Кучер слушал-слушал, а потом и говорит:
— Но-о, гнедые, скоро уже и тот мосток, что под брехунами проваливается.
Услыхал это пан и говорит:
— Слышь, Иван, какие зайцы бывают. Правда, полпуда сала-то на нем и не было, а так фунтов с десять наверняка.
— Известно, заяц как заяц, — говорит Иван.
Ну, едут дальше, а пан снова Ивану:
— Ну, что, Иван, а скоро ли будет тот мосток, про который ты говорил?
— Да, скоро уж, пан, — отвечает Иван.
— Так вот, знаешь, Иван, — продолжает пан, — пожалуй, что на том зайце и десяти фунтов сала не было, так фунта три-четыре, не больше.
— Да мне что, — говорит Иван, — пусть будет и так.
Проехали еще немного; пан ерзал-ерзал на месте и опять:
— А скоро ли, Иван, тот мост?
— Да скоро, пан, вот-вот, только в ложок спустимся.
— Хм, — говорит пан, — а знаешь, Иван, на том зайце и вовсе сала-то не было, сам знаешь, какое же там на зайце сало.
— Да известно, — говорит Иван, — заяц как заяц.
Спустились в ложок, а пан и спрашивает:
— А где ж, Иван, мост, о котором ты говорил?
— Да он, пане, — отвечает Иван, — растаял, как и то заячье сало, про которое вы сказывали.
Жила-была барыня, да такая… такая… Ну, вот сами увидите какая!
Пришел к ней раз дед-старец, милостыню просйть. Подошел к дверям, молится и приговаривает:
— Подайте, Христа ради! Подайте бедному ради души спасения, милостивая барыня!
Услыхала барыня и думает: «А что ж! Дам я ему что-нибудь, ну хотя бы это яичко-сносочек! Чего жалеть? Ведь это для души своей спасения!» Позвала деда в дом, подала ему яичко и говорит:
— На тебе, дедушка, яичко, скушай, старенький, да богу за меня помолись.
Взял дед яичко, благодарит:
— Спасибо вам, барыня! Да воздаст вам господь за вашу доброту!
Пошел дед, а барыня и думает: «Вот и хорошо, что подала ему яичко, — и чего жалеть! Да только бы он меня не забыл!» И зовет деда назад:
— Дед! Дед! Вернись!
Возвращается дед (думает, может, барыня даст еще что-нибудь), кланяется. А барыня его спрашивает:
— Дед! Дед! А дала я тебе яичко?
— Дали, барыня, дали, да спасет господь вашу душу! Пошлет вам счастья и здоровьица, и вам и деточкам вашим.
— Ну, ступай, ступай, — говорит барыня, а сама думает: «Нет, помнит-таки о моем подаянии».
Подумала-подумала барыня и зовет опять деда:
— Дед! Дед! Вернись!
«Что там такое опять?» — думает дед возвращаясь. А барыня его опять спрашивает:
— Дед, дед! А дала я тебе яичко?
— Дали, барыня, дай бог вам здравствовать да хозяйствовать! Да исполнит господь ваши желания!
«Ну, вот и хорошо! — думает барыня. — Пускай молит бога, пускай не забывает!»
Видит барыня, что дед уже за воротами да так быстро идет. «Ой, забудет, ей-богу, забудет!» И давай звать во весь голос:
— Дед! Дед! Вернись!
Возвращается дед снова. «Что это, боже мой, — думает дед, — не дает мне и со двора уйти!» Подошел, а барыня опять его спрашивает:
— А дала я тебе, дед, яичко?
Уж тут взяла старика досада.
— Да дали, говорит, чтоб вам пропасть! Подарили несчастное какое-то яичко и все глаза мне выбиваете! Нате его вам! — И бросил дед барыне яичко.
«Ой, беда мне! — думает барыня. — Из-за деда и души спасение пропало и яичко разбилось!»
Был у попа работник Иван. А попы, известное дело, плохо работников кормили. Хлеб давали всегда черствый, а то и совсем сухой.
Как-то вечером привез один богатей ребенка крестить. А Иван и подглядел, куда служанка спрятала хлеб, привезенный богатеем. Вечером Иван забрал эту хлебину и принес к себе в конуру. И думает Иван: «Что я за дурак, один только хлеб ем! Стой! Схожу-ка я в погреб за сметаной».
А прислуга замешкалась чего-то в хате, вот Иван и спускается в погреб. Сел у сметаны и ест. Наелся и пошел. Но второпях накапал он сметану наземь. Наутро открывает попадья погребицу, видит — кто-то сметану поел.
Жалуется попадья попу:
— Иван у нас начинает шкодить.
Поп призывает Ивана и говорит:
— Иван, что ж это ты начинаешь шкодить?
— Я ни разу, — говорит, — батюшка, не шкодил.
А поп и говорит:
— Что ж, святые там были, что ли?
