на публике, казалось, даже не были одним и тем же видом искусства, но они были тесно связаны. Именно практика основ делала импровизационную музыку, которую он играл на сцене, похожей на волшебство. Практика была жесткой и структурированной, предсказуемой и скучной. Его игра была свободной, спонтанной и блестящей. Казалось, ему даже не нужно было думать о нотах, да он и не думал. Потому что он не мог. Если его импровизационный стиль должен был сочетаться со стилями других музыкантов на сцене, то никаких задержек быть не могло. Не было драгоценных секунд для размышлений. Подобно парамедику на месте аварии или пожарному в разрушающемся здании, он должен был знать, что делать, куда идти и какой шаг совершить в данный момент.
Если вы любитель спорта, то это очень похоже на то, как лучшие футболисты, баскетболисты, хоккеисты и лыжники тренируются, а затем выступают на самых больших сценах. Еженедельно проводятся многочасовые монотонные тренировки по стрельбе. На коньках, лыжах и беговых дорожках отрабатывается работа ног, изменение направления движения, равновесие и смещение веса тела. Сотни, если не тысячи, повторений упражнений по дриблингу и пасу заложены в каждую тренировку.
Слушатели во всем мире любили игру Джона Колтрейна за ее интенсивность. Можно было услышать, как люди говорят: "Трэйн в огне!". Но мало кто из них знал, что его огонь на сцене подпитывался бесчисленными повторениями самого безжизненного и скучного материала, который он отрабатывал, когда его никто не слушал. То же самое можно сказать о Стивене Карри на баскетбольной площадке, Лионеле Месси на футбольном поле, Алексе Овечкине на льду или Германе Майере на горе. Они способны поразить нас, когда включается свет, потому что они проделали всю эту дерьмовую, тяжелую работу, когда никто не смотрел.
Вот куда нам нужно попасть. Это то, что мы должны сделать. Мы должны принять скучные вещи. Мы должны знать основы. Мы должны делать их правильно и часто. Только так мы сможем создать прочную базу и мышечную память, и тогда выступление в ответственный момент не будет вызывать вопросов. Это самая простая часть.
Боль носит временный характер
Я не был бы там, где я сейчас, без успеха фильма "Конан-варвар", который не стал бы ни коммерческим успехом, ни культовым хитом, если бы режиссер Джон Милиус не надрал мне задницу по всей Испании, где мы снимали этот фильм.
Основная работа по созданию Конана была достаточно тяжелой. А тут еще ежедневные часовые тренировки с отягощениями, чтобы оставаться в отличной физической форме, ведь я все время был без рубашки. Затем я репетировал каждую из своих длинных речей с тренером по диалектам по тридцать-сорок раз перед съемочными днями. Я изучал игру на мечах и хореографию боев. Я занимался борьбой и боксом для сцен боев в яме. Я учился ездить на лошадях, верблюдах и слонах. Я учился прыгать с больших камней, лазать и раскачиваться на длинных канатах, падать с высоты. По сути, я попал в еще одну профессиональную школу, но уже для начинающих героев боевиков.
Вдобавок ко всему Милиус заставлял меня делать всякую ужасную хрень. Я полз по камням, дубль за дублем, до крови в предплечьях. Я убегал от диких собак, которым удалось поймать меня и затащить в терновый куст. Я укусил настоящего, мертвого стервятника, который после каждого дубля требовал, чтобы я прополоскал рот спиртом. (В один из первых дней съемок я разорвал рану на спине, на которую пришлось наложить сорок швов.
Ответ Милиуса: "Боль временна, этот фильм будет вечен".
И он был прав, поэтому все это меня не волновало. Боль была просто ценой за ту работу, которую нужно было проделать, чтобы создать великий фильм о мече и колдовстве, как они их называли. И если я готов был заплатить эту цену, то это еще больше приближало меня к моему замыслу. Чтобы делать великие вещи, которые будут жить долго, необходимо идти на жертвы.
В этом и заключается прелесть боли. Она не только временна, а значит, с ней не придется иметь дело вечно, но и подсказывает, достаточно ли вы стали отдавать себя в погоне за своей мечтой. Если работа над тем, чтобы стать великим или достичь чего-то особенного, не причиняет вам боли, не стоит вам ничего, или, по крайней мере, не вызывает у вас дискомфорта, то мне жаль, что я говорю вам об этом, но вы недостаточно много работаете. Вы не жертвуете всем, чем можно пожертвовать, чтобы стать тем, кем вы можете стать.
Однако боль - это не только индикатор жертвы, но и показатель потенциала роста. В тренажерном зале, если упражнение не начинает болеть, я понимаю, что сделал недостаточно для раскрытия потенциала роста мышц, на которые нацелен. Повторения развивают силу, а боль - размер. Вот почему мне нужна боль. Вот почему на фотографиях и видеозаписях из тренажерного зала в 1970-е годы я все время улыбался. Я не был мазохистом. Мне не доставляло удовольствия приседать с шестьюдесятью килограммами, пока я не задыхался и меня не тошнило. Я улыбался, потому что чувствовал боль от работы, которая говорила мне о том, что рост не за горами. С каждым болезненным повторением я делал еще один шаг к осуществлению своей мечты о бодибилдинге. Это радовало меня, ведь в этом и заключался смысл всей этой тяжелой работы - завоевывать титулы и стоять на верхней ступени пьедестала почета с чемпионским кубком.
Я не первый, кто понял это про боль. И отнюдь не первым. Мухаммед Али знаменито сказал, что он не начинал считать свои приседания, пока они не причиняли ему боль. "Только они и считаются", - сказал он. "Вот что делает тебя чемпионом". Боб Дилан говорил, что за каждым прекрасным творением стоит боль.
Вы, вероятно, уже знаете, что это так. Я уверен, что вы слышали некоторые из тех популярных поговорок, которые говорят об этом. Выйдите из зоны комфорта. Примите отстой. Склонитесь к боли. Делайте каждый день что-то, что вас пугает. Это просто различные способы сказать вам, что если вы хотите расти или стать великим, то это не будет легко. Будет немного больно. Или очень сильно.
В процессе отбора в отряды "морских котиков" и армейских рейнджеров инструкторы не приступают к проверке кандидатов, пока они не станут совершенно несчастными. Они изнуряют вас, кричат вам в лицо, ограничивают калории, держат вас на улице или в воде до тех пор, пока вы не замерзнете и не перестанете дрожать. И тогда они пытаются
