Он приказал своим подданным отдавать им такие же почести, как важнейшим особам, при нем состоящим, а когда от старости эти псы, один за другим, перемерли, то он в виду их заслуг назначил особые дни в году для торжественного чествования их памяти. В эти дни народ собирался на те места, где были зарыты их кости, и приносил с собою кушанья и напитки и пировал до поздней ночи; объедки и кости бросали в огонь, произнося при этом имена обоих псов: Стауры и Гауры, как бы призывая их тени с того света»[16]. Имена столь любимых Боем псов образованы от слов стау — «став, стал» и гаукаць — «гавкать, лаять»[17]. Понятно, что предание о двух собаках князя, любимых им настолько, что он учредил специальный погребальный культ в их честь, слившийся затем с культом умерших человеческих предков, получивших обобщенное наименование деды, явно носит достаточно поздний характер, возникший уже тогда, когда истинный смысл образов двух псов был основательно забыт. Истоки культа двух псов загробного мира являются весьма древними и относятся к эпохе индоевропейской общности. Однако и помимо образа этих двух собак в предании встречается достаточно много элементов архаичной традиции. К их числу можно отнести соотнесение красного цвета с местом жительства князя Боя как представителя военной аристократии, восходящее тоже к индоевропейским временам, а также сжигание жертвенной пищи на костре, которое вместе с упоминание имен обоих псов как бы вызывало их тени с того света. Нечего и говорить, что вызывание душ с того света вместе с ритуальным сжиганием пищи представляет собой явный пережиток дохристианской традиции. В полном соответствии с этим и сама легенда особо подчеркивает, что возникновение культа двух собак, равно как и время правления их хозяина, относится именно к языческой эпохе. Поскольку в восточнославянском эпосе время действия богатырей обычно приурочивается к правлению Владимира Красно Солнышко или более поздним временам, предание, называя Боя сильнейшим богатырем, особо оговаривает, что он правил еще в языческие времена, что относит нашего князя-охотника к древнейшему поколению богатырей.
Наконец, в XIX в. в Белоруссии была записана родословная ста шестидесяти родов, возводимая все к тому же первопредку: «Давно неколи жив князь Бай, у Краснопольи, недалеко от того места, дзе стоиць цяпер Дрисса. Дриссы гэной тоды ще ня было. С того уремя остались только концы — Ставры и Гавры, и дзевки и цяпер туды бегаюць песни пiяць!
Ставра и Гавра — гэно были собаки Бая. (…) И князь изь ими гуляв по густых лесах, по цемных борах, — ездив от к княгини к княгини. А княгинь у яго было пяць-шесь; и кажная сядзела у своей пасецы. Ен, як потхвациць идзе сабе княгиню, дык построиць ей пасеку, дась паробков, служанок… И хорошая жись тоды усим была. Не было тоды ни справников, ни становых, ни пейсатых жидов-рандарей, ни панов… Ну, дык, самою першою княгиней у Бая была Вольга, — дочка дружинника князецкаго. Узяв ен яе от бацьки умесъци с Ставрою и Гаврою. От яе радзився у яго сын Бойко, старший за усих, да дзевки три ци чатыре.
Другая княгиня была Рогнеда с Полоцку. (…) И родзила яна ему шесь сынов и семую дзевку. Сыны яе во якие: Варган, Заранка, Нырка, Облухов, Самища и Юрла». Третьей женой была Красуля из Смоленска, родившая Цюру и Мотуза, а четвертой — Ода из Киева, ставшая матерью Бажена, Дзявули, Лапа и Таранчу ка. Пятой женой была Доня, родившая Гадзюка, Жабка, Кавурка и Ревуна, шестой стала Альда из Литвы, от которой родились Хорощ и Чиж, а с ее сестрой Лилей Бай прижил двадцатого сына Пацюка. И вот от гэных самых дзяцей Баевых и разросся наш народ по усей нашей зямле». От Бойки, Вольгинова сына, пошли двадцать четыре старших рода. Из потомков Варгана, сына Рогнеды, один Скирла пошел к волохам, а Бульба отошел за Киев по Днепру. К Киеву пошел и Тутпала, один из потомков Заранки. Переселились потомки Бая и на Русь: «У пятаго сына Самищи родзився Миска и Лось. Миска отыйшов за Мяжу (река), у Москву…» Туда же перебрался и Сумка, потомок шестого сына Рогнеды Юрлы. Калинка, потомок Ревуна, четвертого сына Дони, отошел к ляхам. Потомки Чижа, сына Альды, двинулись в разные стороны: Рык пошел по Двине к латышам, а Лучина — к словенцам. Родословная заканчивается следующей констатацией: «Усяго родов наших сто шезьдесят. Восем пошли шукаць щасьця у белом свеци, по Двине, за Дняпром ды за Мяжою, а тыя уси и цяпер живуц тут, пашуць и скородзюць зямельку»[18].
