, задумай он прокатиться на нем. И сознавать это ему было очень приятно.
Тор сверху вниз взглянул на Эрика и улыбнулся в усы.
Великаны больше не показывались, и Эрик уже стал было скучать. Чтобы как-то убить время, он спросил Тора, что тот имел в виду, когда говорил, что Один сам повинен во всех безобразиях, творящихся теперь в Асгарде.
— Видишь ли, — приступал к рассказу Тор, — все это началось много лет назад, когда великаны похитили у нас Идунн, одну из асинь. Ах да, — спохватился Тор, — я же не сказал тебе, что богов мужского пола мы называем асами, а женского — асинями. Так вот, Идунн владела волшебными яблоками, которые поддерживали в нас вечную молодость и могучую силу. И вот их-то вместе с Идунн великаны у нас и украли, а виноват в этом сам Один.
Как-то раз он услышал, что великан по имени Суттунг раздобыл особое питье, замечательный, божественный напиток, особый сорт меда — мед поэзии, или мед скальдов, как мы его называем. Отведав его, любой может сочинять божественной красоты песни и стихи, подобные разве что весеннему пению птиц.
Один решил во что бы то ни стало добыть этот напиток. И вот как-то раз летним днем Один взял в руки посох, надел старый потрепанный плащ и отправился на поиски Суттунга. Он надеялся, что в этом одеянии никто в Ётунхейме не узнает его. Дорога привела странника к большому лугу, на котором работало девять косцов. Один остановился и, с удовольствием вдыхая запах свежескошенной травы, стал наблюдать за ними.
Косцы выглядели усталыми, работали медленно, косы у них уже затупились. Один предложил наточить их своим точильным камнем, который якобы случайно оказался у него в кармане. Работники согласились, и, когда вновь взялись за дело, оказалось, что теперь косы косят превосходно.
Косцы захотели купить у Одина его точило. Один не возражал продать его, но сказал, что после того, как они расплатятся с ним, пусть сами решают, кому именно оно будет принадлежать.
Он подбросил точило вверх, и так как каждый из девятерых хотел завладеть им, то получилась жуткая свалка, во время которой работники полоснули друг друга своими острыми косами по шее.
Зрелище было не из приятных, но ничего не поделаешь; Один снова отправился в путь. К вечеру того дня он пришел к дому великана по имени Бауги и попросился на ночлег. Этот Бауги был братом Суттунга. Он спросил у Одина, как его зовут. Один назвался Бельверком (то есть «злодеем»), и, поскольку никто из асов не носил такого имени, Бауги счел гостя неопасным и оставил в своем доме на ночь.
Когда они пировали, Бауги начал жаловаться: случилось несчастье — все его девять работников поубивали друг друга. Что ж ему теперь делать? Сам скосить всю траву он не сможет, и она, того и гляди, так и сгниет в поле.
Один согласился, что дело плохо, и предложил поработать у него в хозяйстве вместо прежних работников. Он сказал, что готов работать за девятерых, а в качестве платы запросил сущую безделицу — глоток меда Суттунга.
Однако Бауги не мог распоряжаться медом, принадлежащим Суттунгу. Тем не менее он пообещал, что в конце года пойдет с Бельверком к брату и сделает все от него зависящее, чтобы уговорить Суттунга.
Таким образом Один лето и осень проработал у Бауги за девятерых. Когда же наступил первый зимний день, он пришел к нему и потребовал свою плату.
Отказать Бауги не мог, и они вместе отправились к Суттунгу. Бауги рассказал брату о том, как работал на него Бельверк, и попросил для него глоток меда.
Но Суттунг и слышать ничего про это не хотел. Он наотрез отказался дать даже каплю чудесного напитка. Пришлось им уйти несолоно хлебавши.
«Что ж, если он не хочет дать мне его добром, придется взять самому, — сказал Один, когда они вышли. — Ты поможешь мне?» Бауги согласился, ибо он считал, что глоток меда Суттунга — ничтожная плата за ту работу, что сделал для него Бельверк. «Уговор есть уговор», решил он. Да, уж в скупости Бауги не упрекнешь. Вопрос был лишь в том, как достать мед?
Мед Суттунга был спрятан в скале, и охраняла его дочь великана — Гуннлед. Бауги считал, что добраться до него невозможно. Однако Один придумал выход. С ловкостью фокусника он извлек из рукава бурав и попросил Бауги просверлить в скале отверстие до самого убежища Гуннлед.
Сверлил Бауги долго и под конец совсем выбился из сил. Тогда он заявил, что дело сделано — отверстие готово.
