— Как тут зол не будешь — сыт по горло твоей работой, святой отец!
Тут ксендз ему нос отрезал, заработка не отдал и самого выгнал.
Пришел парень в родительский дом, а старший брат ему:
— Ага, и ты без носа явился, а надо мной смеялся.
А тут младший говорит:
— Ну, вы оба умные, а меня за дурака считаете! Вот теперь я пойду наймусь, попытаю счастья.
— Ах ты пустомеля! Мы, умные, опростоволосились, а ты бы, дурак, обошел ксендза? Иди попробуй, завтра без носа вернешься!
Пошел дурак и нанялся служить ксендзу. Ксендз говорит:
— Если ты на меня зло иметь будешь, я тебе нос отрежу, а если я осерчаю, то ты мне.
— Идет.
Выехал дурак орать. Орет, орет, поглядывает — никто обеда не несет. Взял волов, продал, наелся, напился, а хвосты отрезал и закопал на поле в землю — только кисточки торчат. Ксендз высматривает в окно — вроде не видать батрака, не пашет. Пришел к нему в поле и спрашивает:
— Может быть, ты зло на меня имеешь, что тебя целый день не кормят?
— Нет, — отвечает батрак, — совсем зла не имею. А может, ты, святой отец, осерчаешь? Видишь, волам еще хуже пришлось, чем мне: оголодали так, что в землю повгрызались — одни кисточки торчат.
Ксендз ухватился за кисточку, а батрак кричит:
— Что ты, святой отец, делаешь? Оторвешь хвост!
— Вот еще, дурак! — Да как уперся, вырвал из земли хвост, а сам на земле растянулся.
— Вон что натворил, святой отец! Оторвал хвост — как теперь доставать вола из земли? А может, святой отец, ты серчаешь на меня, что так стукнулся затылком о камень?
— Э, нет, нисколько не серчаю.
Схватился ксендз за другой хвост и потянул, вырвал его и снова грохнулся оземь.
— Может, святой отец злится на меня, что такая беда стряслась?
— Нет, нет, не злюсь, — отвечает ксендз. — Теперь уж ничего не поделаешь. Идем, накормлю.
Батрак пошел, наелся и лег спать.
Была у ксендза сука Петруха. На другой день ксендз велит батраку:
— Запряги пару лошадей и отправляйся в бор. Возьми с собой Петруху. Где она побежит — езжай следом, под которым деревом встанет — то срубишь и привезешь.
Поехал батрак в бор. Сука бегает, носится, хвостом крутит и вот встала под огромной соснищей. Батрак и думает: «Где же мне срубить такую дуру!» Отхватил топором прут да как начал лупить суку, а та — удирать от него через бор, по болоту, по полям, через изгороди, а он — за ней. Побил лошадей и пришел сам домой, а сука еще раньше прибежала.
Ксендз спрашивает батрака:
— А лошадей куда подевал?
— Так ведь ты, святой отец, велел ехать, где сука побежит. Вот я и носился за ней вслед, да всех коней и побил. А может, ты, святой отец, серчаешь на меня, что такая беда приключилась?
— Нет, нет. Что серчать! Я не серчаю.
На третий день ксендз ему говорит:
— Вишь, я еду на бал, а ты останешься дома. Пойди в овчарню; которая овца тебе приглянется, ту зарежь и свари ее с кореньями да с петрушкой. А потом еще выкупай мою больную мать.
Ксендз уехал, а работник пошел в овчарню. Все овцы на него уставились. Он всех зарезал, сложил в кучу, а одну взял и положил с шерстью в котел и варит; нарубил у дома корней сосновых и тоже — в котел, раз ксендз велел ему варить с кореньями. Наказал еще ксендз положить в щи петрушки: поймал батрак суку Петруху и тоже бросил в котел и варит все вместе. А потом принялся мыть ксендзову мать. Вскипятил воды, посадил старуху в колоду и полил сверху крутым кипятком, аж та ощерилась, так ошпарил ее. Вынул бабу из колоды, положил под перину, только зубы оскаленные блестят.
Приезжает ксендз с бала, спрашивает:
— Мать выкупал?
— Выкупал, святой отец, вот положил под перину, а она смеется. Посмотри сам, святой отец; наверно, теперь еще здоровей стала.
