Может быть, поэтому то, что с ней произошло дальше, не очень поразило ее. Если тут, в лесу, ей встретились самые большие в мире создания, почему бы здесь не оказаться и самым маленьким? Все, что угодно, могло случиться там, где ты столкнулся лицом к лицу с миллионами лет истории и где силы природы раскованы и не сдерживаются ничем.
Элизабет набрела на дерево с большим выжженным дуплом, черным по краям. Дупло было таких размеров, что мамин лимузин вполне мог в него въехать и даже не поцарапался бы ничуть. Она стала вглядываться, но внутри было совершенно темно, и ей сделалось страшно. Так ничего и не увидев, она на цыпочках попыталась обойти дерево кругом. С другой стороны ствола был холм. На холме цвели красивые цветы — азалии, росли папоротник и щавель. А из листьев выглядывало чье-то малюсенькое личико. Оно было величиной с твой кулак (если только у тебя кулаки не очень большие) и могло бы оказаться мордочкой белки, или совы, или, наконец, медвежонка. Но ничего подобного: это было во всех отношениях человеческое лицо, только крошечное. С яркими румяными щечками, с крохотными голубыми глазками, с волосами пшеничного цвета. Над всем этим высился коричневый остроконечный колпачок. Это было явно испуганное личико. Элизабет замерла. Оба глядели друг на друга не отрываясь.
Наконец маленький человек заговорил тонким, высоким голоском.
— Я тебя не боюсь, — сказал он.
И Элизабет поспешила уверить его:
— А тебе и нечего меня бояться.
Человечек долго с серьезным видом изучал девочку и наконец сказал:
— Ты как будто бы хороший человек.
— Мама мной почти всегда довольна, — ответила девочка.
Маленький человечек пригляделся к ней еще попристальнее и задал вопрос:
— Ты никому не делаешь больно?
— Нарочно — никогда, — ответила Элизабет.
— И ты не спиливаешь деревья?
— Нет! Честное слово, я в жизни не спилила ни одного дерева.
— А будешь спиливать, когда вырастешь?
— Да нет же, правда нет. И вообще это не женское дело.
Казалось, человечек остался доволен.
— У тебя красивое платье, — сказал он тут же. — Где достают такие вещи?
— Это платье из магазина на Пятой авеню. В Нью-Йорке, — добавила она.
Человечек покачал головой:
— Я всю жизнь прожил в этом лесу. Я многого не знаю.
— Я уверена, — сказала Элизабет вежливо, — что ты знаешь массу интересного.
— Я бы с удовольствием побеседовал с тобой… — ответил человечек. И добавил с волнением: — Если бы только я был уверен, что мне можно с тобой разговаривать.
— А почему — нельзя?
— Ты первый большой человек, с которым я разговариваю. Мне этого никогда не позволяли.
— Кто же тебе запрещает?
— Глого.
— Кто такой Глого?
— Мой дедушка.
— А почему он не разрешает тебе разговаривать с людьми?
— Он говорит, что все они враги.
— Да нет, что ты!
— Они убивают деревья! Они сводят леса, а это означает смерть.
Элизабет задумалась.
— Кто знает, может, ты прав, — сказала она. — Только, честное слово, я за всю жизнь не повредила ни одного, даже самого маленького деревца, а большому-то что я могу сделать?
— Но ведь ты вырастешь, не так ли? Ты же пока еще не взрослый человек. Сколько тебе лет?
— Двенадцать.
— Неужели тебе только двенадцать? Ты такая большая!
— Наоборот, говорят, что я слишком маленькая для своего возраста. А сколько тебе лет?
— На прошлой неделе исполнилось сто.
— Но ты совсем не кажешься старым!
— Глого больше тысячи лет.
— О, как это чудесно! Он, наверно, такой же древний, как эти деревья.
— Эти деревья выросли еще до того, как родился дедушка моего дедушки. Никто не знает, сколько им лет.
Элизабет снова поглядела на деревья. Так, значит, они и правда ужасно старые! Ее взгляд устремился к небу, скользя по коре гигантской колонны, которая становилась все краснее и краснее по мере того, как удалялась от земли и тянулась вверх, вверх, достигая чуть ли не крыши вселенной. Ветви деревьев, распластываясь и сплетаясь друг с другом, образовали нечто вроде купола. И был этот купол так высоко, что снизу трудно было понять, из какого материала он построен. Там, наверху, мерцали солнечные лучи, вспыхивая то красным, то зеленым, золотые, волшебные, зачарованные. Ее взгляд соскользнул вниз по стволу, к огромному основанию дерева. На том месте, где в него ударила молния, виднелся шрам — сильное утолщение коры, которое укрепило дерево, чтобы оно не погибло от увечья. За деревом был пень, из него поднимались молодые побеги. А дальше лежало упавшее дерево, которое было похоже на колонну, рухнувшую тысячу лет назад.
