Своим местопребыванием домовой указывает на преимущественные отношения к скоту: живет на дворе, чаще всего в лошадином хлеве, где любит сидеть на перемете. Но в числе мест его пребывания указываются и строения, имеющие другое назначение в хозяйстве: овин, клуни, рига. На жительство домового в самой избе нет указаний: известно лишь, что иногда он стонет в подполье (избы). Кроме того известно, что при сношениях с домовым обыкновенно даже оставляют избу, напр., в случае его гнева умилостивительную жертву (о чем ниже) ему выносят в сени, – факт, заставляющий видеть в современном духе жилья именно «дворового» духа в более узком смысле термина (т. е. если «двор» понимать не в смысле всей крестьянской усадьбы).
В большинстве случаев домовой одинок или, по крайней мере, о семье его ничего неизвестно. В нашем материале есть только одно косвенное указание в этом роде, где сказано, что домовые «плодятся», и одно вполне ясное, идущее из Смоленской губернии, свидетельство о том, что домовой (там он называется хозяином) женат, что жена его называется домовичкой и что они имеют детей, плач которых иногда можно слышать.
Что касается образов, в которых является домовой, то их можно разделить на два разряда: или домовой имеет вид человека, или вид животного. В первом случае домовой представляется частию «старым-престарым» стариком и притом иногда лохматым, частию же домовой – человек среднего роста, сутуловатый, широкоплечий, коренастый; оброс длинной шерстью (по цвету шерсти: гнедой, вороной, белый или пегий); одет в старый зипун и лапти. [267]
Кроме роста обыкновенного человека, домовой может иметь и огромный рост, напр. выше дерева, с сосну ростом.
Помимо образа человека вообще, преимущественно старого, домовой является и именно чаще всего в виде какого-либо известного человека, принадлежащего к той семье, на дворе которой он живет. Так, в нашем материале мы встречаемся или с представлением домового в виде отсутствующего члена семьи (мужчины), или с наиболее распространенным и известным в науке представлением домового в образе хозяина дома, старшего члена семьи, как живущего, так и умершего. Похож на хозяина он цветом волос, одеждой, ростом и может явиться в таком виде самому же хозяину.
Наряду с человеческим видом домовой может принимать образы кошки, собаки, зайца. Насколько естественными являются представления духа, имеющего столь близкое отношение к домашнему очагу, в образе домашних животных, настолько мало понятным представляется упомянутый образ зайца. Надо заметить, что этот последний образ домового является один только раз в нашем материале на всю массу случаев первого рода (т. е. образов домашних животных). Домовой, как кажется, должен был уже утратить в народном представлении характерные черты своей физиономии, чтобы явилась возможность заподозрить домового в зайце, выбежавшем с одного двора и пропавшем на другом дворе, как это было в рассказе, который я здесь имею в виду. [268] Как в человеческом виде домовой имеет волосы одного цвета с хозяином дома, так и цвет шерсти собаки или кошки, в виде которых он является, одинаков с хозяйскими волосами. Может быть, в связи с представлением домового в виде собаки существует поверие о дружбе его с собаками.
Что касается способов увидеть домового, то в нашем материале сообщается следующее. Домового обыкновенно можно видеть через хомут или через хомут и борону, наконец, – с небольшим, но характерным видоизменением первого способа – через хомут, при котором непременно есть гужи: «чтоб вышел крест». Можно также увидеть его на святой неделе, смотря по углам со свечой от светлой заутрени: от этой свечи домовой не может укрыться. Днем домовой не виден. Стараться увидать его вообще не следует, потому что он очень страшен и потому еще, что он не любит любопытных, «гладит» их, обдирая лицо или спину, или, наконец, толкает их в яму, погреб, сталкивает с лестницы, с сеновала и т. п.; поэтому, из боязни рассердить домового, не следует высказывать излишнего любопытства и выходить, напр., из дому на шум, если при этом не лают собаки, друзья домового.
Так или иначе, а увидеть и даже ощупать [269] его все-таки удается; так, каждый хозяин знает своего домового.
Теперь обратимся к занятиям домового и его отношению к дому и семье. Выше уже было упомянуто, что домовой по современным представлениям имеет больше отношения к скотине, чем к людям. Из скотины особой любовью его пользуются лошади. Но у него есть также и нелюбимая скотина, именно, несходная с ним самим по масти.
