выполнении заданий, чтобы повысить чувство гордости за свои навыки и чувство долга у солдат, что особенно заметно на примере летчиков.
В-третьих, очень сильно увеличилось количество зарегистрированных психологических ранений, что, вероятно, было вызвано увеличением числа диагнозов в современных обществах. Но я не нашел свидетельств того, что моральные устои мешали солдатам или летчикам стрелять в противника или убивать его. Несомненно, гражданские лица, такие как вы или я, могли бы испытывать определенные трудности, если бы не были брошены в рукопашную войну прежних времен по принципу "убей или будешь убит". Но подготовленные солдаты редко когда колеблются, прежде чем убить. К сожалению, люди не являются мирными существами по своей природе, даже в современных относительно мирных гражданских обществах. Мужчины и, вероятно, женщины тоже могут легко убить, если им прикажут институционализированные, легитимные политические и военные власти. Норма о том, что гражданских лиц убивать нельзя, признается большинством солдат. Если они все же убивают гражданских лиц преднамеренно или случайно, они могут испытывать угрызения совести, но редко настолько, чтобы удержаться от повторения подобных действий. Они оправдывают убийства военной необходимостью и объясняют самые страшные злодеяния тем, что люди "теряют самоконтроль" в условиях страха. Моральные угрызения совести трагически приходят после войны, морально дестабилизируя бывших убийц.
В-четвертых, погибло больше мирных жителей. Не было предпринято никаких существенных попыток ограничить это путем введения более жестких правил ведения войны. Эвфемистический термин "сопутствующий ущерб" является бездушной попыткой санитарии и нормализации убийства невинных (наряду с причудливым выражением "дружественный огонь"). В основе этого лежит разделение норм военного и мирного времени. Мораль последнего не распространяется на первое.
Но если пацифистски настроенные солдаты - редкость, то садисты или герои - тоже. Я обнаружил два вклада, вносимых человеческой природой в сражение. Во-первых, прилив энергии, исходящий от надпочечников, вызванный сильным страхом или тревогой в бою, обычно приводит к внезапному увеличению силы, учащению пульса и сердцебиения, учащению дыхания, дрожи тела и искажению зрения. Это может побудить солдат к боевой ярости: они бросаются вперед, кричат и убивают всех, кто попадается на пути. С другой стороны, сильный страх может привести к потере контроля над телесными функциями или к испуганному бегству. Физиология человека, как и его психология, неоднозначно относится к убийству - бою или бегству.
На поле боя доминирует одна человеческая эмоция - страх. Практически всех солдат пугает перспектива смерти или увечья. То, что Дюркгейм называл "альтруистическим самоубийством", - сознательное принесение своей жизни в жертву ради других или во имя какой-то цели - встречается редко. Исключение составляют исламистские террористы, приверженные трансцендентной идеологии, отсутствующей в современных профессиональных армиях. Но страх смерти или увечья преобладает практически во всех войнах. Генералы знают об этом, но считают, что страхом можно управлять. Хотя страх может вывести солдата из строя психически или физиологически, заставить его бежать, большинство солдат все же остаются и сражаются, сначала с нарастающей, а затем с убывающей энергией, не поднимая головы и ведя огонь из укрытия. Поскольку противник испытывает такой же страх и осторожность, бой остается неэффективно сбалансированным.
В современную эпоху преодолеть сомнения и справиться со страхом могут многочисленные факторы: тяга к приключениям, сдобренная патриотизмом и мужской честью, учения и дисциплина, профессиональная готовность к выполнению военных задач и поглощенность ими, уверенность в организации армии и конечной победе, преданность товарищам, приверженность идеологии, осознанная добродетель самообороны. Их точное сочетание зависит от обстоятельств. Современные западные армии не слишком идеологизированы, хотя и пронизаны скрытым чувством национальной идентичности и патриотизма. Трансцендентная идеология больше характерна для коммунистических войск, как мы только что видели, и для религиозных войск, как мы увидим в следующей главе. Малешевич говорит о небольших военных и военизированных формированиях, что солдаты были восприимчивы к идеологии "только тогда, когда она была удачно изложена на языке товарищества, родства, соседства и дружбы". Идеологии нуждаются в более конкретном обосновании, если они хотят перевести солдат на высокий уровень приверженности. Но если речь идет о больших армиях, воюющих на широких фронтах, то конкретикой служат и патриотическая идентичность, и ненависть, и повторяющиеся коллективные и воспитательные ритуалы. На таких бойцов мы вешаем уничижительные ярлыки: "фанатики", "фанатики", "патологические". Мы не хотим признавать, что они сильнее верят в свое дело и храбрее наших солдат. Поэтому они обладают большей стойкостью, несмотря на колоссальное технологическое отставание. Среди обсуждаемых мною участников боевых действий по изгнанию страха и принятию высокого риска смерти с ними могут сравниться только летчики-истребители, которые полностью поглощены сложным, опасным и высококвалифицированным делом, обеспечивающим очень высокий социальный статус. Но гораздо важнее уверенность в способности армии добиться конечной победы. Если рушится уверенность в победе, то рушится и армия.
Монархи, диктаторы, президенты, парламентские лидеры инициируют войну, но не участвуют в ней. Они - бессердечные кабинетные убийцы, издалека наводящие страх, смерть и увечья на тех, кого они считают врагом, на своих солдат и на мирных жителей, находящихся поблизости. Это, пожалуй, самое большое неравенство жизненных шансов в современном мире. Убийства в бою происходят тогда, когда правители провозглашают их законными, а их вооруженные силы создают институты и культуру, позволяющие осуществлять их упорядоченно, так, чтобы победа казалась возможной. Интенсивные властные отношения в армии, сочетание дисциплинированного подчинения иерархии и тесного товарищества могут преодолеть отвращение человека к убийству и страх быть убитым. Военная сила торжествующая может это сделать, а военная сила ослабленная - нет. Я предпочитаю последнее.
ГЛАВА 14. Последние войны в мусульманских странах
ОДНАЖДЫ последние войны велись на Большом Ближнем Востоке. Чтобы объяснить их, необходимо понять взаимоотношения двух основных групп акторов: с одной стороны, мусульманских народов и государств региона, а с другой - интервенции империй извне. До Второй мировой войны это были в основном британская, французская и российская империи, которые уничтожили последние коренные империи региона - Персидскую и Османскую. Затем европейцев вытеснили Соединенные Штаты и Советский Союз. Их вмешательство в период "холодной войны" не имело ничего общего с религией. Напротив, бедой региона было обладание нефтяными месторождениями и стратегическое положение между капиталистическими и коммунистическими районами. После распада СССР в роли главного имперского интервента остались Соединенные Штаты. С XVIII по начало XX века прямое или косвенное колониальное господство в регионе Британской и Французской империй вызывало сильное сопротивление. Когда имперский факел перешел к Советскому Союзу и США, они стремились только к неформальной империи, а не к территориальному контролю, используя военные интервенции для укрепления или замены местных режимов. Они стремились к глобальному величию и нефти, хотя оба утверждали, что их миссии носят оборонительный характер
