малых деток и вперёд:
пашем, жнём да снова сеем,
себя никогда не жалеем!
Вот и Ивану от печки зад открывать неохота:
– Больно надо спасать кого-то!
Пока поднялся, обулся, оделся,
из дома вышел, осмотрелся,
караси пол-Европы помяли,
стеной у Парижа встали
и уходить не хотят,
вернуть себя требуют взад:
то бишь, обратно на небо!
Но во Франции не было
умных в голодные годы.
Побежали спрашивать у Природы.
Природа молчала долго,
потом кивнула на Волгу,
откуда шагал Большак
примерно так:
– Ать-два, левой,
нам бы с королевой
хранцузкой породниться —
на фрейлине жениться!
Подходит Большак туда,
куда его не ступала нога,
а там караси в мундирах
и бравый Ивась командирах:
стоят, сыру землю топчут,
о небесищах ропщут.
И попёрся Иван
по крестьянским дворам:
– Нужна машина кидательная
увеличенная стократенно —
тварей божьих закинуть на небо.
Плотников сюда треба!
Прибегали плотники: рубили,
пилили, строгали, колотили
и сляпали огромную махину —
камнеметательную машину.
Как сажали в неё солдатушек
да забрасывали в небо ребятушек,
и так до последнего карася!
Ой, вздохнула мать сыра земля!
А на небе синем иваси
глотнули своей среды
и давай расхаживать на длинных хвостах,
говорить на разных языках
да на землю смотреть свысока.
Вот такая у них душа!
Ну, а Ванька в героях ходил,
так как всей Европе угодил.
Королев да принцесс целовал,
милу фрейлину к замужеству звал.
Теперь точно сказке конец.
Большак ведёт под венец
девку нерусску, та плачет:
увезут далеко её, значит,
а там жизнь, говорят, нелегка —
у царя больна голова!
Да и на небе не легче,
ведь господу мозги калечат
стада карасей-ивасей,
и нет никого их мудрей!
Было дело,
лежал на печи Емеля,
а что делать теперя
он не знал.
Ходил, в кулак собирал
свои прошлогодние мысли:
– В доме чисто,
хата побелена
не чужая, Емелина!
И на селе дивились:
– На Емелю б мы матерились,
да не за что, вроде.
Был Емеля уродом,
а теперячи Емельян!
Глянь, мож во дворе бурьян?
Мы во двор к Емеле заглядывали,
бурьян да репей выглядывали,
но ни крапивы, ни чертополоха,
лишь капуста да репа с горохом!
Но что же это такое?
– Дело есть непростое
у меня до тебя, Емельян,
сооруди-ка мне эроплан! —
царь-батька пристал к детине
и план той махины вынул.
Долго тёр ус Емеля
и промолвил: «Дай токо время
да наёмных работников кучу
и самый быстрый получишь
ты, царь-батюшка, аэроплан!»
– Хороший у тебя план!
Но Емеля, он не дурак,
чтобы думу думать за так,
поэтому речь зашла о целковых.
– Ну ты кумекать здоровый! —
лоб почесал царь-батька. —
А не легче тебя сослать-ка?
И выслал Емелю в Сибирь.
Эх, после поговорим!
А в Сибири народец дружный:
топориком самых ненужных
и закопать ближе к речке,
чтоб полакать сердечней.
Вот в тако душевно село
Емелю на печке несло.
А там его уже ждали:
строганину строгали
да колья вбивали в землю,
чтоб ссыльный не бегал
далече отсюда,
царь кумекал покуда.
Встретили с плясками, хороводами,
заговорами и обводами
по осиновому кругу:
– Да кто ж его знает, паскуду?
Емеля ж не удивлялся,
лежал на печи, ухмылялся
и знал ведь, собака,
что хошь не хошь, будет драка!
А как ему карму почистили,
так за стол посадили и выпили,
а затем закусили слегка:
вкусна свиная кишка
набитая кровушкой!
Повёл Емельянушка бровушкой
стукнул в грудь кулаком
и повёл разговоры о том,
как он был повелителем щуки,
а селяне его, то бишь, слуги.
Не понравилось это сибирякам,
хвастуна напоили в хлам
и с суровыми кулаками:
– Дни коротать будешь с нами!
Дальше всё пошло по накатанному:
больше всех доставалось невиноватому.
А Емеля устроился писарем:
сидел и описывал
свою жизнь приключений полную,
а бумаги сдавал Зубковой,
та их слегка подправляла
и за свои выдавала.
Вот такие людишки таёжные:
и не то чтобы сильно сложные,
а в массе своей хамоваты.
Мол, климат злой, не виноваты!
***
А тем временем царь пригорюнился,
над планом своим задумался:
– Не построить мне эроплан!
И пошто я Емелю сослал?
Но верстать его гордыня мешала,
да и Зубковские сказки читала
вся Рассея, купцы да бояре,
которые щедро клали
золотые червонцы в казну.
– Я, царь, тебе подмогу! —
сказал звездочёт Аристарх. —
Вот жили бы мы впотьмах,
да оракулы народились,
а народившись влюбились
в звёздные эти силы,
и судьба за судьбой красивой
натальной картой легла.
Ты сам знаешь где у меня?
Царь-батюшка уже знал:
и звездочёта сослал
на далёки сибирские руды
выспрашивать у Гертруды
направление местных комет
да передать Емельяну привет.
Ну, сибирь не была бы зла,
ежели б ни пригрела даже козла!
А нашего звездочёта
обожали там и без счёта.
Бесконечное количество раз:
– Аристархушка, с крыши слазь,
золотишечко мы намыли,
барыши сосчитай нам, милый!
И звездочёт наш слазил,
кряхтел, считал. И вдруг сглазил
все полезные ископаемые:
перечисляли ему по названиям
облагаемые оброком камни —
золото, платина, сланцы…
Аристарха в итоге сослали
к Емеле на печь: ведь знали —
полезно ссыльным быть вместе.
Им приглядели в невесты
бабу Ягу с подружкой,
так нужно.
Но Яга быть смерду женой отказывалась.
И у ведьмы, подруги её, не складывались
отношения с звездочётом:
то бишь, орден почётный
на бабьей груди, как седло,
к земле тянуло оно.
***
И придумали ссыльные братья
над царём продолжать насмехаться,
а сибирь так и вовсе покинуть:
– Ну, смогём ароплан тот осилить?
Заказали кузнецу скелет машины,
тот кивнул и молот вынул.
А двигатель паровой
делал местный мастеровой.
Бабы крылья шили,
новосёлов материли:
– Шоб вы не вернулись обратно,
хватит в тайге разврату
и без ваших наук мудрёных!
Но Емеля, он опалённый.
А звездочёт Аристарх
и вовсе в Иисусах Христах
не разбирался,
он на небо глядел, не сдавался!
Поэтому наша дружина
села в конструкцию, двинула
не куда-нибудь, а на Луну:
там воля вольнее! Угу.
На Луну они долго летели,
а прилетев, обомлели:
там безоблачно, серо и сухо,
в кратере спит Плакса-скука,
а рядом летают Печали:
– Вы бабу Ягу не встречали?
Смутились наши герои:
– Баба Яга в
