Наум Синдаловский - На языке улиц. Рассказы о петербургской фразеологии

7 ноября 1924 года, в ознаменование очередной годовщины Октябрьской революции, в Ленинграде был открыт первый монументальный памятник В. И. Ленину. Памятник представляет собой ставшую с тех пор традиционной фигуру пламенного оратора с призывно вытянутой вперед рукой, выступающего с башни стилизованного броневика, — этакий зримый образ революции. Между прочим, в сознании обывателей всегда жило стремление снизить идеологический пафос монументальной пропаганды. Так, адрес встречи у Финляндского вокзала никогда не отличался революционной патетикой. Он был по-обывательски простым и понятным: «Под рукой».

Объектом городского мифотворчества памятник стал почти сразу после его открытия. Напомним, что с появлением в 1909 году на Знаменской площади памятника Александру III горожане, отправлявшиеся к Московскому вокзалу, любили крикнуть кучеру: «К пугалу!» Когда же поставили памятник Ленину у Финляндского вокзала, то извозчики, лукаво подмигивая, уточняли: «К какому, вашество? К Московскому, аль к Финляндскому?» Один из первых анекдотов о памятнике — своего рода сравнительный анализ философствующего обывателя: «Вот как правители обустраиваются и государством управляют: Петр сидит на коне, за спиной у него Исаакиевский собор как оплот православия, с одной стороны Адмиралтейство, корабли строить, с миром торговать, с другой — Сенат и Синод, государством управлять, а рукой он указывает на Университет и Академию наук — вот куда нужно стремиться. Ленин влез на броневик, с одной стороны у него райком партии и тюрьма „Кресты“, неугодных сажать, с другой Артиллерийская академия, обороняться, за спиной — вокзал, чтобы если что сбежать, а указывает он на Большой дом — „все там будете!“»

Памятник В. И. Ленину у Финляндского вокзала. Современное фото

Но особенное внимание фольклора памятник приобрел позже, когда непосредственная реакция на Октябрьскую революцию сменилась на опосредованную, когда ее стали воспринимать через сомнительные достижения советской власти, либо через ее пропагандистские символы. Монументальная скульптура в этом смысле представляла собой бесценный материал. Памятники вождю революции подверглись остракизму в первую очередь, поскольку были, что называется, у всех на виду.

В словаре лагерно-блатного жаргона, которым нельзя пренебрегать уже потому, что внутренняя свобода и раскованность позволяли обитателям тюрем и лагерей говорить то, что по другую сторону колючей проволоки боялись произнести вслух, памятники Ленину занимали далеко не последнее место. Так, произнести подчеркнуто патриотическую речь в красном уголке называлось: «Трёкнуть с броневичка», а сам памятник у Финляндского вокзала имел несколько прозвищ: «Трёкало на броневичке», «Финбанское чучело», «Экспонат с клешней», «Лысый камень», «Ленин, торгующий пиджачком». Помните старый анекдот? Дзержинский спрашивает у Ленина: «Владимир Ильич, где вы такую жилеточку достали?» Ленин закладывает большой палец левой руки за пуговицу: «Эту?» — затем резко выбрасывает правую руку вперед и вверх. — «Там!» Именно таким запечатлел скульптор трибуна революции у Финляндского вокзала.

Несколько позже фольклор обратил внимание на композиционную связь памятника с «Большим домом» и превратил эту формальную связь в смысловую. В годы пресловутой перестройки она уже не могла импонировать хозяевам мрачного символа сталинской эпохи на другом берегу Невы. Забеспокоились о чистоте мундира. Фольклор ответил анекдотом: «Партийное собрание в Большом доме. Голос с места: „Товарищи, Ленин, который указывает рукой на Большой дом, как бы приветствуя его, дискредитирует нашу историю. Предлагаю повернуть его лицом к Финляндскому вокзалу“. Голос из президиума: „Возражаю. Тогда он будет указывать в сторону Финляндии, а туда и без его указания бегут наши граждане“».

А в простом народе в это время родилась новая поговорка о памятниках вождю революции: «Сам не видит, а нам кажет».

