будет сам повержен в битве».
Куллервойнен, Калервойнен,
так промолвил, так воскликнул:
«Ой ты, Укко, бог верховный!
Дал бы ты мне меч могучий,
подарил клинок красивый,
чтоб с толпой мужей сразиться,
с целой сотнею героев!»
Получил клинок прекрасный,
меч могучий, самый лучший,
Унтамо людей осилил,
род коварный уничтожил,
сжег дотла жилища Унто,
обратил все избы в пепел,
от печей оставил камни,
от дворов – одни рябины.
Куллервойнен, Калервойнен,
взял с собой в дорогу Мусти,
в путь отправился поспешно,
в корбу темную, на гору,
оказался в том же месте,
где девицу обесчестил.
Выхватил клинок свой острый,
меч свой вертит, изучает,
спрашивает, вопрошает:
не желает ли железный
виноватой выпить крови?
Понял меч героя мысли:
«Почему же не отведать,
не попить преступной крови!»
Куллервойнен, Калервойнен,
старца сын в чулочках синих,
рукоятью меч свой острый
в землю твердую вгоняет,
острие направив в сердце,
падает на меч свой грудью.
8
Илмаринен плачет о погибшей жене, но Вяйнямёйнен уговаривает его сковать чудесный меч, чтобы поехать в Похьелу за сампо Вяйнямёйнен с помощью заклятий делает лодку, а из костей щуки создает первый музыкальный инструмент – кантеле, игра на котором усыпляет слушателей • С помощью кантеле герои забирают сампо, но Ловхи превращается в орла и отправляется в погоню, начинается борьба, сампо падает в воду и разбивается на осколки
ЛМАРИНЕН КАЖДЫЙ ВЕЧЕР
по своей жене рыдает,
слезы льет без сна все ночи,
без еды все дни стенает.
Уж давно не держат руки
ручку медную кувалды,
стук не слышится из кузни,
не доносится весь месяц.
Вековечный Вяйнямёйнен
говорит слова такие:
«Ой, кузнец, любезный братец!
Надо в Похьелу поехать,
чтобы взять из Похьи сампо,
эту крышку расписную».
«Сампо взять мы не сумеем,
эту крышку расписную.
Спрятано надежно сампо,
скрыта крышка расписная
в каменном утесе Похьи,
в самых недрах медной вары».
Молвил старый Вяйнямёйнен:
«Ты мне меч хороший выкуй,
смастери клинок каленый,
чтобы псов разить проклятых,
брать когда мы сампо будем».
Вот кователь Илмаринен
выковал клинок на славу,
самый лучший меч сработал.
Так промолвил Вяйнямёйнен:
«Я бы мог мечом вот этим
рассекать стальные скалы,
надвое рубить утесы!»
Тут уж старый Вяйнямёйнен,
предсказатель вековечный,
стал заклятьем делать судно,
ладить лодку песнопеньем:
спел заклятье – создал днище,
спел другое – борт приделал.
Не хватает трех словечек,
чтоб края бортов доделать,
чтоб достроить нос у лодки,
завершить корму у судна.
Где бы слов набрать пригодных,
раздобыть заклятий нужных?
«Випунен во рту их держит,
Антеро хранит в утробе».
Тут кователь Илмаринен
так промолвил, так заметил:
«Випунен давно скончался,
Антеро почил навеки».
Вековечный Вяйнямёйнен
все же в дальний путь пустился.
День шагает беззаботно
по концам иголок женских,
день второй идет беспечно
по клинкам мечей каленых,
день вышагивает третий
по отточенным секирам.
Випунен, хранитель песен,
вещий старец, муж могучий,
с песнями почил навеки,
с заклинаниями сгинул,
на спине осина встала,
поднялась ольха на скулах,
ивы куст – на подбородке,
елка беличья – в надбровье.
Подошел тут Вяйнямёйнен,
вынул меч, извлек железо
из ножон, обитых шкурой.
Со спины срубил осину,
с челюстей – большие ольхи,
срезал иву с подбородка,
ели вырубил с надбровья.
Подхватил рычаг железный,
Випунену в рот засунул,
заскользил одной ногою,
оступился левой пяткой.
Випунен, хранитель песен,
широко свой рот разинул,
проглотил с мечом героя,
пропустил в свою утробу.
Вот тогда-то Вяйнямёйнен
стал кователем железа,
сделал кузницей рубаху,
рукава – мехами горна,
поддувалом – полушубок,
сделал трубами штанины,
раструбом чулок устроил,
наковальнею – колено,
молотом – свой крепкий локоть.
Стал ковать кузнец проворно,
молотом стучать упорно
у кудесника в утробе,
в чреве ведуна большого.
Випунен, хранитель песен,
вымолвил слова такие:
«Из каких мужей ты родом,
племени какого будешь?
Съел мужей я больше сотни,
тысячи извел героев,
никогда не ел такого —
головни из глотки лезут,
угли рот мне забивают.
Выходи, чужак, из чрева,
убирайся вон, поганец!»
Вековечный Вяйнямёйнен
так на это отвечает:
«Буду бить еще больнее,
не спасешься ты вовеки,
не избавишься от боли,
если слов я не услышу,
не узнаю заклинаний.
Не должны уйти познанья,
хоть волхвы и умирают».
