Воскликнул Илья Муромец:
– Как раньше-то я повсюду езживал, так не одну головушку сбивал своей богатырской палицей! Неужто силы моей поубавилось? Неужто могута стала не та, не прежняя?
Ударил он своей палицей по седому валуну – рассыпался валун, будто сыпучий песок.
В другой раз наехал Илья на чудовище, вновь ударил его в голову – а оно, как и было: сидит на коне, подрёмывает, не пошатнётся, не оглянется.
Огорчился Муромец:
– Впрямь теплится во мне половина от прежней силы!
Ударил молодец палицей по каменной горе – рассыпалась гора, будто глиняная.
В третий раз наехал Илья на чудовище и ударил крепко-накрепко. Здесь оно от дрёмоты очнулось, призадумалось. Повернулось затем к богатырю, схватило его за жёлтые кудри, опустило вместе с Бурушкой в свой глубокий карман и дальше себе отправилось. Да вот только стал конь у того чудовища останавливаться, стали ноги у того коня подкашиваться. Перестал великан дремать, спрашивает своего коня:
– Что же ты по сторонам оглядываешься? Отчего же твои ноги подгибаются? За каждый бугорок стал ты спотыкаться, каждой колдобине кланяться.
Конь отвечает:
– И тебя-то я вожу – похрапываю, а каково двух богатырей на своей хребтине таскать?
Удивилось тогда чудовище, опустило руку в карман и вытащило Илью с конём. Разглядел великан Муромца и начал его расспрашивать:
– Не ты ли наезжал на меня три раза? От первого раза я и не шелохнулся. От второго – голову почесать захотел. От третьего же призадумался – не куснула ли меня прыткая блоха? Показалось мне – поймал я ту блоху да спрятал в кармане. А теперь смотрю: передо мной богатырь. Кто ты есть? Как зовут тебя, с каких ты краёв? И зачем смел на меня, Святогора, наскакивать, от сна меня будить, щекотать своей соломиной?
Отвечал Илья:
– Зовут меня Ильёй, кличут Муромцем, сам я с села Карачарово. Не тебя ли, Святогора-богатыря, земля-матушка не выдерживает? Не ты ли тягу земную поднять пытался? Видно, нужно было мне с тобой, Святогор, познакомиться.
Подтвердил Святогор:
– То меня, сирого, земля-матушка не выдерживает. То я, седой, тягу земную поднять пытался и того подъёма не выдюжил. Ах, спасибо тебе, Илюшенька Муромец! Разбудил, встряхнул, доброй вестью обрадовал: вижу, народились на Руси богатыри. Будь-ка мне теперь меньшим братом, а я буду тебе бо́льшим братом! И хорошо, что ты меня лишь потешил укусами, лишь почесал своей палицей. Если бы тебя я ударил, так от тебя бы один прах и стал: разлетелись бы твои косточки.
Илья говорит:
– Буду меньшим твоим братом!
Побратались они и поехали вместе по Святым горам. Кони их с горы на гору перепрыгивают, через реки-долы перескакивают. Сколько с тех пор прошло времени – никто из них не ведает.
На одной горе лежит каменный гроб. Святогор-богатырь с коня слез, домовину осмотрел. Говорит он меньшому брату:
– Неспроста здесь каменный гроб. Ложись прежде ты в него, Илюша, примерь на себя его длину-ширину.
Илья не смел старшего брата ослушаться, залез в домовину, да вот только больно широка домовина для Ильи Муромца. Илья говорит из гроба:
– Неустроен он! Неладен есть!
Отвечает Святогор:
– Выходи, меньшой брат, поскорёхоньку. Видно, не для тебя тот гроб. А для меня вот в самую пору.
Илья говорит Святогору:
– Неладно тебе, старший брат, ложиться в ту домовину: чую – не выйти из неё тебе будет.
Однако лёг Святогор в каменный гроб, а гроб будто по нему. Просит он Илью:
– Крышка гробовая рядом лежит. Прикрой меня ещё и крышечкой.
Илья послушался, а та крышка сразу к домовине и приросла – не сдвинуть её обратно, как Муромец ни старается. Взялся Илья за палицу: хочет крышку расколотить. Как только ударил в первый раз – появился на домовине железный обруч. Ударил второй – ещё один обруч выскочил. В третий раз ударил – третий обруч оковал домовину: не разбить его, не разорвать.
