современных чувств в остальном христианстве. В Византии нет ни искры рыцарства, хотя профессиональная гордость проявляется в изобилии. Мужество рассматривается как одно из условий, необходимых для достижения успеха, а не как единственная и главная добродетель воина. Лев считает кампанию, успешно завершенную без большого сражения, самым дешевым и удовлетворительным завершением войны. Он не уважает воинственный пыл, который заставляет людей с готовностью бросаться в бой; для него это скорее характеристика невежественного варвара и атрибут, фатальный для любого, кто претендует на полководческие способности.
Он проявляет сильное пристрастие к стратагемам, засадам и имитации отступления. Тот, кто сражается, не обеспечив предварительно все преимущества своей стороне, вызывает у него глубочайшее презрение. С некой интеллектуальной гордостью он дает указания о том, как посылать к врагу парлементеров без какой-либо реальной цели, кроме разведывания численности и эффективности его сил. Он дает, как самый обычный и моральный совет, намек на то, что побежденный генерал часто может найти время для отступления, послав эмиссара, чтобы предложить вражескому командиру капитуляцию (которую он не намерен выполнять). Он не прочь применить старую как мир уловку -направить предательские письма подчиненным офицерам вражеской армии и сделать так, чтобы они попали в руки главнокомандующего, чтобы вызвать у него подозрения в отношении своих лейтенантов. Подобные схемы являются "византийскими" в худшем смысле этого слова, но их характер не должен позволить ослепить нас к реальным и чрезвычайным достоинствам стратегической системы, в которую они были вставлены. Военное искусство, как его понимали в Константинополе в десятом веке, было единственной схемой истинного научного достоинства, существовавшей в мире, и оставалось непревзойденным до шестнадцатого века.
Я должен добавить, пусть и неохотно, что эти строки наводят меня на мысль об определенной эмпатии или идентичности между этими древними византийцами и современным системным аналитиком, даже если значительная часть византийской философии должна быть отвергнута. В частности, византийское отношение к профессионализму без героики кажется далеко и далеко не самой разумной позицией, которую можно принять во второй половине двадцатого века.
Последняя мотивационная категория, семейная, включает в себя как инструментальные, так и культурные аспекты. Она возникает, когда между участниками переговоров или соперниками существует чувство любви, доброй воли, общности, общей судьбы или базовых общих интересов и целей.
Семейный контекст является нормальным и комфортным для американцев. Такие соображения играют большую роль в американских политических взглядах и даже в расчетах национальных интересов. Действительно, семейные соображения обычно присутствуют в любых переговорах между странами, даже с очень разными национальными характеристиками. Сегодня они, похоже, приобретают все большую роль в международных отношениях. Например, сегодня широко распространено понимание того, что богатые и более развитые страны обязаны помогать более бедным и менее развитым, и, в меньшей степени, что сильные должны защищать и оберегать слабых.
Самое главное, что существует широко распространенный консенсус о необходимости контроля над силой и оружием массового уничтожения. В поразительной степени "гонка вооружений" была представлена как общий враг, который способствует развитию чувства общности среди тех, кто находится под угрозой.
Эти пять терминов - договорной, принудительный, агонистический, стилистический и семейный -могут быть использованы для описания как целей, так и тактики. Вместо того, чтобы характеризовать отдельные и различные категории, они описывают различные элементы, которые можно по-разному сочетать. Хотя они не поддаются резкому и четкому разграничению, их все же удобно использовать.
Вопрос о том, кто, кого и почему
При более полном обсуждении роли силы в международных делах мы склонны задать вопрос, подобный следующему: ... Кто сдерживает, влияет, принуждает или блокирует кого от каких действий (альтернатив), какими угрозами и противодействиями в каких ситуациях, перед лицом каких угроз и противодействий? И почему он это делает? Это перефразировка комментария Раймонда Арона, который пытался проиллюстрировать богатство и сложность концепции сдерживания.
[Оригинальный комментарий Арона появился в журнале Survival (издаваемом Институтом стратегических исследований, Лондон), январь-февраль, 1963, с. 40. С французского его можно перевести следующим образом: "Кто кого сдерживает, какими угрозами... в каких обстоятельствах?". Мы расширили эту взаимосвязь между четырьмя переменными до такой, которая включает в себя дюжину или около того, чтобы подчеркнуть постоянный характер взаимосвязи (например, влияние контр-угроз и контр-контр-действий) и важность мотивации].
Многоточия намеренно поставлены, чтобы показать, что до, во время и после рассматриваемого времени происходит множество других событий. Только изучив все эти аспекты, можно объяснить многие реальные ситуации. Например, можно рассмотреть несколько недавних ситуаций, в которых одна из сторон имела явное военное превосходство над своим противником, но по различным политическим или другим причинам не использовала, не могла или не хотела использовать свое военное превосходство для навязывания своей воли, хотя узкий расчет соотношения сил ясно показывал, что сделать это было в ее силах.
Из приведенных ниже примеров должно быть ясно, что простое военное превосходство не обязательно обеспечит "эскалационное доминирование". Эскалационное доминирование - это сложная концепция, в которой военные расчеты являются лишь одним из элементов. Другими элементами являются уверенность, мораль, приверженность, решимость, внутренняя дисциплина и т.д., как самих сторон, так и их союзников. Это не означает, что чистые расчеты силовых возможностей и абстрактная тактика эскалации могут не определять результат данной ситуации, или что в другое время, хотя они могут быть не столь важны, как конкретные и "характерологические" аспекты конфликта, они, тем не менее, могут не влиять на ситуацию очень важными способами.
Советский Союз, безусловно, обладает сегодня военной мощью, чтобы одолеть Албанию, государство, чье неповиновение стало серьезным позором для советской политики. Советский Союз также имеет военное превосходство над Китаем. У Соединенных Штатов есть возможность вторгнуться на Кубу и свергнуть правительство Кастро. Советский Союз обладал достаточной силой, чтобы вторгнуться в Югославию и свергнуть Тито в 1948 году, когда тот отступил от политики Коминформа. В 1945 году Советский Союз имел возможность аннексировать всю Финляндию, что он уже пытался сделать после революции 1917 года и во время "зимней войны" 1939-40 годов. Советы также имели право вторгнуться в Польшу в 1956 году, когда произошло Октябрьское восстание.
Британская и французская Суэцкая экспедиция 1956 года, в сочетании с израильским вторжением на Синайский полуостров, обладала потенциальной мощью для захвата Суэцкого канала и оккупации Каира, и в то время было достаточно ясно, что Советский Союз, несмотря на сделанные им весьма квалифицированные предупреждения, не стал бы эффективно осуществлять военное вмешательство на стороне египтян. Во всех колониальных конфликтах, имевших место за полтора десятилетия после Второй мировой войны, едва ли был один, в котором колониальная держава не обладала физической
