Поход Суворова в Италию и Швейцарию в 1799 г. представляет огромный интерес, а между тем многое, относящееся к этому замечательному событию, остается до сих пор мало разработанным; иностранные архивы (напр., Парижский) почти не тронуты. Давно уже занимаясь исследованием боевых подвигов Суворова, я с крайним любопытством принялся за чтение случайно попавшейся мне старинной рукописи Грязева, служившего в Московском гренадерском полку при Екатерине II и Павле I.
Рукопись, в четвертку, переплетена в 2 тома, носит название «Мой журнал» и заключает подробный дневник с 1793 по 1800 г.
Грязев родился в 1772 г. в Калуге, в 1774 г. (ему было всего один год и 5 месяцев) записан в армейскую службу (по обычаю того времени, «якобы под Браиловым») в Московский гренадерский полк, в 1781 г. переведен в Преображенский полк подпрапорщиком, в 1787 г. в Семеновский – каптенармусом, в 1791 г. произведен в сержанты и поступил на действительную службу так называемым «уборным». 1 января 1793 г. произведен в поручики армии в Белозерский мушкетерский полк, а в сентябре переведен в Московский гренадерский полк, с которым отправился в 1799 г. уже в чине капитана.
Грязев – весьма образованный по тому времени и наблюдательный человек, а потому его записки имеют значение ценного исторического документа. Следовало бы напечатать их целиком, но тогда книга послужила бы только специалистам или любителям старины; масса подробностей («купил рыжую кобылу», «променял рыжую кобылу на серого мерина»), длинных сантиментальных рассуждений и возгласов, отсутствие общего описания исторических событий сделали бы сочинение скучным и малопонятным для массы читателей. Вот почему я переработал «журнал» Грязева в ряд очерков о походе 1799 года с объяснением общей обстановки; выдержки из «журнала» приведены без всяких изменений, в кавычках.
Генерального Штаба полковник Н.А. Орлов. СПб., 1898
Суворов перед прибытием в Италию. Город Вильно. Фанагорийский гренадерский полк
Александр Васильевич в начале 1799 года, проезжая из Петербурга в Вену, для начальствования в Италии соединенною армиею, прибыл в Вильно; остановился пред гауптвахтою и, не выходя из экипажа своего, принял рапорт от полкового начальника Фанагорийского гренадерского полка, квартировавшего в городе, полковника Языкова. С ним были все наличные штаб- и обер-офицеры, был военный генерал-губернатор, все гражданские чиновники; было много стариков гренадер этого полка и множество жителей всякого звания. Всякий желал видеть великого, и всякий по-своему приветствовал его. Александр Васильевич спросил Языкова: «А есть ли тут мои старые фанагорийцы?» «Есть, Ваше сиятельство!» – сказал полковник и махнул им приблизиться. Человек около пятидесяти стариков, рослых, седоволосых усачей, питомцев незабвенного, подвигнулись к экипажу и в один голос с душевною любовью вскрикнули: «Отец!., батюшка!., здравствуй!! Здравия желаем, отец Александр Васильевич!!» – и пр. и пр. Александр Васильевич, взглянув на них, сказать изволил: «Здравствуйте, чудо-богатыри!.. Русские витязи!., мои друзья милые!., здравствуйте! а?? — Кабанов? — Кирилов! — здравствуйте!» и всех называл по имени и прозванию; подзывая из лучших к себе, целовал и приветствовал словом ласковым. «Ваше сиятельство! Отец ты наш родной, — начал говорить гренадер Кабанов, — возьми же ты нас с собою; и мы послужим Богу и Царю, верою-правдою, и по-прежнему, по-старому, не ударим в грязь лицом имя русского, твоего полка; мы все хотим умереть под твоею властию». — «Хотим! Желаем!., батюшка ты наш Александр Васильевич!» – вскрикнули все гренадеры, и Александр Васильевич, обняв всех своим взглядом, радовался душевно, что питомцы его не изменились; что с такими чисто Русскими, в армии Царской служащими, мог он покорять весь мир под власть Царя Русского, и сказал им в ответ: «Буду просить о том Царя-Государя!». Лошадей переменили в экипаже, и Александр Васильевич, простившись со всеми, отправился в путь.
Сущность этого былого слышал я от штабс-капитана И.Г. Клеменки, служившего в 1799 году прапорщиком в Фанагорийском гренадерском полку.
Но не сбылось жаркое желание полка Фанагорийского; они не были в Италии, а поступили в корпус генерала Германа, и в Голландии, вместе с англичанами, были разбиты французами. Единственно оттого только понес поражение весь корпус, что командовавший оным не имел способностей быть вождем русских сил, даром что служил во времена великих русских полководцев. Так говорили тогда, и после, старики, люди звания высокого, люди русские, с душою русскою и умом-разумом. Оценка истинная, справедливая!
