присуждали рудники, каторгу и виселицу, во множестве водились даже не так уж далеко от столицы, где и сейчас хватает глухих местечек и дремучих лесов (по старинной традиции рубить леса разрешено только очень далеко от Арелата — по преданию, так повелела однажды по каким-то крайне серьезным поводам забытая по имени королева, и это соблюдалось до сих пор).
Но однажды разбойники всего в паре перегонов от Арелата ограбили и убили лучшего кухаря короля Магомбера, единственного, кто умел хорошо готовить одно из любимых королевских яств. Магомбер рассвирепел, велел подать себе карту и циркулюс и собственноручно
и и А(%
вычертил круг половинной шириной в десять перегонов, то есть две сотни майлов. И уже назавтра бирючи прокричали с седел новый королевский указ: всем лихим людям, пойманным в пределах этого
46
Половинная ширина — радиус (ширина круга — диаметр).
круга, повелевалось там же на месте выкалывать глаза, после чего благородно отпускать их на все четыре стороны...
Стража начала выполнять королевский указ со всем рвением (злые языки говорили, что были и злоупотребления, которые все равно невозможно было исправить). Устрашась, лихие люди (Магомбер правил уже десять лет, и все накрепко уяснили, что с ним шутки плохи) хлынули во все стороны из этого круга, именовавшегося с тех пор Покойным Кругом, и — для пущей надежности — не показывались даже в местах, отстоявших от Круга майлов на полсотни...
С тех пор говорили, что Покойный Круг может исходить вдоль и поперек красивущая девственница с мешком золота, и не будет ущерба ни ей, ни мешку. Не слышно, чтобы кто-то это проверял на опыте, но все охотно верили, что так оно и будет... Однако в силу каких-то старинных привилегий Ямщики по-прежнему носили кинжалы и в Покойном Круге, как Почтари — шпаги.
Бальдер усмехнулся во все свои белоснежные зубы:
— Я вижу, сударь Тарикер, вы быстро углядели серебрушку, которую старый хрыч сронил по рассеянности?
— Ну, она лежала на самом виду... — в тон ему весело ответил Тарик. Взяв у него подорожную, Бальдер ее бегло проглядел, свернул в трубку и положил в деревянный ящик на облучке:
— Все в порядке, можно ехать. Давайте я вашу сумку в ящик для поклажи положу, а вы садитесь...
Тарик медлил. Ему не раз случалось ездить на извозчике, но здесь, думается, совсем другое дело: восседая в коляске в одиночестве, он выглядел бы, думается, глуповато. И он осторожно спросил:
— А рядом с вами на облучке нельзя? Я на Восточном Королевском Шляхе видел, что иные так сидят...
— Очень даже можно! — воскликнул Бальдер, ничуть не удивившись. — В дилижансах иные даже приплачивают, чтобы с Кучером сидеть. Обычно туда четыре человека влезает. А Подручного Кучер отправляет в задок, где поклажа. Даже иные платят, чтобы вожжи подержать. У Ямщиков не так: править никому не доверяем, но только рады, если седок на облучок садится, — скоротаешь время
в беседе. Вот только пересядете на облучок, когда мы из города выедем, иначе неполитесно будет...
Так и поступили. Отъехав менее майлы, миновав длинный, в три пролета, Северный мост со старинными статуями над перилами (неизвестно даже, кого они изображают, болтают разное, а толком не знают даже высокомудрые книжники), Бальдер придержал коней и обернулся — и Тарик проворно устроился на облучке.
Северный Королевский Шлях ничуть не отличался от виденных Тариком других: те же желтые камни, за века не знавшие сноса (болтают, святой Бено, дабы помочь мастерам, отловил и заставил месяц служить сильного беса, и тот вопреки своей натуре, скрипя зубами, укладывал камни денно и нощно). Те же майловые столбы, каменные, в рост человека, где циферки высечены глубоко, а вот королевский герб отлит из бронзы и крепится штырями. Это понятно: иногда сменяется династия, а с ней и герб. Что произошло всего год назад, когда на трон сел гаральянский князь Ромерик...
И попутчики, а также ехавшие навстречу были знакомы по прежним поездкам: конные дворяне, кареты с гербами и без гербов, габары с разнообразными грузами и пустые, коляски Ямщиков, военные повозки, крашенные в бордовый (иногда их сопровождали хмурые конники — значит, везли что-то посерьезнее сапог и сухарей). И вереница паломников, числом, как обычно, в дюжину, которых они обогнали, выглядела знакомо: все босиком, простоволосые, и мужчины и женщины одинаково одеты в серые балахоны до пят, с крючковатыми посохами. Среди них не так уж редко попадаются и дворяне, но без шляп, а дворянки — без украшений. Ага, их впереди идущий ватажник несет желтый прапорец с черным лебедем, птицей святой Вилегены, — значит, отправились к ее гробнице и шагать им не менее недели...
Когда сзади раздался отчаянный звон бубенцов, Тарик не удивился и не стал оглядываться. Как и следовало ожидать, посередине Шляха, которую всегда держали свободной для таких именно путников, вихрем промчалась коляска четверней — и очень быстро умолкли вдали грохот копыт, стук колес и трезвон бубенцов, с
которыми имели право ездить только Королевские Гонцы (конные и в колясках).
Быстро разговорились с Ямщиком, и как-то так само собой получилось, что в первую голову — о тех созданиях, что носят юбки и платья, а еще пленительней выглядят без платьев. Бальдер оказался холостяком: «Духу не хватает на такой подвиг, как женитьба, — усмехнулся он. — Да и не созрел я натурой и годами...»
Беседа протекала вполне политесно: они не ударялись в то, что именуется «жеребятиной» и «кроловскими забавами», но о многом говорили именно так, как говорят мужчины в отсутствие женщин. Спросив, насколько отвечает жизни расхожая приговорка «У Ямщика на каждой придорожной майле любушка», Тарик получил ответ, что это преувеличение («к великому сожалению», — блеснул зубами Бальдер), но все же дыма без огня не бывает. И Ямщик рассказал парочку занимательных историй — забавных и откровенных, но никак не пошлых. В свою очередь Тарик, не называя имени и не приводя подробностей, не без затаенной гордости поведал, что его подруга — из тех, кого с полным на то правом можно назвать «моя женщина», и все у них прекрасно.
«Верю, сударь Тарикер, — серьезно сказал Бальдер. — Ваши годовички частенько привирают, по себе помню, но лицо у вас, как выразился бы виршеплет, одухотворенное, а с такими лицами, я давно уяснил, не врут...» Польщенный таким отзывом, Тарик чуток развязал язык: признался, что