Любимый скот он чистит, кормит, поит, выбирая для него корм у нелюбимого; любимой лошади он заплетает гриву, которой обыкновенно и не расплетают хозяева, чтоб не прогневить домового. Если он не полюбит какого-либо животного, то может извести его: он гоняет нелюбимых лошадей, так что те оказываются на утро все в мыле, отнимает у них овес, наконец, заваливает их даже в корыто или чан, из которого их с трудом приходится освобождать. Такую, пришедшуюся не ко двору или «не в руку», скотину спешат продать и справляются у домового, какой масти ему нужно; при этом нужно смотреть через хомут, и домовой, говорят, иногда дает ответ с указанием желаемой масти. Кроме своих, так сказать, специальных забот о скоте, домовой не чужд забот о благосостоянии всего дома вообще: охраняет дом, бережет от беды семью и даже посылает ей счастье. Являясь сторожем хозяйского добра, он в случае кражи ходит в дом вора и воет там в переднем углу до тех пор, пока вор не возвратит похищенного. Наконец, в случае пропажи скота, он иногда отправляется на поиски в лес, поля и пригоняет его домой.
Домовой между прочим является и предвестником будущего (обыкновенно будущего несчастья), что делает или по своей собственной инициативе, или же бывает вызван на это. Так, когда он ночью «наваливается» на спящих, то его можно спросить: «к добру или к худу?» и получить тот или другой ответ. Отвечает он или прямо, человеческим голосом, или условно: если ему надо ответить «к добру» – он молчит, [270] в противном случае – издает звук «х». Перед бедою, напр., перед покойником, пожаром, он окликает хозяев, плачет и стонет под полом. Самое появление домового в некоторых местностях считается предвестием беды, большею частию смерти; в этом случае он является в виде хозяина, или умершего деда, или хозяйского сына. Знанием домовым будущего можно воспользоваться и следующим образом. Иногда в различных частях жилья вдруг слышится – и слышится всегда только одному лицу – плач ребенка: это плачет дитя домового; в этом случае можно покрыть платком то место, откуда слышится плач (скамью, стол, куст, если дело происходит вне избы), и «домовичка», мать, не находя скрытого ребенка, отвечает на задаваемые ей вопросы, лишь бы открыли ребенка; спрашивать в этом случае можно все, что угодно.
До сих пор домовой являлся у нас более или менее добрым существом, расположенным к людям; но он не всегда добр. В перемене же отношений его к людям виноваты бывают обыкновенно последние. Обидеть его можно, между прочим, божбой, бранными словами, произносимыми за едой и т. п. Обиженный домовой или вымещает свою злобу на скотине [271] или чаще, по своему миролюбивому характеру, просто уходит из дому и уходит на беду семье и дому: обитатели дома по его уходе болеют, умирают, на здоровых людей находит уныние, скотина худеет и мрет. Кажется, единственная неприятность, которую он причиняет людям без видимой причины, это то, что он наваливается на них во время сна и душит, [272] причем принимает вид кошки или лохматого старика.
Так как обида, причиненная домовому, не влечет за собой ничего хорошего, то его стараются всячески ублажать и в случае ссоры – восстановить с ним добрые отношения тем или иным способом. В Медынском у. Калуж. губ. в чистый четверг втыкают на дворе можжевельник, под верею льют святую воду, курят ладоном, – все это домовой очень любит; в Мещовск. у. той же губ. перед масленицей в заговенье ему выносят остатки скоромной пищи и оставляют их под комягой; в Рыльском у. Курской губ. после ужина в «хороших семьях» на столе всегда оставляется на ночь «харч» для домового. Рассерженного домового умилостивляют обыкновенно тем, что отправляются во двор с хлебом-солью. В Ельнинском у. Смоленской губ. это называется «относить относы», причем там названный обряд совершается следующим образом: берут кусок хлеба, посыпанный солью и завернутый в чистую белую тряпку, прошитую красной ниткой, выходят в сени или на улицу (на перекресток) и, положив на что-нибудь хлеб-соль в тряпке, кладут четыре земных поклона на все стороны, читают Отче наш, а также заклинания, призывающие «хозяина» возвратиться в дом и переложить гнев на милость; белая тряпка с красной ниткой, как объясняется, изображает рубаху, жертвуемую домовому; для исполнения этого обряда приглашаются обыкновенно люди, которые «знают» или «шупят»; кроме Отче наш ими читаются еще молитвы к Б. Матери, Миколе, Прасковее-Пятнице, а также к семи сестрицам, к бел-горюч-камню; текстов этих молитв и заклинаний не удалось записать.
