Ознакомительная версия.
Со дня смерти Ифигении прошло десять лет, но последствия ее гибели сказываются и по сей день. Старейшины мудры. Они знают, что каждый грех ведет к новому, каждая вина тянет за собой еще одну вину. Теперь угроза, исходящая от девушки, которой уже нет в живых, повисла над головой ее отца в самый час его триумфа. И все-таки, шептали старики друг другу, быть может, сейчас она не осуществится, не станет реальностью. Они пытались найти хоть крупицу надежды, зная в глубине сердца, но не осмеливаясь говорить об этом вслух, что месть уже затаилась во дворце, поджидая Агамемнона.
Месть поджидала его еще с тех пор, когда царица Клитемнестра вернулась из Авлиды, где была свидетельницей гибели дочери. Она не стала хранить верность своему супругу – ведь он убил ребенка. Она завела любовника, и все про это знали. Все также знали, что она не отослала его, когда пришла весть о возвращении Агамемнона. Он по-прежнему во дворце, рядом с ней. Что же замышляется за дверями дворца? Неожиданно до толпы, теряющейся в догадках, донеслись шум и крики: подъезжали колесницы, раздавались чьи-то возгласы. Во двор въехала царская колесница. На ней рядом с царем стояла девушка, очень красивая и вместе с тем очень странно выглядевшая. За колесницей следовали слуги и городские жители, и, когда колесница остановилась, двери дворца распахнулись, и в них появилась царица.
Агамемнон сошел с колесницы, громко молясь: «О победа, да пребудь со мной вовеки!» Его супруга пошла к нему навстречу. Ее лицо лучилось, голова была высоко поднята. Она понимала, что все присутствующие здесь мужчины, за исключением ее супруга, прекрасно осведомлены о ее неверности, но она дерзко смотрела им в лица и смеющимися губами словно сообщала, что даже в их присутствии она должна в этот момент говорить о своей великой любви к мужу и о той мучительной боли, от которой она страдала в его отсутствие. А затем с ликующей радостью она попросила его войти во дворец.
– Ты – наша защита, – провозгласила она, – наш могучий оплот. Узреть тебя – столь же радостно, как моряку после шторма увидеть землю, как изнемогающему от жажды путнику увидеть широко разлившийся поток!
Агамемнон отвечал ей, но сдержанно, а потом направился во дворец, обратив ее внимание на девушку, все еще стоящую на колеснице.
– Это – Кассандра, – объяснил он жене, – подаренная мне войском, цветок из всех пленниц. Пусть Клитемнестра присматривает за ней и хорошо с ней обращается.
С этими словами он вошел во дворец, и двери за супругами закрылись. Для одного из них они не откроются уже никогда.
Толпа разошлась. Только старики еще чего-то ждали, стоя перед молчащим дворцом с запертыми дверями. Их внимание привлекла пленная царевна, и они с интересом принялись ее разглядывать. Им доводилось слышать об ее удивительной славе пророчицы, которой не верила ни одна живая душа и пророчества которой тем не менее всегда сбывались. Она обратила в их сторону испуганное лицо.
– Куда меня привезли? – спросила она в ужасе. – Чей это дом?
Старейшины ответили ей, что это – дворец сына Атрея. И тут она закричала:
– Нет! Это дом, ненавистный богам, дом, где убивают мужчин, дом, пол в котором красен от крови!
Старики обменялись испуганными взглядами. Кровь, убитые мужчины – ведь обо всем этом они только что думали сами, размышляя о страшном прошлом, влекущем за собой еще более страшные события. Как же она, чужеземка, может знать об их прошлом?
– Я слышу детские крики, – продолжала та.
Вот слышу я младенцев бедных плач,
Детей несчастных, съеденных родителем.
Фиест и его сыновья! Где же она могла услышать о них? С ее губ срывались совсем непонятные слова. Казалось, она видела, что произошло в этом дворце много лет назад, казалось, она присутствовала здесь тогда, когда смерть следовала за смертью, когда каждое отдельно взятое преступление и все они вместе влекли за собой все новые и новые. Потом от прошлого Кассандра перешла к будущему. Старики услышали, как она с криками прорицала, что сегодня к списку смертей добавятся еще две и одной из них будет ее собственная.
– Я обречена на гибель, – добавила она, отвернувшись, и направилась во дворец.
Ее пытались удержать, не пускать в этот злополучный дом, но тщетно. Она вошла во дворец, и его двери закрылись навсегда и за ней. Последовавшее за ее уходом молчание было неожиданно прервано. Раздался крик; это был голос агонизирующего мужчины: «Боги! Меня убивают! Смертельный удар…» И снова молчание. Старики, недоумевающие, пришедшие в ужас, сбились в кучу. Это был голос Агамемнона. Что же им делать? Ворваться во дворец? «Торопитесь, торопитесь! – подбадривают они друг друга. – Мы должны узнать, в чем дело». Но взламывать двери уже было не нужно. Двери открылись сами, и на пороге появилась царица.