Со времени Ленинградской блокады прошло более полувека. Но раны, нанесенные городу, не зарубцовываются до сих пор. В старых ленинградских квартирах до сих пор еще можно встретить следы, оставшиеся от тех страшных лет — темные пятна на полу, где стояли так называемые «буржуйки», спасшие не одного ленинградца от смертельного блокадного холода. Среди блокадников существует суеверная примета: если эти пятна уничтожить, все может повториться снова.

Иммунитет, выработанный еще во время блокады, особенно безотказно срабатывает в кризисные периоды истории. Случилось так и в начале 1990-х годов, во время пресловутой перестройки, когда миллионам людей было отказано в государственной поддержке, и они, как и во время блокады, были предоставлены сами себе. Самыми стойкими в условиях галопирующей инфляции, опустевших магазинов и обрушившейся безработицы оказались блокадники. Именно им принадлежат удивительные формулы выживания, ставшие жемчужинами в арсенале петербургского городского фольклора: «Блокаду пережили, изобилие переживем»; «Выстояли в блокаду, выстоим и за хлебом»; «Пережившие реформы приравниваются к блокадникам».

Наряду с понятием «Блокада» символами выживания стали и другие известные реалии блокадного Ленинграда. Так, «Дорогами жизни» не только в России, но и во всем мире стали называть вообще все трассы и магистрали, приобретавшие в определенных ситуациях жизненно важное значение для какого-то региона. Например, во время блокады южноосетинской столицы Цхинвали в войне, разразившейся в начале 1990-х годов, «Дорогой жизни» называли ниточку Транскавказской горной дороги, связывавшей Южную Осетию с «Большой землей», как они называли Россию, откуда осажденным поступала продовольственная помощь. «Дорогой жизни» стали называть московские тротуары, на которых в самом начале перестройки возникли стихийные вещевые рынки, где торговали прямо из мешков и баулов. Для многих людей, лишившихся работы, такая торговля была единственным средством к существованию. Тот же смысл имела и другая «Дорога жизни». Так советские туристы прозвали торговую улицу с дешевыми магазинами в Берлине, наиболее посещаемую ими в то же самое перестроечное время.

Таким образом, блокада в городском фольклоре и сегодня остается лакмусовой бумажкой, выявляющей уровень стойкости и героизма, мужества и терпения человека, в каких бы условиях он ни оказался. Как утверждает ленинградский фольклор, «Каждому поколению — своя блокада».

Строительство Экспедиции заготовления государственных бумаг, как называли в XVIII веке современную фабрику «Гознак», велось на левом берегу Фонтанки в 1816–1818 годах. Руководил строительством председатель петербургского Комитета по делам строений и гидравлических работ инженер-генерал А. А. Бетанкур. В 1860-х годах фабрика была перестроена и приобрела вид самостоятельного производственного городка с казармами для охраны, домами для рабочих, бумажным производством, литографией, типографией, административным корпусом и другими сооружениями. Кроме ассигнаций и вексельных бумаг Экспедиция выпускала почтовые марки и художественные репродукции, открытки и книги. В комитете по народным изданиям при Экспедиции работали И. Е. Репин, А. Н. Бенуа, И. А. Билибин, Б. М. Кустодиев, Л. О. Пастернак и многие другие известные художники.

Такая просветительская деятельность, казалось бы, далекого от просвещения промышленного предприятия не могла не вызывать чувства почтения и признательности у петербуржцев. В Петербурге XIX века даже сложилась этакая шутливая формула добродушного ворчания при просьбе дать денег взаймы: «У меня не Экспедиция заготовления бумаг», которую при желании можно было понимать как угодно. С одной стороны — я не денежный мешок, чтобы ссужать других, с другой — я имею большее отношение к культуре и меньшее к деньгам.

После революции 1917 года Экспедиция была переименована в фабрику «Гознак». В настоящее время на фабрике «отливают» специальную бумагу, которую затем отправляют в Москву и Пермь, где на ней печатают денежные знаки.