ей свернуть
и под порогом дать «уснуть».
Банный дух и придёт той ночью;
мы не узнаем это точно,
но будем ждать и в это верить.
Свернул мальчонка птичке шею
и закопал у порога бани.
А батя хлебушко оставил
для нового хозяюшки
и сына повёл баиньки.
Пока ели да спать ложились,
родители байки твердили
о том, какой Банник злой:
– Ежели на постой
в бане остановишься,
но хозяину не поклонишься,
то тот до смерти запарит
или баню подпалит.
– А зачем нам нужен он,
мы без него не проживём? —
спросил Егорка засыпая.
Ответил тятенька: – Не знаю,
(вопросов он таких себе не задавал)
спи, сыночек, баю-бай.
А сам задумался: «Нет, нужен,
раз положено, пусть служит!»
Утром Егор проснулся
и к баньке новой метнулся
посмотреть, как устроился Банник в бане.
Дверь открыл и кланяется:
– Хозяинушко-батюшко, здравствуй,
коль пришёл, так живи и властвуй!
А в ответ тишина,
банного духа нема.
Во все углы мальчонка заглянул,
бочку с кадкой перевернул,
хлеб, отцом оставленный, съел
и до хаты «полетел»!
– Есть Банник в бане, явился!
Я его видел, он злился,
хлебушко утянул
и бочку с кадкой перевернул.
– Вот те раз, вот те раз!
Явился, ишь, проказник наш.
Пойду баньку истоплю —
Банника приголублю», —
забеспокоился отец
и стрелой на тот конец!
Натягал мужик водицы,
баньку истопил. Помыться
вся семья отправилась.
Вымылись, обмылок оставили
и водицы грязной в ушате,
да веник в углу и попёрлись до хаты.
Егорка хоть и съел,
оставленный Баннику хлеб,
однако, свято уверовал,
что Банник поселился в их новой бане.
Ребятам во дворе так и твердил:
– Есть хозяин в нашей бане, наследил,
хлебушко стянул и опрокинул бочку.
Я не вру, я знаю точно!
Глава 2. Банник пленит Ставра Годиновича
Ай, через сёла по просёлочкам,
по лесам да меж ёлочек
ехал богатырь Ставр Годинович
от стольного града Киева,
с пирования великого к себе домой,
к супружнице любимой на постой.
И застала его ночка тёмная
у баньки новенькой.
В ней и надумал ночевать,
всё не в чистом поле спать.
Отпер дверь, вошёл, не поклонился,
с Банником не подружился;
православный крест с себя не снял,
и даже «здрасьте» не сказал.
Нашёл дровишки, затопил печь,
вымылся дочиста, захотел лечь.
И уснул крепко-крепко,
а духу банному не оставил зацепки:
ни обмылочка, ни в кадке водицы
ни веничка для телесной пытки.
Ровно в полночь из тёмного уголочка
выходит призрачный старичочек
с седыми лохматыми волосами —
это Банник с бешеными глазами,
весь облеплен берёзовыми листьями,
и со злыми-презлыми мыслями
склонился над богатырём,
что-то шепчет – всё о нём.
Поколдовал злой дух и исчез:
обратно в тёмный угол влез.
Разбудило утро Ставра,
в чужой баньке встал он.
Ан нет, с лавки слезть не может,
лежит лёжнем в бою сложен.
Но валялся он так недолго.
Утром побежал Егорка
посмотреть на Банника.
Глядь, а там на лавочке
отдыхает детина былинный:
ни рукой, ни ногой не двинет,
вымыт, трезв, как стекло,
очи ясные смотрят в окно.
Выбежал из бани паренёк
нашёл рогатину и с ней идёт
к былинничку осторожно.
Ткнул рогатиной (ну разве так можно?)
в тело гладкое. Не шевелится.
Ткнул ещё. Опять не телится.
Взмолился наш лежебока:
– Вы не тыкайте так глубоко!
Я богатырь Ставр Годинович,
ехал от града Киева,
с пированьица великого к себе домой,
к супружнице любимой на постой.
Застала меня ночка тёмная
у баньки новенькой.
В ней и надумал ночевать,
всё не в чистом поле спать.
Баньку натопил, помылся,
уснул. А утром пробудился,
ноги резвы отказали.
Что такое, ты не знаешь?
Егор в ответ: – Да всё сошлось!
Без нечисти не обошлось.
И в дом за тятькой побежал,
домашним новость рассказал.
Те выслушали и бегом к бане.
Отец с матерью первые самые,
за ними кошка с собакой.
Слепая курица, однако,
догоняя всех, кудахчет:
мол, что всё бы это значит?
Глава 3. Семья Егора снимает чары Банника и освобождает богатыря
Прибежала к бане семья,
оглядели богатыря,
призадумались,
каждый умный ведь,
свою думку вперёд проталкивает.
У бабы рот не умалкивает,
настаивает на порче.
Пёс: «Разбойники, точно!»
Кошка во всём винит блох.
Курица в ноги людей клюёт
за то, что в угоду баннику
чернушке устроили «баиньки».
– Банник! – отец догадался
и до Ставра Годиновича докопался: —
Ты, воин, в баньку как вошёл,
поклонился ль хорошо
банному хозяину?
– Не, о том не знаю я.
– А разрешения просил заночевать?
– Да нет, не мог сего я знать!
– Крест православный с себя снял,
под пятку его запихал?
– Я забыл всё.
– А когда в бане мылся,
оставил в ушате водицы,
веник, обмылок от мыльца?
– Не. – Дурна твоя башка!
– Хочу румян-бок пирожка!
– Погодь, не времечко жевать,
пирог и в рот не сможешь взять.
Сейчас у Банника прощения проси
да поклонись ему разочка три.
– Поклоняться я не можу,
присох к лавке. Совесть гложет.
– Ну что ж, мы за тебя челом побьём.
И не тужи, есть зло – согнём!
Хозяева поклонились хозяину банному,
извинились за гостя самозванного.
Содрали с груди Ставра
крестик православный
и в его же сапог запихали.
Медовой водицы дали
нашему воину
и сказали: «До скорого!» —
да в дом пошли
печь пироги.
А былинный с боку на бок
поскучал и умолк.
Разглядывая зодчество,
захрапел в одиночестве.
Тут вышел Банник злой из-за угла,
ведь ни туда, ни сюда:
некуда деваться,
надо снимать заклятие.
Семья крестьянская, хошь не хошь,
а ритуал совершила хорош.
Покряхтел Банник, зашептал —
заклятье тяжкое снимал.
Поколдовал и исчез.
Навсегда иль нет?
А тем временем Егоркина мамка
напекла пирогов и к баньке —
богатыря проведать,
пирожочков с ним отведать.
За ней бегом ревнивый муженёк,
за мужичком пешком сынок,
за сыном – кошка, за кошкой – собака,
за ними курица в драку!
Примчались к Ставру, тот спит,
богатырским храпом храпит.
Растормошили его и давай пытать:
– Как здоровьице, можешь встать?
Открыл воин очи ясные, потянулся,
встал с лавки, оделся, обулся
да накинулся на пироги —
подкрепить свои мощи.
Наелся и село от врагов обещал избавить.
– Да нет у нас ворогов, некого хаять!
– Их сегодня нет, а завтра будут,
набегут, налетят,