Иван отвечает на это:
— А почем знать, может, и святые…
На другой день Иван так и сделал. Взял церковный ключ, горшок сметаны и пошел в церковь. Приходит в церковь, открывает и начинает святых в церкви сметаной мазать. Понамазывал всех по одному разу, а Николаю-угоднику — он-то ведь старше всех — и бороду вымазал. Запер церковь и пошел.
Наутро кинулась матушка в погреб, а там и горшка-то нет. Она и докладывает попу:
— Опять Иван ворует, утащил весь горшок.
Призывает поп Ивана:
— Иван, это ты сделал?
Иван говорит:
— Нет!
А поп ему:
Как же нет? Что ж, там святые были?
— Да, видно, святые, — отвечает Иван.
А попу как раз надо было идти к утрене. Сторож уже зазвонил. Входит поп в церковь, глядь — все святые в сметане. Запирает поп церковь, говорит сторожу:
— Не звони, тут дело не в этом. Сейчас не надо!
Прибегает домой, попадье жалуется:
— Дело плохо, святые сметану поели.
Идут поп с попадьей и Иваном в церковь. Говорит попадья:
— Стой, Иван, бери кнут!
Берет Иван кнут, подходит к церкви, открывает поп церковь. Вошли в церковь. Попадья и говорит:
— Пори, Иван, всех святых по разу, а Николая-угодника бей трижды. Это он их всех подговорил.
Порет Иван всех святых по разу, а Николаю-угоднику три раза всыпал. Вернулись домой.
На другую ночь Иван пришел, взял от церкви ключи, пошел туда, отпер, поснимал всех святых и на чердак запрятал. Утром просыпается поп — как раз был праздник, — входит в церковь: нет ни одного святого, все из церкви убрались. Прибегает домой, кричит:
— Иван, ты не видал?
— Чего? — спрашивает Иван.
— Да святые убежали.
— Видел, — говорит Иван. — Они зашли во двор, шумели-шумели, хотели было вас повидать, да вы спите, и не стали будить; обиделись и ушли.
Поп мигом из церкви на улицу, глядь — идет женщина за водой.
— Слушай, ты не видала?
— Видела, вон они на горку пошли, — отвечает женщина.
А на горку шли мужики землю делить, а женщина не знала, про кого поп спрашивает.
Вскакивает поп во двор и кричит:
— Иван, садись скорей на лошадь, догоняй святых, дам, что захотят, лишь бы только вернулись!
Садится Иван на лошадь и едет за бугор. Заехал Иван за бугор, видит — а там собрались мужики землю делить. Посидел Иван с ними, перекурил. Едет назад.
— Ну, что? — спрашивает поп.
— Да они, батюшка, обижаются. Сказали так: «Не вернемся, пока нам поп не заплатит за каждого три рубля, а за Николая-угодника шесть, да еще четверть горилки и миску вареников со сметаной». Сказали, что придут только к ночи, чтоб никто не видел, а то совестно будет.
Поп говорит:
Ладно! Погоняй живей да скажи, что все сделаю, пускай только возвращаются.
Поехал Иван за бугор, поговорил с мужиками, воротился назад и говорит:
— Сказали, вернемся только к ночи. Пусть готовит горилку и закуску во дворе.
Поп все наготовил. Приготовил и деньги, дожидается. А попадья, кроме того, и миску вареников поставила. Ждут, полночь уже, а святых-то все нету и нету. Поп и говорит:
— Иван, я пойду посплю, а ты, как придут, разбуди меня!
Поп и захрапел. Иван со сторожем повечеряли сметаной, достали святых с чердака, обмыли, поразвешивали их опять в церкви, а сами улеглись отдыхать.
Просыпается поп, спохватился:
— Что такое, что Иван меня не будит?
Видит поп, что Иван спит, а сметана вся съедена. Будит Ивана.
— Иван, Иван, подымайся!
Иван просыпается. А поп спрашивает:
— Где же святые?
— Э, да они уж тут были, попили-поели и меня угостили, да и в церковь пошли.
Поп:
— А чего ты меня не разбудил?
— Да я хотел было будить, а Николай-угодник и говорит: «Не буди батюшку, они так крепко уснули, будут еще обижаться!»
Жил себе пан и слыл человеком весьма умным: «Дай, думает, проверю, так ли уж умны да хитры мои мужики, как я?» Позвал к себе двоих: одного бедняка, а другого богатея — и говорит:
— А ну-ка, ответьте мне, мужички, что на свете всего быстрей, слаще и мягче? Ступайте домой да подумайте, а завтра приходите сюда с ответом. А кто меня не послушается, тот будет три дня привязанный за ноги висеть.
Сгорбились мужички и назад пошли. Богатей воротился домой и сразу же надумал: «Быстрей всего у меня конь Васька, слаще всего мед из моих ульев, а мягче всего — перины».
А бедняк думал-думал, да и заплакал. Как же! — три дня вверх ногами висеть. Видит дочка, что отец плачет, и спрашивает:
