Тогда Бикки обвинил во всем Сванхильд, бедная дева была связана и вынесена к воротам. Там ее ждала страшная казнь — ее должны были растоптать готские кони. Но Сванхильд подняла к коням свой взор, и кони отпрянули от дочери Сигурда Фафниробойцы. Тогда Бикки велел набросить ей на голову мешок, и дева погибла под копытами коней.
Гудрун узнала о страшной гибели своей дочери. Тогда она и обратилась к своим сыновьям с речами, которые в «Старшей Эдде» называются «Подстрекательство Гудрун». Мы уже знаем, что именно женщины оказываются подстрекательницами и главными виновницами мифологических и эпических распрей — они нередко более всего переживают за честь рода, не щадя жизней тех, кто этот род представляет. И здесь Гудрун обвиняет своих сыновей в беспечности и бездействии, когда их сестра погибла позорной смертью. Не похожи они на Нифлунгов — Гуннара и Хёгни — те не усидели бы, узнав о гибели сестры.
Сыновья понимают, на что их обрекает мать. Хамдир даже напоминает ей, что не хвалила она Хёгни, когда тот прервал сон Сигурда смертельным ударом. Однажды она уже предала смерти своих сыновей, чтобы отмстить за братьев — теперь пришел их черед. Но лучше им погибнуть в борьбе с Ёрмунрекком, чем терпеть ее укоры.
Со смехом встретила Гудрун это признание — как настоящая валькирия она поднесла им питье в кубках и сама выбрала доспехи для свершения мести.
Но когда Хамдир и Сёрли сказали ей, что не суждено им вернуться и что следует готовить тризну по братьям и сестре, она с плачем села у ворот, от которых отъехали ее дети. Это были не слезы бессильной женщины, а эпический плач — оплакивание злой судьбы. Гудрун вспоминает о трех своих мужьях и о детях, которых пришлось ей самой обезглавить, о гибели последней своей отрады — дочери Сванхильд, о Гуннаре, Хёгни и Сигурде. Подобно Сигрун — безутешной вдове из «Второй песни о Хельги Убийце Хундинга», она призывает мертвого Сигурда прискакать на черном коне за нею из Хель, как он обещал ей на ложе. Плач Гудрун превращается в погребальную песнь.
Братья же отправились навстречу судьбе. Заговоренные доспехи дала им мать — их не могло пробить железо. В «Речах Хамдира», последней героической песни «Старшей Эдды» рассказывается, как на пути они встретили сводного брата Эрпа, и тот попрекнул их, назвав трусами. «А ты, храбрец, чем можешь нам помочь?» — спросил Хамдир. Как рука помогает руке, а нога ноге, ответил Эрп, и ответ показался братьям издевкой. Они расправились с юнцом, но затем Хамдир споткнулся (что было дурным знаком) и удержался рукою. Братья поняли, что Эрп был прав, но было поздно.
Подъезжая к палатам готского конунга, они увидели труп, висящий на виселице — то был несчастный Рандвер.
Дружинники Ёрмунрекка шумно пировали в зале и не слышали грохота копыт. Звук сигнального рога оторвал их от пира. Стража призвала готовиться к битве — прибыли мстители. Захмелевший Ёрмунрекк похвалился, что он свяжет Хамдира и Сёрли тетивами луков, но братья ринулись к престолу конунга, сокрушая на пути его дружинников — ведь копья и мечи не могли поразить их сквозь заговоренные доспехи. Они отсекли убийце сестры руки и ноги, но Ёрмунрекк успел крикнуть дружинникам, чтобы те побили братьев камнями (в «Саге о Вёльсунгах» говорится, будто некий кривой на один глаз муж посоветовал конунгу загнать героев камнями в Хель).
Сёрли успел обратиться к брату с упреком — если бы не его неразумный поступок, Эрп был бы с ними и срубил голову врагу. Дисы вмешались в их судьбу, ответствовал Хамдир, и не следует грызться, уподобляясь волкам.
Мы стойко бились, —
на трупах врагов
мы — как орлы
на сучьях древесных!
Со славой умрем
сегодня иль завтра —
никто не избегнет
норн приговора!
Братья пали, и с ними пресекся род Нифлунгов.
Историки и филологи приложили немало сил, чтобы выявить исторические прототипы героев германо-скандинавского эпоса о Нифлунгах-Нибелунгах. Имя Сигурда-Зигфрида, главного героя эпоса, напоминало имя одного из правителей Франкского королевства (и сам Сигурд именовался иногда «вальским» — франкским героем); это был король из династии Меровингов Сигиберт, правивший в VI веке. Меровинги любили давать представителям своего рода «победные» имена, включавшие слово «сиг» (в том числе Сигизмунд — Сигмунд). Его женой была дочь готского короля Брунгильда. Ее распря с женой другого франкского короля Хильперика, его бывшей служанкой Фредегондой, описана в «Истории франков» Григория Турского (VI век): Сигиберт пал жертвой этой распри.
