этической точки зрения. Эллин Янг, экономист, вдохновивший новое поколение сторонников теории роста в конце XX века, написал в 1928 г. следующее (он умер преждевременно, и его влияние было весьма слабым до недавнего возрождения):
Никакой анализ сил, обеспечивающих экономическое равновесие, сил, которые, можно сказать, в каждый момент времени действуют по касательной, не поможет осветить это поле, поскольку для него характерны движения в сторону от равновесия, отход от прежних тенденций. Увеличение отдачи проявляется в издержках отдельных предприятий и в ценах, по которым они предлагают свою продукцию. . . . Силы противодействия, которые постоянно побеждают силы, обеспечивающие экономическое равновесие, более распространены и более глубоко укоренились в структуре современной экономической системы, чем мы обычно думаем.
Остается только согласиться и признать, что такие модели агломерации и масштабирования правдоподобны, во всяком случае, в той мере, в какой они компенсируют экономию от масштаба. Мои коллеги-экономисты (и особенно мои будущие аспиранты-экономисты) очень, очень умны. Их модели корректно опровергают, например, мальтузианскую идею экологов о том, что рост численности населения приводит к столь сильной убывающей отдаче от затрат труда, что люди в результате демографической бомбардировки вернутся к $3 в день. Напротив, говорят экономисты вслед за Эллином Янгом (и я с ними согласен: иначе я потеряю профсоюзный билет), природные ресурсы, на которых зацикливаются экологи, являются несущественными ограничениями в современном мире. Главный ресурс", по выражению Джулиана Саймона, - это умственные способности. Если мы достаточно умны, то можем производить дешевую пищу, а также хранить углерод в атмосфере. И поэтому, когда мир станет образованным и свободным, а популистская враждебность к буржуазным инновациям угаснет, успех породит еще больший успех. Возникает, по выражению экономистов, "эффект масштаба". Виртуозные спирали.
Таким образом, увеличение количества людей и их скопление в городах становится не плохим, а хорошим делом, если у людей есть не только крепкие спины и способность к воспроизводству. Голдстоун отмечает, что "к концу ХХ века каждые 20 лет [в течение одного поколения, т.е.] рождалось больше людей, чем все население Земли за 200 лет до этого". Но в условиях Эпохи инноваций это стало не плохо, а хорошо. В каждом поколении у нас больше шансов на появление Сократа, Ибн-Халдуна, адмирала Чжэн Хэ, Исаака Ньютона, Джеймса Уатта, чем во всех поколениях до 1800 года. Генетическое разнообразие Африки - все остальные произошли всего лишь от тысячи или около того африканцев, что объясняется "эффектом основателя", как популяционные генетики называют исчезновение линий возраста в небольших популяциях, - предполагает, что когда в ближайшие 150 лет или около того Африка достигнет европейского уровня жизни, она будет доминировать в мировой культуре, производя десять Моцартов и двадцать Эйнштейнов.
-
Но обратите внимание: без двойных идей - достоинства и свободы для обычной жизни и экстраординарных инноваций - никаких инноваций не будет, никто не возвращается в мир бедных, мерзких, жестоких и коротких (хотя отнюдь не одиноких) жизней - в мальтузианский мир бомбардировщика, в котором экономия на трудозатратах преобладает над экономией на масштабе. Короче говоря, изменение социальных представлений объясняет промышленную революцию. Материально-экономические факторы, такие как торговля, инвестиции, эксплуатация, рост населения, неизбежный рост классов, защита частной собственности, - нет. Это неизменные предпосылки, или они уже произошли задолго до этого, или они не произошли в то время, когда должны были произойти, или они были слабыми, или они не имели значения, или они были последствиями изменения риторики, или они требовали достоинства и свободы простых людей, чтобы оказать должный эффект. И, похоже, что такие материальные события не были, в свою очередь, главными причинами самого этико-риторического изменения. Напротив, в силу во многом неэко-номических причин около 1700 г. поднялся престиж буржуазного благоразумия в манере общения жителей северо-запада Европы, в рамках экономического разговора, в котором все еще соблюдался баланс добродетелей. Экономическое благоразумие постепенно стало считаться добродетелью, хотя и всего лишь одной из добродетелей хорошего горожанина.
Глава 46
Если проинновационные идеи элиты вызвали Промышленную революцию и если художественная и интеллектуальная элита после 1848 г. повернулась против инноваций, как это произошло сначала в национализме, затем в социализме, потом в национал-социализме и, наконец, в радикальном экологизме, то почему такие повороты не привели к остановке Промышленной революции?
Один из ответов заключается в том, что произошел раскол между элитой и общественным мнением, в новом мире, где общественное мнение стало иметь такое же или большее значение, чем мнение элиты. К настоящему времени клерикальная элита презирает рекламу, выступает за централизованное планирование, считает, что мы обречены на демографические бомбы и уничтожение окружающей среды. Другие люди так не считают. Многие художники после 1848 года, а впоследствии и профессора, перешли на левые позиции, развили социалистическую, а впоследствии и экологическую риторику. Другие в это время перешли вправо и развили элитарную, а то и фашистскую риторику, направленную против свободного общественного мнения как такового. Но свободное общественное мнение вне элиты тем временем становилось благоприятным для инноваций, и все больше и больше оно управляло политическим шоу, к отвращению консерваторов и прогрессистов.
В экономической науке символом презрения элиты к буржуазным добродетелям является отношение к Фридриху Хайеку, великому либертарианскому экономисту из Австрии, натурализованному британцу. Упоминание о Хайеке и по сей день может вызвать невежественные насмешки как слева, так и в центре экономической науки. Еще будучи студентом Лондонской школы экономики, всемирно известным ученым-экономистом, равным по научной репутации Дж.М. Кейнсу, он написал книгу "Дорога к крепостному праву" (1944 г.) - атаку на социализм, в то время очень модный. В Европе никто не возражал против такой популярной книги.
Когда книга появилась в США, она вызвала фурор, в том числе и потому, что ее пространное предисловие было опубликовано в популярном и круто наклоненном вправо журнале "Ридерз Дайджест". Из-за "Дороги" Хайеку, который до 1944 г. в профессиональном мнении был равен великому Кейнсу, в 1950 г. было отказано в приеме на экономический факультет Чикагского университета, и он провел свои годы в Чикаго, с 1950 по 1962 г., в Комитете по социальной мысли - без особых трудностей, конечно; но отказ от четвертого этажа здания социальных наук был странным.
Однако юристы и отчасти образованные бизнесмены придерживались рыночных ценностей, которыми восхищался Хайек, вопреки как левым, так и правым. В США администрация Эйзенхауэра стала еще одной эмблемой раскола. Элитарное мнение высмеивало Айка и его экономическую политику - кабинет Эйзенхауэра называли "восемь миллионеров и водопроводчик" (министр труда Мартин П. Дуркин был президентом профсоюза водопроводчиков). Но буржуазная политика осталась и работала