Сам Е.Р. Романов, опубликовавший эту родословную, отнесся к ней с некоторым скепсисом. Действительно, во второй жене Бая без труда угадывается хорошо известная как по летописям, так и по народным преданиям Рогнеда, жена Владимира Святославовича. Да и имя первой жены Бая могло быть навеяно преданиями о бабке все того же Владимира. Точность в перечислении всех ста шестидесяти родов также может вызывать вопросы. Однако, даже если неизвестный автор родословной кое-что и домыслил, несомненным остается одно: толчком для ее создания послужило распространенное в Белоруссии предание об охотнике-первопредке, доказательством чего являются приведенные выше две легенды. Помимо очередного упоминания двух собак князя, подчеркивания многоженства Боя-Бая и детальной генеалогии его потомства, эта родословная вводит в оборот новый мотив: князь оказывается не просто прародителем белорусов, но часть его внуков переселяется в другие земли: Румынию, Украину, Русь, Польшу, Латвию, Словению. Согласно этой родословной Бай оказывается предком если не всех, то по крайней мере какой-то части славянских и неславянских индоевропейских народов. Таким образом, потомками его являются не одни только белорусы, но и украинцы, русские, поляки и словенцы, а также волохи и латыши. Показательно, что и данный текст также отмечает пережиток культа двух собак Боя, поскольку в названные в их честь концы девушки ходили петь песни и в XIX в.
Итак, мы видим, что все три текста единодушно отмечают у Бая-Боя двух собак, ставших объектами культа в части Белоруссии. Хоть первое и третье предание не связывают с ними культ предков, однако и они отмечают их необычные способности: в первом случае они прорывают реки, очерчивающие границы расселения белорусов, а в третьем предании отмечается традиция исполнения песен в названных в их честь концах. Первое и второе предание рисуют хозяина собак страстным охотником, а второе и третье прямо называют его князем. Имена обоих собак указывают, что перед нами один мифологический персонаж, что Бай, Бой и Белополь — одно и то же лицо. Естественно, возникает вопрос, как же звали первопредка белорусов на самом деле. Поскольку во втором предании говорится лишь об одном богатыре Бое, можно предположить, что раздвоение прародителя народа на отца и сына в первом тексте произошло сравнительно недавно. Об этом говорит и само имя Белополь, перекликающееся с названием Белоруссии, которое появляется достаточно поздно и впервые встречается лишь в XIV в. Очевидно, фигура Белополя появилась в рассказе лишь тогда, когда самоназвание «белорусы» достаточно распространилось среди этой части восточных славян и возникла идея вывести происхождение своего народа от олицетворяющего родную страну персонажа. Бай и Белополь рисуются охотниками, и точно таким же страстным охотником оказывается Бой. Стоит отметить, что обозначение охотника как бьющего или разящего явно древнее имени Бай, которое в белорусском языке означает «сказочник». Вместе с тем в обоих легендах достаточно много архаичных черт, указывающих на весьма раннее возникновение мифа, легшего в основу данного сюжета. Если второй текст просто указывает, что Бой жил в языческие времена, то первая легенда недвусмысленно относит его ко времени перво-творения, делая Бая и Белополя, соответственно, первым и вторым человеком на земле, прародителями своего народа, для чего особо подчеркивается многоженство обоих.
Достаточно многое может нам сказать и имя легендарного прародителя белорусов по значениям, до сих пор сохранившимся в нашем языке. Наиболее древними значениями корня бой является обозначение звериного промысла (бой белки, бой тюленя), забой (заклание) домашних животных, короткую палку (боек), кий, било, билень, цепец, пест. Стоит отметить, что так называли и тяглового крестьянина или женатого мужика в возрасте от 18 до 50–60 лет в Сибири (боец). О том, что связь данного корня с человеческим плодородием не ограничивалась одной только Сибирью, свидетельствует и приводимая В.И. Далем русская поговорка: «Живите бойконько: ребят многонько». Этот же исследователь приводит многочисленные примеры того, что рассматриваемый нами корень использовался в качестве нарицательного для обозначения определенного типа личности: бой-парень, бой-баба — «бойкий, тертый, опытный, смелый; дерзкий», бойчиться — «поступать бойко, решительно, смело, резко», бойкий человек — «смелый, ловкий, проворный, находчивый, сметливый, расторопный», бойчак — «смелый, решительный, бойкий человек»[19].
