И вот однажды, облетая свои владения, бодхисатва увидел льва с растрепанной и грязной от пыли гривой, корчившегося от боли.
Спустившись на землю, бодхисатва подошел к царю зверей и почтительно к нему обратился:
— Что с тобою, почтенный? Мне кажется, ты тяжко болен. Может быть, ты пострадал от слонов или устал от погони за оленем? Или тебя поразила стрела охотника? Скажи, чем я могу тебе помочь?
— О добродетельнейшая из птиц! — отвечаллев. — В моих бедах я виновен сам. Растерзав оленя, я ел слишком быстро, и кость застряла у меня в горле. Я не могу от нее избавиться. Никто мне не может помочь.
— Открой рот, насколько можешь, — потребовал дятел.
Когда лев послушно открыл свою пасть, усеянную острыми зубами, и высунул длинный шершавый язык, бодхисатва укрепил между двумя рядами зубов палку и просунул клюв вплоть до основания глотки. Он вытащил кость так ловко и безболезненно, как не смог бы сделать самый искусный из хирургов.
Поблагодарив птицу, лев отправился своим путем, а дятел взлетел на дерево, радуясь, что избавил существо от боли, и будучи уверен, что обрел нового друга.
Вскоре ему пришлось встретиться с этим же львом, наслаждавшимся мясом только что убитой им антилопы.
С испачканными кровью пастью, когтями и гривой царь зверей напоминал осеннее облако, освещенное огнем заката. Бодхисатва сильно страдал от голода, но все ж из скромности обратиться ко льву не смог, а стал прогуливаться перед ним с робким видом, надеясь обратить на себя его внимание. «Лев, кажется, меня не узнает, принимая за другого дятла», — подумал бодхисатва и решил напомнить о себе.
— Да будет тебе благо, царь зверей. Не почтишь ли ты меня своим благодеянием, увеличив тем самым свои заслуги и добрую славу?
Лев повернул голову и взглянул на дятла взглядом, полным ярости.
— Разве тебе мало того, что я отпустил тебя живым, когда ты уже был в моей пасти? Или тебе надоела жизнь?
Пораженный неблагодарностью и грубостью, бодхисатва улетел, поняв, что услуга неблагодарному все равно что семя, брошенное на скалу, или жертва, вылитая на потухший пепел.
Накопив во множестве своих рождений великий опыт мудрости и добра, стал бодхисатва царем племени Шиби. Было его явление подобно облаку Критаюги, пролившему людям дождь даров. Нуждающимся он предоставлял пищу и одежду, повелев устроить специальные дома бесплатной раздачи. Каждый, пожелавший от него что–либо, получал желаемое. Обойдя весь мир и ни в ком не встретив расположения, бедняки стремились к нему, как лесные слоны к большому озеру на водопой.
За всем этим с вершины сияющей блеском сокровищ горы Меру наблюдал царь богов Шакра. И однажды гора задрожала, словно от землетрясения. Задумавшись над причиной этого явления, Шакра понял, что гора дрогнула от высочайшей добродетели царя племени Шиби, от его готовности отказаться от всего во благо другим.
Потрясенный таким могуществом, решил Шакра испытать этого царя. Приняв вид старого слепого брахмана, Шакра спустился с горы Меру на землю и влился в поток нуждающихся, следующих к царю племени Шиби. Когда до него дошел черед, царь, полный дружелюбия, обнял пришельца и спросил о его нужде.
— Я стар и слеп, — сказал Шакра. — У тебя же, лотосоокий, два глаза. Не уступишь ли ты один мне?
— Но кто тебя научил прийти ко мне? — спросил бодхисатва. — Кто такого высокого мнения о моих достоинствах, что надоумил тебя обратиться ко мне, презрев поговорку: «С оком разлука — высшая мука»?
— Эту мысль мне внушил Шакра, — ответил брахман.
— Неужели он думает, что я не смогу расстаться и с другим глазом?! — сказал бодхисатва. — Я отдаю тебе оба, почтенный.
Услышав это, министры стали уговаривать царя этого не делать. Один из них сказал:
— Есть, о царь, у тебя царство, которое можно обрести лишь созерцанием и тяжкими трудами и которое своим благополучием может поспорить с царством Шакры. Почему же ты отдаешь свои глаза и лишаешь себя света? Этим ты не достигнешь высшей власти, какой ты достоин.
— Я не стремлюсь к высшей власти, — ласково ответил царь. — Моя цель — спасти мир. И если я отклоню чью–либо мольбу, мир не будет спасен.
После этого царь приказал вынуть у себя сначала один глаз. Когда, согласно указаниям врачебной науки, один глаз был вынут и царь увидел его сияющим наподобие лепестка голубого лотоса на лице слепца, другой глаз царя зажегся величайшей радостью, и он отдал и второй глаз.