Один дунул в дыру, и в лицо ему полетела каменная крошка. Отверстие действительно было глубоким, но пока еще не сквозным — до Гуннлед оно не дошло.
Бауги был вынужден продолжить работу. Когда он закончил, Один снова дунул в дыру, и на этот раз каменная крошка наружу не полетела. Отверстие было готово. Тогда Один принял обличье змеи и пополз в просверленную дыру.
Увидев это, Бауги пришел в ярость: он понял, что его провели, Однако пойти к Суттунгу и рассказать обо всем Бауги не решился. Схватив бурав, он ткнул им в дыру, пытаясь поразить Одина. Но Один оказался проворнее — бурав еще только вошел в отверстие, а Один был уже в убежище Гуннлед.
По дороге он превратился в красивого юношу и в таком виде предстал перед дочерью Суттунга. Сидя в недрах скалы в полном одиночестве, девушка очень скучала и фазу же влюбилась в него, как только увидела. Один провел с нею три ночи. Гуннлед всячески заботилась о нем, усаживала его в свое золотое кресло и кормила самой лучшей пищей, какая у нее только была. Кроме того, она сказала, что даст ему попробовать драгоценное питье, какого не доводилось отведывать до него никому. Она разрешила ему сделать три глотка — по одному из каждого из трех сосудов, которые охраняла.
Один не заставил себя упрашивать. Одним глотком он осушил первый сосуд; вторым — второй, третьим — третий. Вслед за тем он принял обличье громадного орла, расправил крылья, вылетел в пробуравленное в скале отверстие и направился в Асгард.
С желудком, полным меда Суттунга, Один старался лететь как можно быстрее и даже не оглянулся, чтобы в последний раз посмотреть на Гуннлед. А та, поняв, что любовь ее обманута, почувствовала себя глубоко несчастной и горько расплакалась — слезы так и хлынули из ее глаз ручьями.
Однако Одину не повезло: Суттунг заметил странного орла и сразу же все понял. Также обернувшись орлом, он погнался за ним. Один, отяжелевший от выпитого меда, как жирный гусь, не мог лететь быстро. Суттунг был все ближе и ближе.
Прежде чем он успел запустить в Одина свои страшные когти, тому все же удалось долететь до стен Асгарда. Тут мы все увидели его, немедленно бросились и принесли к дверям Вальгаллы три огромные чаши. Один летел из последних сил. Суттунг уже настигал его. Добравшись до чаш. Один отрыгнул мед. Большая часть попала внутрь, хотя кое-что и расплескалось на землю. Один снова стал легким, без труда улетел от Суттунга и спрятался.
Суттунг в ярости вернулся домой и, приняв свое обычное обличье, стал расспрашивать брата. Бауги был вынужден сознаться, что некто по имени Бельверк обманул его и выкрал мед!
Услышав это, Суттунг отправился в Асгард и стал спрашивать о человеке по имени Бельверк.
Мы, разумеется, отвечали, что никто в Асгарде не знает никого по имени Бельверк. И Суттунгу пришлось убраться ни с чем. Он сильно ругался и даже весь посинел от злости.
А вот и еще один! — неожиданно вскрикнул Тор. Молот его сверкнул на Биврестом и убил очередного великана, скачущего по мосту верхом на дикой свинье. Тор направил своих козлов к нему и, не останавливаясь, подхватил свинью и втащил в колесницу. — Ею мы с тобой славно поужинаем! — весело сказал он. — Что касается меда, то это поистине удивительный напиток, и к нему ничего не стоит пристраститься. Вот из-за него-то… ну да ладно, сам увидишь, когда приедем на место, — закончил Тор, внезапно став серьезным.
Эрик снова посмотрел на Ховварпнира. К нему как нельзя лучше подходили слова «конь богов». Он был в прекрасной форме, мускулы красиво играли и переливались под кожей, как у скаковых лошадей, гордо посаженная голова с раздувающимися ноздрями была высоко поднята. Бешеная гонка за колесницей, казалось, не составляла для него никакого труда, он как бы летел над землей. Длинный шелковистый хвост красиво развевался на ветру.
— Иди, иди сюда! — позвал Эрик и протянул руку. Без малейших усилий конь подскакал так близко, что Эрик смог погладить его. Слегка наклонив голову, Ховварпнир тихонько фыркнул, как бы благодаря мальчика за ласку.
Да, теперь Эрик вполне понимал тех девчонок из их класса, которые каждый вечер сломя голову мчались в конную школу. Особенно если их любовь к лошадям как раз и есть то, что ощущал в данный момент он сам. Удивительное чувство — находиться в такой непосредственной близости от огромного животного, ощущать его могучую силу и в то же время как бы излучаемую им мягкую нежность.
