общение с еретиками. Кардинал, желая сохранить расположение короля, отправил своего беспокойного секретаря обратно в Италию; Тассо так и не простил его.
Альфонсо утешил поэта, прикрепив его к своему дому с ежегодным жалованьем и без каких-либо обязанностей, кроме посвящения герцогу эпоса, который тот, как известно, писал о Первом крестовом походе. Эти годы были относительно счастливыми. Летом 1573 года Тассо представил при дворе свою пасторальную драму "Аминта" и был воодушевлен ее успехом. Лорды и дамы Феррары, жившие за счет эксплуатации крестьянства, были в восторге, увидев на сцене блаженство деревенщины; а все придворные галанты радовались картине золотого века, когда все приятное было законным и хорошим.
O bel età dell' oro
Не надо, чтобы латте
Sen corse il fiume,
и до сих пор не отошел от болота...
Ma sol perch èquel vano
Nome senza oggetto
Quel idolo d'errori,
Идол д'Инганно,
Quel che dal volgo insano
Onor poscia fu detto,
Chi di nostra natura 'l
feo tiranno,
Не оплошал и не заблудился
Fra le liete dolcezze
Делле аморозо грегге;
Nè fu sua dura legge
Замечание по поводу альме
в свободном обращении,
Ma legge aurea e felice
Che Natura scolpì
"S'ei piace,
вши.72
О прекрасный золотой век!
Не то чтобы реки катились
С молоком или что
Лес плакал медовой росой...
Но только то, что это тщетно.
И боль, вызванная дыханием,
Этот идол ошибок, этот
поклонялся обманщику,
Эта честь - с тех пор как ее назвали
Пошлые умы в ужасе.
Играл не тирана.
с нашей природой.
Он пришел не для того, чтобы беспокоиться.
Милая и счастливая складка
Нежное человечество;
Его суровый закон также не связывал
Души, вскормленные в свободе; но
этот закон золота,
Этот радостный и золотой закон, все
бесплатно, все подогнано,
Которые написала сама природа:
"Что нравится, то разрешено".73
Нежданная смелость духа покинула его, когда в 1574 году он закончил свою эпопею "Освобожденный Иерусалим" (Gerusalemme liberata). Это было кульминационное усилие всей его жизни. Если она провалится или церковь осудит ее как развратную или еретическую, он уже никогда не будет счастлив. В страхе он послал рукопись семи критикам и попросил их оценить сюжет, характеры, дикцию и мораль поэмы. Они вынесли ей столько порицаний, что, не зная, как угодить им всем, он отложил поэму в сторону. Пять лет она пролежала неопубликованной. Поэт, сознавая, что написал шедевр, требовал слишком многого от своих критиков, да и от жизни. Он признавался, что "не мог бы жить в городе, где дворяне не уступали бы ему первенства или хотя бы не признавали его абсолютного равенства". Последнее он, несомненно, заслужил, но добавил, что "ожидал, что его будут обожать друзья, обслуживать слуги, ласкать домочадцы, почитать хозяева, прославлять поэты и указывать все".74 В Ферраре выросла партия, которая критиковала его поэзию, его характер и его притязания. Он начал мечтать о более мягких местах при более добрых дворах.
Физические и душевные расстройства расшатывали его нервы: малярийная лихорадка, постоянные головные боли, совокупность потрясений, вызванных изгнанием отца, смертью матери, предсмертной нищетой отца. Кроме того, теологические сомнения - в аду, бессмертии, божественности Христа - омрачали его разум чувством греха и побуждали его к частой исповеди и причастию.75 Он был убежден, что испытал на себе силу черной (сатанинской) магии. У него были страшные видения Страшного суда, и он видел, как Бог изгоняет осужденных в вечный огонь.76 У него были мании преследования: он подозревал своих слуг в выдаче его секретов, верил, что на него донесли в инквизицию, и ежедневно ожидал, что его отравят. Он был трудным гостем.77
Альфонсо отнесся к нему сочувственно, ведь, в конце концов, величайшая поэма эпохи была посвящена ему, а полканто (XVII) отдано прославлению его рода. Он освободил поэта от присутствия при дворе и отправил его на приятную виллу Бельригуардо, чтобы тот отдохнул и успокоился. Но его терпение лопнуло, когда он обнаружил, что Тассо ведет тайные переговоры с Франческо Медичи - самым ярым соперником и врагом Альфонсо - с целью принять его в качестве пенсионера при флорентийском дворе. В ноябре 1575 года поэт покинул Феррару, сказав, что едет в Рим, чтобы получить индульгенцию на юбилей. Он отправился, но по пути дважды посетил Флоренцию. Великий герцог не принял его. Франческо писал другу (4 февраля 1576 года): "Я не знаю, назвать ли его сумасшедшим или забавным и проницательным духом"; а год спустя он решил, что "не хочет иметь при дворе сумасшедшего".78 Тассо с грустью вернулся в Феррару.
Он попросил у Альфонсо должность историографа и получил ее. В январе 1577 года он предстал перед инквизицией в Болонье и признался, что грешно сомневался в католической вере; инквизиция отправила его обратно со словами утешения и ободрения. В июне того же года, находясь в апартаментах Лукреции д'Эсте, он набросился с ножом на слугу , вызвавшего его подозрения. Альфонсо приказал заточить поэта в одной из комнат замка, но вскоре освободил его и отвез в Бельригуардо. Герцог вел себя, писал Тассо, "почти как брат, а не как государь".79 Поэт попросил отправить его в монастырь Сан-Франческо; Альфонсо распорядился и рекомендовал провести чистку. Тассо подчинился; но в монастыре он пришел в ярость, обвиняя, что его вино подделано; монахи попросили, чтобы его забрали из их рук. Его вернули в герцогский замок и приставили к нему стражу. Он сбежал, переоделся крестьянином и в одиночку пешком пробирался через Апеннины к дому своей сестры Корнелии в Сорренто. Она приняла его с любящей нежностью.
Возможно, он обрел бы там некоторую ясность и счастье, если бы его не беспокоила великая поэма, все еще не опубликованная, которую он оставил после себя в Ферраре; и, возможно, давно привыкнув к придворной жизни, он скучал по утехам, которые сопровождали его несчастья. Он отправился в Рим и умолял феррарского посла ходатайствовать за него перед Альфонсо. Герцог прислал деньги, чтобы позаботиться о нем, и согласился на его возвращение при условии, что он пообещает вести себя тихо и пройти курс лечения. Прибыв в Феррару (1578), он получил отдельную квартиру за пределами дворца; ему был предоставлен слуга, а еда подавалась с герцогского стола. Тассо покорно принимал успокоительные и очистительные средства и продолжал писать прекрасные стихи. Но он надеялся снова стать любимцем при дворе; вместо этого почти все относились к нему как к сумасшедшему. Ни герцог, ни принцессы больше не допускали его к себе. Самым страшным оскорблением стало то, что Альфонсо приказал отобрать у поэта