Ее одежды, ее руки, ее лицо были покрыты темно-красными пятнами, но сама она выглядела спокойной и совершенно уверенной в себе. И она громко объявила всем, что же произошло во дворце.
– Там лежит тело моего мужа, сраженного моею рукой.
Это его кровь покрывает ее одежды и лицо, и она радуется этому:
…пораженный насмерть, испустил он дух,
И с силой кровь из свежей раны брызнула,
Дождем горячим, черным оросив меня,
И радовалась я, как ливню Зевсову
Набухших почек радуется выводок.
Она не считала нужным ни объяснять свой поступок, ни извинять его. В своих собственных глазах она была не убийцей – она была исполнителем приговора. Она просто наказала убийцу, убийцу своего собственного ребенка, того
…кто, как овцу – из неоглядных стад
Овец прекраснорунных, – дочь, родную дочь,
Дитя мое, убил без сожаления
Затем лишь только, чтоб фракийский ветер стих.
За ней из дверей дворца вышел и встал рядом с ней ее любовник Эгист, младший сын Фиеста, родившийся уже после ужасного пира. У него, собственно, не было личных счетов с Агамемноном, но Атрея, убившего детей и угостившего их мясом Фиеста, уже не было в живых, и месть настигнуть его не могла. Но она должна была настигнуть его сына.
У царицы и у ее любовника имелось достаточно оснований, чтобы считать, что зло нельзя прекратить, совершив еще одно зло. И доказательством тому являлся труп только что убитого человека. Упиваясь своим триумфом, они не прекращали думать, что эта смерть, как и остальные, наверняка повлечет за собой другие.
– Да не будет больше крови на тебе и на мне, – обратилась Клитемнестра к Эгисту. – Мы теперь здесь хозяева, и у нас все должно быть хорошо.
Но эта надежда оказалась напрасной.
Ифигения была только одним ребенком Клитемнестры и Агамемнона из трех. Двумя другими были Орест и Электра. Если бы Орест оставался жить во дворце, Эгист, безусловно, лишил бы его жизни, но его вовремя укрыли у верного человека. Девочку же Эгист убивать не стал; он лишь поставил ее в такие тяжелые условия, что вся ее дальнейшая жизнь превратилась в одну-единственную надежду: она мечтала, что Орест когда-нибудь вернется и рассчитается за отца. «Но как ему осуществить эту месть?» – снова и снова спрашивала себя Электра. Эгист, конечно, должен умереть, но разве справедливо убить только его одного? Он все-таки менее запятнан, чем та, другая. И что же делать? Будет ли справедливо, если сын, чтобы отомстить за отца, лишит жизни собственную мать?» И так она размышляла все те долгие годы, в течение которых Клитемнестра и Эгист правили страной.
Когда мальчик Орест подрос и превратился в юношу, он стал понимать тяжесть ситуации гораздо яснее, чем Электра. Да, убить убийц отца – это долг сына, долг, который превыше всего. Но сын, убивающий мать, отвратителен и богам и смертным. Выполнение самого священного долга оказывается связанным с самым гнусным преступлением. Орест, желающий совершить правое дело, должен выбирать между двумя тяжкими преступлениями. Он должен или предать память отца, или убить собственную мать.
Мучаясь такими сомнениями, он отправился за советом к Дельфийскому оракулу, и Аполлон в совершенно ясных выражениях приказал ему наказать обоих убийц:
Убей же тех двух, кто убил,
Да искупят те смерти своими,
Кровь пролив за уже пролитую.
И Орест понимал, что он не может преступить проклятие, тяготеющее над его родом, он обязан мстить, даже если ему грозит гибель. Он отправился на родину, в дом, где он не был со времен своего раннего детства, в сопровождении своего двоюродного брата и друга Пилада. Друзья выросли вместе, и их связывало больше чем обычная дружба и взаимная преданность. Электра, которая, конечно, ничего не знала об их возможном появлении, тем не менее внимательно следила за событиями. Вся ее жизнь превратилась в ожидание брата, который принесет ей единственное, что имеет для нее ценность.
Однажды, придя на могилу отца, она совершила жертвоприношение и, как обычно, молилась: «о, отец, направь Ореста к его дому!» И тут перед ней неожиданно предстал Орест. Он назвал ее своей сестрой и предъявил в качестве доказательства когда-то сотканный ею плащ, в который она его завернула, когда он много лет назад покидал отчий дом. Ее ответом были слова: «Твое лицо – это лицо моего отца». И она тут же излила на него всю любовь, которую никто не хотел получить от нее за все эти злосчастные годы:
Ознакомительная версия.
