Схвачен был тотчас раби Акиба и заключен в темницу. А на другой день повели тайная на казнь. Случилось же это в тот час, когда читают молитву «Шема» [434]. Углубленный в нее, радостно шел на смерть Акиба. И с покорностью принимал он муку, когда терзали его палачи железными крючьями.
Кричали ему из толпы:
— Где же мера терпению твоему, учитель?
— Дети мои, — отвечал Акиба, — мне ли роптать на Бога? Ведь заповедано нам: «Люби Господа своего всем сердцем своим», значит, люби Его и тогда, когда Он жизнь у тебя забирает.
И до тех пор повторяли уста тайная слово «Еход» [435], пока душа его не рассталась с телом. И загремел в тот миг голос с небес: «Благословен ты вовеки, ибо умер со словом «Единый»!»
И слышали все, кто стоял вокруг, как возопили ангелы к Богу:
— Господи! Какова ж награда ему за муки?
И ответствовал ангельским хорам Господь Элохим:
— Уготована мудрому Акибе грядущая жизнь.
А едва был казнен раби Акиба, явился к верному ученику его Иошуе пророк Илия и сказал:
— Забрал Малах–Гамавет душу учителя твоего. Нужно похоронить великого мудреца, как ему подобает. Избран для этого ты. Не могу ли чем услужить тебе?
— Но кто ты, почтенный? — спросил его Иошуа.
— Я священник. Послал же меня помогать тебе Господь Всемогущий.
И отправились они вместе в темницу. Оказалась незапертой ее дверь, стражники же все спали. Поднял пророк казненного Акибу и положил на плечи себе. Увидев это, воскликнул Иошуа:
— Но если и впрямь ты священник, как же мог к мертвецу прикоснуться? [436]
Отвечал ему Илия:
— Как свят Господь, истину говорю тебе: не исходит скверна от тела праведника.
Когда же вышли они из темницы, явился вдруг перед ними ангельский сонм. Подняли ангелы всех троих и от–Мифы и легенды Поздней Иудеи несли в окрестности Кесарии. Вырыли здесь Илия–пророк с Иошуей пещеру и поставили в ней ложе, стол и сиденье [437]. А едва внесли туда ангелы тело казненного Акибы, загорелось яркое пламя в лампаде и закрылось само собой устье пещеры. И никто из людей не знает с тех пор, где раби Акиба похоронен.
Хоть запретил кесарь под страхом смерти проповедовать Тору в Риме, продолжали таннаи наставлять в истине свой народ. И готовился во дворце указ, чтоб казнить их всех. Прослышав об этом, собрались иудейские мудрецы к святейшему Ишмаэлю бен Элише [438] и сказали:
— Взойди, о наси [439], на небо и узнай, впрямь ли от Господа ниспослана эта кара?
Совершил очищение бен Элиша, облекся в молитвенные одежды, произнес тайное имя Божье, и в ту же минуту вознес его ветер на небеса [440]. Встретил у райских врат Ишмаэля архангел Гавриил и спросил:
— Ради чего ты явился сюда, верный слуга Божий, ведь не настал тебе еще срок войти в эти врата?
Отвечал наси Гавриилу:
— Пришел я, чтобы узнать, скреплена ли печатью Господа скорая наша смерть или противиться мы ей должны?
— Довелось слышать мне у Престольной Завесы, — сказал архангел, — что обречены десять израильских мудрецов быть казненными римской властью.
— Чем заслужили мы эту кару? — воскликнул бен Элиша. — За что отдает нас Господь в руки злодеев?
— За то, что продан был некогда в рабство Иосиф родными братьями! — сказал Гавриил. — Ибо тысячу лет уже вопиет у Престола Божьего Суд Небесный и Всевышнего вопрошает: «Может ли быть неистинной хоть единая буква в Торе? А ведь сказано там: «Кто украл человека и продал его, будет смерти предан». Повинны в таком злодействе родоначальники десяти колен Твоего народа, ты же, Господи, за это с них не взыскал».
