жидким бульоном и витаминками. Вот и весь санаторий. Оттуда не возвращаются. Родственников не пускают, чтобы не заразились. Но это миф. Аркатом не заражаются при рукопожатии или воздушно-капельным путём.
Ничего себе, подумал я. Семён разговорился. Это неспроста. Надо воспользоваться случаем, но спрашивать так, чтобы он сам ответил, не подавая виду.
— Надеюсь, она выздоровеет. От Арката умирают?
Семён задумчиво погладил кассету.
— Зарегистрированных смертей не было. Обычно больные старались не доводить себя до четвёртой стадии и просто кончали жизнь самоубийством. От Арката не умирают. Но и хорошего мало. Жить в таком состоянии невыносимо. Очень жаль его дочь. Ты, наверное, думаешь, что виной всему сфера?
— А что же ещё?
Семён усмехнулся.
— Ты помнится, встречался с матерью Огневого. Когда там был первый пробный запуск в институте?
Я поднял глаза к потолку вспоминая.
— В 1978 году, кажется. А что?
— Во! И работала экспериментальная установка вплоть до, знаешь какого года? До 1988. И ни одного случая Арката. Любопытный факт.
— Значит, авария повлияла. — решил я.
— Первый случай, четыре года назад. — ответил Сёмен. — А развивается болезнь за несколько месяцев. Первая стадия — когда ладони рук становятся липкими. Но, это терпимо. Можно ходить в перчатках. Врачи назначают курс гормональных мазей, и пациент вполне сносно себя чувствует. Часть больных так и остаются в первой стадии и их ставят на учёт. Но не все там задерживаются. Проходит пара месяцев, и больной с удивлением замечает, как его тело теряет форму. Мышцы становятся мягкими и их можно с кожей оттянуть от кости. Оплывает лицо. Липким становиться всё тело. На физиологии это не сказывается. Человек так же ест, спит, не испытывает затруднений при дыхании. Это тоже решаемо. Можно не госпитализировать. Много плотной одежды и мазь, подсушивающая тело. И тут есть такие, кто работают со второй стадией Арката. Но когда наступает третья, тут уже от посторонних глаз трудно спрятаться. Тело больного стремиться избавиться от скелета. Очень трудно передвигаться. Словно бы скелет становиться лишней частью человека, ненужной что ли. Врачи называют это отторжением. Когда отторжение полностью происходит, наступает четвертая стадия. Человек превращается в живой кисель из органов, мозга, крови, кожи, всего, в общем.
Семён замолчал.
— Жуть какая. — сказал я. — А как можно жить без скелета?
— Больные на четвертой стадии вполне себе живут. Тело выделяет едкий пищеварительный сок и если использовать бульон, то их можно кормить. Хотя они могут переваривать и обычную пищу, но в санатории им дают жидкий корм.
— Но это уже не люди. Мозга-то нет?
— У иных прямоходящих его тоже нет, а между тем людьми себя считают. — проворчал Семён. — Больные не теряют возможности думать и переживать. Главное чтобы организм соблюдал цельность. Я так думаю, что клетки мозга распределяются по всему телу. И есть много доказательств, что человек сохраняет разум после превращения в желе. Но такой разум психологически искалечен страданиями от такого состояния. Тут уже ничего не поделаешь.
— М-да. Значит надежды для дочери Большакова нет. — вздохнул я, пытаясь переварить сказанное Семёном. Чай пить расхотелось. Он сумел мне испортить настроение и перебить аппетит.
Семён сел на своё место. Откинулся на стуле и закачался.
— Почему же нет. Может и есть. Надежда, дело такое, она всегда есть. Нужно только понять где она спряталась. Но главное ты понял? Заболевание началось позже аварии. После второго запуска оно началось. Как только Мирон стал там заведовать, так оно и пришло.
— Так ты думаешь это его рук дело?
— Чье же еще. Мирон — сука хитрющая. Что он творит? Какие эксперименты? Даже Кузнецов этого не знает, хоть и видится с ним почти каждый день.
Мирон был действительно загадочной фигурой. Тут не поспоришь. Он появился в самый трудный для города момент и привлек в город огромное количество денег и специалистов. Чем он завлек иностранных спонсоров? Как заставил сотрудничать японскую фирму-гигант «Северный ветер»? И американцев? «Братья Бредли и к. о». Деньги в закрытый Солнечногорск текли рекой. И в Москву само собой. Куда же без Москвы.
— Самое непонятное, как Мирон станцию запустил? — размышлял вслух Семён.
— Так может Смолин выжил при аварии? — предположил я.
— Нет. Фёдор умер. Это я тебе точно говорю. Можно сказать, был свидетелем. — покачал головой Семён. — Эх, его бы руки сейчас были бы кстати. Кстати о Фёдоре!
Он покопался в столе и извлек на свет игрушку. Снеговик с носом — красной морковкой. На голове ведро, на руках варежки. Классический снеговичок из советских мультфильмов. Высотой сантиметров 30.
Семён щелкнул пальцем по ведру и снеговичок начал ходить по столу. Доходил до края, разворачивался и шел назад.
— Его поделка. Дарю. Теперь он твой.
— Спасибо. — восхищенно поблагодарил я. — А можно я его Нине подарю?
— Это для тебя, а не для Нины. — немного обиделся Семён. — Если надо, я для неё другую игрушку подберу. А это твоя. Фёдор не любил, что бы его подарки передаривали.
— А где у него завод? Он не ключом заводится? — я повертел в руках снеговичка. Кажется, он мне сопротивлялся.
— Не боись. У него батарейка импортная. Сто лет проживет. — засмеялся Семён.
Горько и обидно. Мои руки дрожат и не слушаются меня. Сегодня я окончательно понял почему третий корпус называют — корпусом мертвецов. Мы похоронили Юрия. Он один был веселее и жизнерадостнее всех нас в общежитии. Он был нашей общей душой. Сегодня его душа нас покинула.
Траурный трамвай привез его из больницы, попрощаться, и прозвенев в последний раз, отправился в сторону кладбища. Он был всего на год старше меня. Это всё ужасно и неправильно. Мы с ним столько смеялись над чёрным пухом, столько иронизировали, а пух этот. Нельзя с этим шутить в общем. И ладно бы он ему на тело попал. Так нет, вдохнул он его где-то. А где? Никто не знает. Он на работе всегда в скафандре ходил. Да, иногда парни выходили на крышу корпуса, покурить втихушку. Но только когда вся крыша очищена от пуха и проверена. И то, курили в вприглядку. Следили вокруг, чтобы пух не подлетел. А когда человек вдыхает пух, его уже не спасти. И проявляются симптомы не сразу. Бедный Юрик. А день был такой тихий, спокойный. Коньячный день.
Сергей Валерьевич решил влиться в нашу стаю. Нытья поубавилось и стал он приносить коньяк раз в неделю. Пару бутылок. Хороший коньяк, армянский. Ему паёк усилили. Вот он с нами и делился. Он нам коньяк, а мы ему кашу на сковородке и бутерброды
