много мускулов различных.
Лемминкяйнена сложила.
Пчелка, быстрый человечек,
снова быстро улетела,
крылышками замахала,
по кольцу луны промчалась,
пронеслась по кругу солнца,
по Медведицы ключицам,
по лопаткам Семизвездья,
прилетела в погреб Бога,
в кладовые Властелина,
где как раз творили мази,
зелья разные варили.
Лишь мгновенье пролетело,
как пчела, жужжа, вернулась,
сто рожков неся в охапке,
тысячу других горшочков.
Там был мед, а здесь водица —
чудодейственные мази.
Окропляет мать сыночка,
изувеченного лечит,
мажет сверху, мажет снизу,
посередке раз проводит.
Пробудился муж почивший,
вновь обрел искусство речи.
«Долго же я спал, несчастный,
долго же дремал, ничтожный!»
«Ты поспал бы здесь и больше,
много дольше провалялся б,
не случись прийти родимой,
матери, тебя носившей».
АТЬ ЦЫПЛЯТ ВЗРАСТИЛА СТАЮ,
лебедей косяк вскормила,
подняла цыплят на прясло,
лебедей свела на реку.
Налетел орел – рассеял,
курохват напал – рассыпал,
разогнал птенцов, крылатый,
в Карьялу унес цыпленка,
в землю русскую – другого,
третьего оставил дома.
Из того, что жил в России,
вырос человек торговый,
что был в Карьялу заброшен,
вырос Калерво известный,
что на родине остался,
вырос Унтамо коварный.
Унтамо забросил сети
в воды Калервы однажды.
Калерво проверил сети —
рыбу в свой упрятал короб.
Унтамойнен, муж проворный,
двинул пальцы грозным войском,
на войну ладони поднял
из-за окушков паршивых.
Вот дерутся, вот бранятся,
победить никто не может:
чем сильней один ударит,
тем больней другой ответит.
Все однажды повторилось
через два-три дня, наверно:
Калерво овес посеял
позади жилища Унто.
Унтамойнен обратился
к брату Калерво с угрозой:
погубить весь род грозился,
извести родню большую.
Унтамо пришли герои,
при мечах мужи явились,
войско Калервы разбили,
истребили род великий.
Лишь одна осталась дева,
что была тогда на сносях.
Унтамойнена вояки
увезли к себе бедняжку.
У девицы сын родился.
Имя дать ему какое?
«Куллервойнен!» – мать сказала.
Унтамо съязвил: «Воитель!»
В люльке Куллерво качался,
день качался, два качался,
разорвал свивальник крепкий,
разломал на части зыбку.
Вот уже на третий месяц
мальчик до колена ростом
так толкует, размышляет:
«Мне бы только стать повыше,
мне бы только стать покрепче,
отомстил бы все обиды,
матери-отца страданья!»
Унтамо, услышав это,
вымолвил слова такие:
«Вот она, погибель рода,
новый Калерво родился!
Подевать куда мальчишку?»
Затолкнули в полубочку,
сунули его в кадушку,
отнесли бочонок в воду,
на волну пустили кадку.
Посмотреть пришли, проведать,
как минуло две, три ночи, —
нет, не утонул мальчишка,
не погиб парнишка в бочке.
Вылез мальчик из кадушки,
на волне верхом уселся,
держит удочку из меди,
ловит парень рыбу в море,
воду в море измеряет.
Унтамойнен размышляет:
«Подевать куда мальчишку?»
Повелел наемным слугам
нарубить берез огромных,
чтобы сжечь в костре ребенка,
чтобы с Куллерво покончить.
Мальчика в огонь швырнули,
прямо в середину пекла.
Посмотреть костер явились:
мальчик – в пепле по колено,
до локтей – в горящих углях,
с кочергой в костре играет,
пламя в пекле раздувает.
Унтамо все больше злится:
«Подевать куда мальчишку?»
На березе надо вздернуть,
на дубу его повесить.
Посмотреть раба отправил,
тот назад приходит с вестью:
«Куллерво в петле не сгинул,
на стволе он что-то чертит,
острый гвоздь в ручонке держит:
дерево полно рисунков,
на стволе мужи с мечами,
есть и с копьями герои».
Ничего не может сделать
с этим мальчиком зловредным.
Куллервойнена он продал,
в Карьялу раба отправил,
к Илмаринену на службу,
к мастеру работ кузнечных.
Куллервойнен, Калервойнен,
старца сын в чулочках синих,
молодец золотокудрый,