И спросил архангела Ишмаэль:
— Отчего ж доселе никто кары за Иосифа не понес?
Отвечал ему Гавриил:
— Не было до сих пор в десяти коленах Израиля таких праведников, чтоб достойны были тот великий грех искупить. И возложено теперь Господом возмездие на тебя и на тех, кто в Рим с тобою пришел.
Подслушал эти слова злой дух Самаэль, покровитель Рима, и принялся перед ангелами похваляться, что победил, наконец, он народ избранный и защитника его одолел — архангела Михаила.
Вознегодовал Предвечный на Самаэля, призвал к Себе великого ангела Метатрона и велел ему:
— Напиши и печатью Моей скрепи: «Сера и пламень на Рим, город злодейский! На людей и животных его, на золото и серебро, на все, что находится в нем!»
Услыхал Ишмаэль повеленье Божье, и сошел мир в сердце его. А потом увидел он жертвенник пред Господним Престолом и спросил о нем архангела Гавриила.
Отвечал Ишмаэлю архангел:
— Попадают на тот алтарь только души великих праведников, жизнь свою за веру отдавших. И воздвигнуты будут для них золотые троны, на которых воссядут они в синеве небесной.
Возвратился на землю наси Ишмаэль и поведал восьми остальным таннаям о том, что видел на небесах и что услышать там ему довелось. Стали скорбеть и радоваться таннаи. Скорбели — о близкой смерти. Радовались же — избранию своему, ибо нашел достойными их Господь искупить грех десяти колен.
ПРИЛОЖЕНИЕ
Из «Песни песней Соломоновой»
Песня песней вступила в круг библейской веры и мудрости как всепобеждающая красота. Те, кто посмел поднять на нее руку, должны были услышать отповедь, которую несколько позднее дал рабби Акдаба: «Песнь песней — святая святых. Все существование мира не стоит дня ее создания». Но все же потребовались усилия, чтобы завуалировать изначальную сокровенную чуждость прекрасной гостьи иудаизму, а затем христианству. На совершенное тело было накинуто прозрачное аллегорическое одеяние. Любовь мужчины и женщины в комментариях была представлена как душевная привязанность бога или мессии к избранному народу или церкви божьей. Лишь иногда время от времени раздавались протестующие голоса ревнителей веры, которых смущало присутствие Песни песней в священной книге. Но к ним не прислушивались. Впрочем в XVIII в. христианский теолог Иоганн Давид Михаэлис попытался в научном труде на латинском языке причислить Песню песней к апокрифам. Она не была им включена в его перевод Библии. Великий немецкий мыслитель Иоганн Готфрид Гердер открыл пробуждающемуся от феодальной спячки миру Песнь песней и всю Библию как памятник народной поэзии, подобный гомеровским поэмам и фольклору европейских народов. В своем издании Песни песней (1778) он доказал, что в этой книге нет и тени аллегории и мистики, что это памятник естественной, интимно–человеческой любви и одновременно ценнейший исторический источник.
Так начался первый век научного осмысления Песни песней. В ней стали мыслить некое драматическое действо с конкретными образами и сюжетными линиями. Ее героями были объявлены царь Соломон и простая пастушка, вытеснившая из царского сердца его бесчисленных жен и наложниц и подвигшая царя к истинной доброте и любви. В развитии этой трактовки был предложен третий образ — соперника Соломона, молодого пастуха, от которого была уведена Суламифь и к которому она в конце концов вернулась. Впрочем этот «роман» имел некоторую опору в традиции: согласно Оригену Песнь песней — это свадебная поэма драматической формы. К началу XX века были открыты и прочтены более древние, чем Библия месопотамские тексты, пролившие свет на древнейшие языческие культы. Тогда же возникла гипотеза, что первоначальный герой Песни песней — это умирающий и воскресающий бог Таммуз, а его возлюбленная — богиня Астарта (Иштарь), оплакивающая его смерть. А сама Песнь песней — это фольклорная переработка храмового текста с целью приближения его к монотеистической концепции.