— Какой удивительный лес! — сказала Элизабет. — Я так рада, что приехала сюда. Скажи мне, пожалуйста, кто ты такой?
— Дедушка говорит, что мы — гномы.
— Я читала про гномов, только я не знала, что они есть на самом деле.
— Я есть на самом деле, — сказал гном.
— Должно быть, гномы очень добрый и воспитанный народ. А много вас тут?
— По-моему, нас тут только двое — Глого и я.
— О боже мой! А куда же девались остальные?
— Я не знаю. Они исчезали один за другим неизвестно куда. Глого говорит, это оттого, что люди вырубили леса.
— Какой ужас! Я никогда не думала об этом.
— Глого очень встревожен. Его многое тревожит, только он не говорит мне, что именно. Я так за него беспокоюсь! Я даже решил, что надо посоветоваться с большим человеком. Ты не могла бы дать мне совет?
— Конечно, только не забудь, что я еще маленькая, — предупредила Элизабет. — Я еще не во всем разбираюсь. Но то, что я сама понимаю, я тебе обязательно объясню.
— Ты можешь себе представить человека, который все время сидит мрачный, молчит и ничего не ест?
— Могу. Так было с моей тетей Женевьевой. К ней приводили столько докторов! Говорили, что это специалисты.
— И что же они определили?
— Они сказали — неврастения. А мама сказала: «Это у нее «мировая скорбь».
— Я даже и не выговорю такое слово, — сказал гном.
— Взрослые всегда так. Выдумывают такие длинные слова, которые только пугают.
— И что же они прописали твоей тете?
— О, всякие разные рецепты, и грязевые ванны, и массаж. Они грели ее электричеством и давали таблетки. Только ничего не помогало. А потом они велели ей переменить обстановку. А мама сказала, что она им просто надоела.
— Ну и помогла ей перемена обстановки?
— Не знаю. Она сейчас в Европе. Посылает открытки.
— Интересно, помогла бы Глого перемена обстановки? Мы тут во всех окрестных лесах уже перебывали.
— Я думаю, за тысячу лет успеешь обойти все леса. Может быть, ему надо питаться как-нибудь по-другому? Кстати, что вы едите?
— Мы едим семена папоротника.
— А что пьете?
— Росу.
— Ой как интересно! Это, наверно, вкусно, только, должно быть, долго собирать семена и росу, а?
— У гномов много свободного времени.
— Возможно, Глого на самом деле перейти на другую пищу? А может быть, ему надо повидать свет?
— А как это сделать? — спросил гном с беспокойством.
Самозваный доктор задумался.
— Вот послушай, что я скажу тебе о моем дяде Родни. Мы едем в гости к нему и к его отцу, моему дедушке. Они живут в большом городе, он называется Сиэтл. Может, ты не знаешь, что такое город? Это такое место, где живет множество людей. Родни старше меня, но ненамного. Он учился в колледже и знает больше, чем я. И он добрый. И никогда не спилил ни одного дерева. Может, Глого захочет с ним познакомиться?
— Не знаю, — сказал гном. — Это будет нелегко устроить.
— Родни — я зову его так, без «дяди», чтобы он не казался сам себе чересчур старым. Он очень забавный. Он рассказывает столько забавных историй, что Глого было бы с ним весело. И к тому же у него есть деньги, а у меня нет.
— Что такое деньги?
— Гм-м, трудно объяснить. Ну, за это можно получать разные там вещи и вообще за все платить. Так принято у нас, у людей. Нужны деньги для того, чтобы показать Глого свет.
Гном задумался:
— А Родни приехал бы сюда познакомиться с Глого?
— Конечно. Он наверняка не знаком ни с одним гномом. Ему будет очень интересно.
— Знаешь что, лучше пока ничего не говорить Глого. А то он еще рассердится, может даже удрать в лес и там спрятаться так, что его не разыщешь. Постарайся привезти сюда Родни, и мы устроим, чтобы Глого встретился с ним случайно.
— Отлично! — воскликнула девочка.
— Как ты думаешь: когда он сможет приехать?
— Завтра мы рассчитываем добраться до Сиэтла. Я поговорю с Родни, и мы приедем через три дня. Если ровно через три дня нас здесь не будет, значит, его нет в городе, или он болен, или что-нибудь с ним случилось. Только ты не беспокойся.