Имена многих исторических героев напоминают имена героев эпоса, но их роли не совпадают с эпическими ролями: Хьяльпрек был воспитателем Сигурда, а не правителем соседнего королевства, Брюнхильд обрекла героя на гибель, но не была его женой.
Еще больше противоречий между эпосом и историей обнаруживает последовательность событий. Франкский Сигиберт жил через столетие после того, как гунны разгромили Бургундское королевство (в 436 г.). Тогда действительно погибли король Гундихарий (Гуннар или Гунтер) со своими родичами. Но Аттила, Божий бич, возглавивший походы гуннов, умер не в результате войны с бургундами, а намного позднее, в 453 году. Готский историк VI века Иордан рассказывает другое предание о гибели Аттилы: гуннский вождь, пресыщенный роскошью и бесчисленными женами, взял в жены девушку невиданной красы по имени Ильдико. Это германское имя, напоминающее имя Хильд, вероятно, сохранилось в эпической памяти германцев, и Кримхильд стала женой Этцеля-Аттилы в «Песни о Нибелунгах» (а Хильдегунда именуется его заложницей в «Вальтарии»), Не сама эта дева с именем валькирии погубила свирепого гунна, но она действительно стала воплощением его судьбы: он умер после чрезмерного питья на брачном пире. Кровь хлынула у него горлом, и слуги обнаружили его мертвым, плавающим на брачном ложе в луже крови, а рядом — дрожащую Ильдико. Лишь в эпосе мстительная Гудрун стала виновницей его смерти.
Остготский король Теодорих Великий — Дитрих Бернский, Тидрек скандинавских саг — не мог быть вассалом Аттилы, так как родился после его смерти (он жил в 454–526 гг.) и сам был удачливым завоевателем, покорившим Италию. Его резиденцией была Верона, почему он и именуется Бернским.
Наконец, Ёрмунрекк — Эрманарих погиб задолго до рождения Аттилы, а не после его смерти, в 375 году, когда орды гуннов только приближались к его Готскому королевству. Тот же Иордан рассказал готскую легенду об участи Эрманариха. Ему были подчинены многие народы Северного Причерноморья, и среди них — народ росомонов, который готский историк именует вероломным. Эрманарих наказал женщину из этого племени по имени Сунильда (и это имя напоминает исландскую Сванхильд) за то, что она покинула своего мужа — короля. Женская измена каралась в те времена смертью, и готский правитель велел привязать ее к диким коням, пустив животных вскачь. Тогда ее братья Сар и Аммий, желая отмстить за сестру, нанесли королю рану, от которой он слег и не мог больше управлять своей державой. Узнав об этом, гунны напали на готов, и Эрманарих умер во время войны, не дожив до гибели своей державы.
Имена исторических героев сохранились в народной эпической памяти, но эпос переиначил и историю, и миф.
Действительно, эпос о Нифлунгах-Нибелунгах начинается с мифологического сюжета: странствующие по земле боги добывают золото, которое становится заклятым. Сигурд и даже Хаген еще связаны с мифом: убийца дракона Фафнира наделяется чудесными свойствами неуязвимости, а Хаген в немецких преданиях («Сага о Тидреке Бернском») именуется иногда сводным братом Гибихунгов — он сын черного альва, поэтому так свиреп и поэтому так привязан к проклятому кладу. Эти черты объединяют всех эпических героев германо-скандинавских преданий, носящих имя Хёгни-Хаген. Все Нифлунги, вкусившие драконовой крови или сердца, и их потомки, вплоть до братьев Сванхильд, отличаются этой свирепостью и неистовостью героических страстей.
Но эта причастность мифологическому миру — миру сверхъестественного — не делает их счастливыми ни в этом мире, ни на том свете. И хотя пиршественная зала Нифлунгов, как и палаты Атли, могут именоваться в эпических песнях «Вальхаллой», погибающие герои не грезят посмертным пиром в чертоге Одина. Потусторонней Вальхаллы для них уже не существует, а главный герой эпоса Сигурд не может даже претендовать на место в чертоге своего собственного предка и покровителя Одина: ведь он не пал смертью эйнхерия на поле боя и не смог соблюсти необходимых для Вальхаллы ритуалов. Его ждет Хель. Но в Хель отправляются и Гуннар с Хёгни: даже казнь, устроенная для Гуннара гуннами, напоминает о жилище Хель — доме, сплетенном из змей. Этим героям не суждено было пасть в битве — врагам они нужны были живыми, чтобы выведать, где спрятан клад Нифлунгов. Их смерть, недостойная Вальхаллы, связана с проклятым золотом; но и в жизни они совершили проступок, который делал для героев недостижимым воинский рай — они были подлыми убийцами Сигурда.