Ксендз глянул под перину, а старуха неживая лежит.
— Что же ты мне тут наделал? Мать мою обварил!
— А может, ты, святой отец, озлился на меня за это?
— Нет, не озлился. А щи сготовил?
— Сготовил. И Петруху туда бросил.
Ксендз взял помешал варево, а там, в котле — баран и сука.
— А что, может, ты, святой отец, озлился на меня, что я так сделал?
— Не озлился, не озлился. Только лучше все-таки я тебя отпущу.
Сел ксендз к столу и отсчитывает батраку монеты, а сам думает, как бы надуть его. А дурак тоже гадает, как бы все деньги забрать. А тут на припечке горели лучины и сидел кот. Батрак-то шасть к печке да хвать лучину и — коту под хвост. Кота припалило, он и кинулся с лучиной на чердак, а батрак кричит:
— Смотри, святой отец, шерсть с огнем под крышу полетели!
Ксендз бросил мешок с деньгами и пустился за котом спасать дом от пожара, а дурак заграбастал деньги и давай тягу. Пришел в избу к братьям и говорит:
— Эх вы, простофили, еще меня дураком называли, а я умнее вас: и нос — вот он, цел, и деньги мои!
99. Лентяйка Кася
Была у одной матери дочка Кася. Пригожая, здоровая, но отчаянная лентяйка. До двадцати лет сидела на печи и ни за какую работу браться не хотела, только ела и спала. Даже умыться и причесаться ей было лень, — волосы всегда не заплетены, взлохмачены, и все ее так и называли «ленивая Растрепа». Матери приходилось самой делать все по хозяйству: ведь если бы она на свою Растрепу надеялась, горшки всегда оставались бы немытыми, закопченными, изба неподметенной, а корова недоенной. Не раз мать пробовала заставить бездельницу дочку работать и приговаривала:
— Эх, Растрепа, учись хозяйничать, не то никакой воеводич тебя не возьмет, и быть тебе женой крестьянского сына. А тогда уж придется работать с утра до ночи, муж и слушать не станет твоих отговорок, что ручки болят.
Но Растрепа на эти уговоры ничего не отвечала — повернется на другой бок и опять дрыхнет.
Все ее сверстницы давно замуж повыходили, а на Касю-Растрепу никто из парней и смотреть не хотел. Кому нужна такая жена, которая ничего не умеет — ни постирать, ни обед сготовить?
Но вот стала Кася заглядываться на молодого лесника, который жил неподалеку и по временам заходил к ним. Крепко он ей полюбился.
Раз ночью она тихонько встала, закуталась в простыню, чтобы быть похожей на смерть, и пошла к дому лесника. Стала под окном и спрашивает:
— Ты не спишь?
— Нет.
— Господь наш Исус и святая Анна велят тебе жениться на Касе-Растрепе. Женись! Женись!
И скрылась в темноте.
Лесник с перепугу не сомкнул глаз до самого утра. Встал чуть свет и пошел в хату к Касиной матери. А Растрепа лежит на печи чистенько умытая, молчит и смотрит на него — так и сверлит глазами. На этот раз она ему приглянулась. Но он ничего не сказал и ушел.
Наступила ночь, и в тот же час опять заглянула к леснику в окно высокая женщина в белом и окликнула его:
— Спишь?
— Нет.
— Исус и святая Анна велят тебе взять в жены Касю-Растрепу. Женись, женись, не то прощайся с жизнью!
Лесника еще сильнее страх одолел. «Ну, — думает, — придется, видно, жениться на этой бездельнице, что день-деньской с печи не слезает!»
Перед вечером зашел к соседям и видит — Растрепа на печи сидит, умылась еще старательнее, да и причесалась как следует. Еще больше понравилась она леснику, но в тот день в хату набилось много гостей, и поговорить с Касей ему не удалось. Так ни с чем и ушел.
На третью ночь снова белая женщина стучит к нему в окно и спрашивает:
— Спишь?
— Нет.
— Велят тебе Исус и святая Анна жениться на Касе-Растрепе. Последний раз говорю: женись, иначе не сносить тебе головы.
Лесник вскочил с постели, выбежал на улицу, — а под окном уже никого нет.