После этого сердце Шакры переполнилось изумлением, и он подумал: «О стойкость! О доброта! О высокое стремление ко благу всех живых! В подобное совершенство я не могу даже поверить».
Через некоторое время, когда раны на лице царя зажили, он сидел в уединении на берегу заросшего лотосами пруда, вдыхая аромат цветов и внимая жужжанию пчел. Услышав шаги, он повернул на их шум лицо и спросил:
— Кто это?
— Я — Шакра, владыка богов, — услышал он.
— Добро пожаловать! Какая просьба свела тебя с сияющей вершины на землю?
— Я не хочу от тебя ничего, — ответил Шакра. — Я пришел тебя одарить. Выбирай все, что тебе угодно.
— Богатства мои велики, моя армия огромна и сильна, — ответил с достоинством царь. — Я могу обрести все, что ты мне можешь предложить, кроме смерти. И я ее хочу, ибо я исполнил желания всех, кто ко мне обратился с какой–либо просьбой, а теперь не вижу их лиц. Пришли мне ее, о Индра!
— Оставь эту мысль! — отозвался Шакра. — Объясни мне, почему твое сердце привязано к тем, кому ты благодетельствовал? Ведь ими же ты и доведен до состояния, в каком находишься!
— Я думаю о них и радуюсь, — ответил царь. — Но хотя бы краешком глаза увидеть их счастливыми!
Едва были произнесены эти слова, как на лице царя засветилось одно око, как кусочек сапфира, прикрытый веком — лепестком лотоса.
— Я вижу тебя, Шакра, — сказалцарь. — Но окуне положено быть одному. Пусть явится и другое.
И тотчас на лице царя загорелось второе око.
И задрожала земля вместе со всем, что на ней находилось. Реки вышли из берегов. Разлился Океан. Низкими и приятными тонами зазвучали в небесах литавры небожителей. Дивная даль небес засияла безмятежной лаской от исходящего из очей бодхисатвы света. С небес посыпались чудные цветы, и воздух наполнился запахом сандала. Со всех сторон послышались напевы, сливающиеся в один могучий хор:
Все славное станет презренным.
Все юное будет старо.
Рассыплются вечные стены.
И только одно неизменно:
Воздастся добром за добро.
* * *
Таковы были передававшиеся из уст в уста рассказы о спасителе мира и великом учителе человечества Сиддхартхе Просветленном, историческом Будде, совершавшем подвиги любви и милосердия, и о его предшествующих воплощениях в животных и растениях. Перенесение Будды в прошлое человечества и всего природного мира не просто ставило его в глазах верующих выше всех богов, обитавших на горе Меру или в небесных сферах, но и делало причастным к реальной, полной забот жизни простых людей — подобно близкому другу или доброму соседу, учило добру, состраданию ко всему живому. Джатаки ввели в буддийскую проповедь огромное богатство народной сказки и басни с их занимательностью и поучительностью. Многие из сюжетов джатак стали известны за пределами Индии и вошли в сокровищницу мировой литературы и изобразительного искусства.
МИФЫ ДРЕВНЕЙ ИНДИИ ВО ВРЕМЕНИ И ПРОСТРАНСТВЕ
Индию, не уступающую в величине всем странам Переднего Востока, вместе взятым, отличает, при редкостном природном многообразии, удивительная целостность духовного наследия. Эту целостность, складывавшуюся на протяжении тысячелетий великой цивилизации, обороняли высочайшие в мире снежные горы. Могучие реки, берущие начало в Гималаях, сыграли роль, сходную с ролью Нила в Древнем Египте или Тигра и Евфрата в Месопотамии, отделяя области надежного земледелия от бесплодных пустынь и малопроходимых тропических лесов, изобилующих млекопитающими, птицами, змеями.
Исключительное природное богатство огромной страны стало питательной почвой, на которой возник, расцвел и разросся поистине фантастический мир ее мифов. В них запечатлена тысячелетняя память великого множества племен и народов, населявших эту благодатную землю, их духовный опыт. Но как отделить миф от реальности? Ведь подчас единственный источник сведений о древнейших этносах Индии — те же мифы. Как выйти из этого порочного круга или, если хотите, лабиринта, не причинив ущерба научной истине? Многие исследователи пытались и пытаются найти ее с помощью археологических и языковых данных. Разумеется, эти данные достаточно надежны и объективны; и тем не менее они не всегда могут быть использованы в строго историческом контексте, ибо принадлежат иной генетической системе. «Состыковка» мифов с другими источниками — и Индия здесь не исключение — осложняется также и тем, что сплошь и рядом археологические сведения принадлежат одним народам, а языковые и мифологические — другим. Во избежание ошибок, подобных тем, которые допустил открыватель Трои Генрих Шлиман, объясняя мифы археологией, а археологию — мифами, мы до поры до времени воздержимся от синтеза источников и будем излагать их порознь.