Просит Святогор из гроба:
– Брат меньший! Возьми мой меч, секи тем мечом железные обручи.
Илья не может Святогоров меч и от земли поднять, не то что сечь им железные обручи.
Говорит Илья:
– Не поднять мне твоего меча, старший брат! Не оторвать его от земли!
Тогда Святогор просит:
– Припади, Илья, к щёлочке малой. Я вдохну тебе силы вдвое больше, чем у тебя была. Тогда станешь владеть моим мечом, разобьёшь железные обручи.
Илья послушался, припал к малой щёлочке. Вдохнул в него Святогор силы. Взялся Илья за Святогоров меч, но как только ударил – наскочили на домовину ещё железные обручи.
Просит Святогор-богатырь:
– Припади вновь, Илюша, к той малой щёлочке, я вдохну, будет силы у тебя втрое больше прежней.
Однако говорит Муромец Святогору:
– Видно, на роду тебе написано в том каменном гробу почить. Что же до силы твоей, то, как вдохнул я её в первый раз, так во мне столь её прибавилось, что земля под ногами взялась шататься и проваливаться. Подумал я: негоже коню хватать овса без меры – издохнет от обжорства. Негоже и доброму молодцу брать того, что ему на роду не положено. Не надо мне более твоей силы. Хватит её и половины.
Застонал Святогор, заворочался: не откинуть старому богатырю гробовую крышку, не разорвать седому железные обручи.
Сказал тогда Святогор:
– Ай, прав ты, Илья Муромец! Кабы припал бы ты ещё раз к малой щёлочке, вдохнул бы вдохом моей полной силы, то уснул бы мёртвым возле гроба, здесь бы твоя жизнь и скончалась. Ты вот что сделай, меньший брат: привяжи-ка моего коня к тому дубу, что стоит на Могуч-горе. Привяжи его плотно-наплотно, чтобы там и издохнул добрый конь, чтоб никому более не владеть конём богатырским.
Илья последнюю Святогорову просьбу выполнил: привязал Святогорова коня к дубу на Могуч-горе. Отправился затем со Святых гор Илья Муромец. Земля под ним гнётся, покачивается – силы-то в нём вдвое больше прежнего.
Никита Кожемяка
пока Илья на Руси отсутствовал, повадился в Киев летать Змей о трёх головах. Брал тот Змей с киевлян поборы – со двора по красной девице.
Пришёл черёд и князю Владимиру. Прилетел Змей на княжье белокаменное крыльцо, говорит князю:
– Коли мне не отдашь свою младшую племянницу Любаву Путятичну, спалю весь Киев – ни единой избы не оставлю. Был ты, князь, с пряжей, будешь с сажей.
Племянница князя молода, румяна, как с такой расставаться? Заплакал князь, да делать нечего – нет с ним рядом Ильи Муромца. Пришлось ему отдавать Любаву. Змей её когтями подцепил, под небеса унёс. Долго тащил, пока не показалось его пещерное логово. В том логове пленниц Змеевых уже немерено: сидят, о каменные стены головами бьются. Как княжью племянницу увидали, ещё пуще принялись стонать, пышные волосы на себе драть. Кричат в голос:
– Ежели и племянница княжеская отдана в полон, нет нам надежды на избавление! До смерти будем в пещерном логове маяться, Змея поганого радовать своими слезами!
Здесь бы племяннице пропадать, как другим, однако оказалась она смышлёна. Принялась Любава Путятична к Змею ласкаться, о его житье-бытье расспрашивать. Подластилась она как-то к поганому:
– Больно силён ты, больно удал: всех-то ты огнём ласкаешь да когтями поглаживаешь. Видно, нет во всём свете того, кто посильнее тебя будет.
Змей возьми и проговорись:
– Был богатырь Святогор, да тот лежит сейчас в каменном гробу, железными обручами скован.
Любава Путятична не унимается:
– Может, ещё кого вспомнишь?
Змей отвечает:
– Был богатырь Илья Муромец, да о нём уже давно не слыхано: видно, конец ему, Илье, настал.
В третий раз спрашивает княжья племянница:
– Ещё кого вспомни, Змеюшко.
Тот возьми и скажи:
– Живёт в Киеве парень, звать его Никитой, мнёт он кожи на заднем дворе киевского князя: он, пожалуй, посильнее меня будет. Сам Кожемяка о своей силе не догадывается – никто ему про то не сказывал! А если скажет – вот она, моя смерть.