Александр Васильевич, 1799 года, в марте месяце, въезжая в столицу Австрийского императора (в былое время, город Славян), как ни желал скромно и без шуму прибыть, но множество народа встретило его с восторгом и толпою провожало до дома посланника нашего, графа Разумовского, где великий и остановился. Он предстал к Австрийскому императору Францу II; был им принят отлично; и в кабинете был просим сказать свое мнение, все свои предположения, какие он находит нужными к изгнанию французов из Италии и к подавлению гидры – революции во Франции, и пр. и пр. Александр Васильевич, по обычаю, откровенно сказал все и все объяснил ясно, кратко по-своему, по-русски. Но императору Францу II угодно было изъявить свое желание, чтобы единственный в мире, наш полководец объяснил все это и в Гоф-Кригзрате (Военном Совете), для того, будто бы, чтобы можно было дать ему все способы к исполнению его предположений и чтобы прочие армии в Швейцарии и других местах могли действовать сообразно с его мнением.
Александр Васильевич прибыл в полное собрание Палаты разумников, тактически велемудрых дейчерских голов, выслушал их высокопарное приветствие и потом слушал объяснение их военных планов, настоящих и будущих. Александр Васильевич рассматривал карты военного театра, ему предположенные, углубился в мысли, и вдруг был спрошен, «не о том, как действовать на всех пунктах; но о том, как он сам будет действовать в Италии? — и пр. и пр». На велеречивые дейчерски-премудрые многосложные вопросы этого совета Александр Васильевич отвечал: «Мм., гг., — цель к Парижу!., достичь ее: бить везде врага; действовать в одно время на всех пунктах: умно-разумно; скоро, решительно, свободно!! и с усердием… военные дела имеют свой характер, ежеминутно могущий изменяться; частные предположения тут не имеют места; и вперед предвидеть дел никак нельзя. Одно лишь возможно: бить и гнать врага, не давая ему времени ни минуты; и иметь полную свободу действовать, и тогда с помощью Божиею можно достигнуть цели, в чем и ручаюсь». Но Гоф-Кригзрату нужны были от Александра Васильевича планы и предположения по-дейчерски, математически и методически, на всякий шаг движения изложенные… Гоф-Кригзрат не умел или по гордости своей не хотел понять великого!
Александр Васильевич, видивши, с каким пунктуально-методически восторженным школьным народом должен иметь свои сношения по делам, просил лично Его Величество Императора Франца II позволения: «обо всех своих действиях сноситься прямо с ним Государем; и от него лишь одного получать повеления». Это было обещано.
Александр Васильевич ясно видел трудные дела, ему предлежащие, не те, чтобы бить врага, — это было в его расчете верным, а хлопоты с Австрийскою дипломатикою, — с ее эгоизмом, гордоcтию, самоуверенностию в уме-разуме, — и самовластием над военными главнокомандующими. О! Как жалел Александр Васильевич, что армия Русская, им в 60 тысяч богатырей приготовленная и в 1796 году к походу снаряженная, во всей своей Суворовской силе и могуте, — за нечаянною смертию матушки нашей Царицы, Великой Екатерины, — не двинулась в поход!
Граф Разумовский, раз будучи один с Александром Васильевичем, говорил между прочим, что нужно бы побывать запросто и у Тугута, как у министра и главы Гоф-Кригзрата. Александр Васильевич на это отвечал ему:
«Андрей Кирилович! Ведь я не дипломат, а солдат; Русский!.. Куда мне с ним сговорить?., да и зачем??. Он моего дела не знает; а я его дела не ведаю!.. Знаете ли вы, Андрей Кирилович, первый Псалом в святом нашем Псалтыре?.. Блажен муж!».
Рассуждая о предстоящих делах, Александр Васильевич, почти угадывая будущее, сказал: «Если Тугут будет хитрить, я буду писать к императору Францу и к вам, Андрей Кирилович; и вы, зная уже все мои намерения, по воле нашего Всемилостивейшего Государя, будете действовать тут настоятельно, для того, что нужно для общего блага, к цели нам Высочайше повеленной. Но если бы и тогда Австрийское правительство, по непоколебимому своему с древних времен правилу присвоения, стало действовать в свою пользу, более чем в пользу общую, для спокойствия Европы – и целого Света – то труды наши будут тщетны, даром прольется кровь людей Русских; и все пожертвования России будут напрасны: немцы за все это и спасибо нам не скажут».
