сменило хозяина".
Персы не могли поверить в те богатства, которые были предложены им в течение следующих нескольких дней. Они просто никогда не видели ничего подобного. Придворный историк Надера, Мирза Махди Астарабади, не мог оторвать глаз от происходящего: "В течение нескольких дней чиновники, которым было поручено секвестировать королевские сокровищницы и мастерские, закончили свои дела", - писал он. Появились океаны жемчуга и кораллов, шахты, полные драгоценных камней, золотые и серебряные сосуды, кубки и другие предметы, инкрустированные драгоценными камнями, и прочие предметы роскоши в таких огромных количествах, что бухгалтеры и писцы даже в самых смелых мечтах не смогли бы включить их в свои счета и записи".
Среди конфискованных предметов был Павлиний трон, чьи императорские драгоценности не имели себе равных даже в сокровищницах древних королей: во времена предыдущих императоров Индии два крора стоили* драгоценные камни использовались в качестве инкрустации этого трона: редчайшие шпинели и рубины, самые блестящие бриллианты, не имеющие аналогов ни в одной из сокровищниц прошлых или нынешних королей, были переданы в государственную казну Надер-шаха. За время нашего пребывания в Дели из императорских сокровищниц были извлечены кроры рупий. Военная и земельная знать государства Великих Моголов, вельможи имперской столицы, независимые раджи, богатые губернаторы провинций - все посылали в качестве дани королевскому двору Надер-шаха кроры монетных слитков, драгоценных камней, инкрустированных драгоценными камнями имперских регалий и редчайших сосудов в таких количествах, которые не поддаются никакому описанию.
Надер никогда не хотел править Индией, он лишь хотел разграбить ее, чтобы получить ресурсы для борьбы со своими настоящими врагами - русскими и османами. Пятьдесят семь дней спустя он вернулся в Персию, везя с собой все сокровища, которые империя Великих Моголов накопила за 200 лет своего суверенитета и завоеваний: караван богатств, включавший великолепный Павлиний трон Джахангира, в который были вмонтированы алмаз Кох-и-Нур и большой рубин Тимур. Надер-шах также взял с собой бриллиант Великих Моголов, считающийся самым большим в мире, а также чуть более крупную и розовую "сестру" Кох-и-Нура, Дарию-и-Нур, и "700 слонов, 4 000 верблюдов и 12 000 лошадей с повозками, груженными золотом, серебром и драгоценными камнями", общей стоимостью около 87,5 миллионов фунтов стерлингов.* в валюте того времени.
Одним стремительным ударом Надер-шах разрушил чары Моголов. Мухаммад-шах Рангила остался на троне, но, не имея ни авторитета, ни реальной власти, он отошел от общественной жизни, почти не покидая Дели. Как заявил могольский историк Варид,
Его Величество, чтобы успокоить свое сердце, уязвленное печальными новостями, либо посещал сады, чтобы посмотреть на недавно посаженные деревья, либо уезжал охотиться на равнину, а визирь отправлялся утолять свои чувства, любуясь лотосами в некоторых водоемах, расположенных в четырех лигах от Дели, где он проводил месяц или больше в палатках, охотясь на рыбу в реках и оленей на равнинах. В такое время и император, и вазир жили в полном забвении о делах администрации, сборе доходов и нуждах армии. Никто не думал об охране царства и защите народа, а беспорядки с каждым днем становились все сильнее.
Старая могольская элита понимала, что для всего ее мира наступил конец. Как писал поэт Хатим :
Дворяне низведены до статуса стригалей травы
У обитателей дворца нет даже руин, чтобы дать им приют.
Странные ветры дуют в Дели
Дворяне бежали из городов.
Вместо этого совы из леса спустились в Шахджаханабад,
И поселился во дворах принцев.
Многие наблюдатели, например дворянин Шакир Хан, возлагали вину на коррупцию и упадок общества при Мухаммад Шахе и обращались к более строгой форме ислама в ответ на беспечный гедонизм императора: "В начале этого периода, - писал он, - были музыка и выпивка, шумные развлечения и толпы проституток, время дурачества и шуток, женоподобности и погони за трансвеститами".
Все удовольствия, запрещенные или нет, были доступны, и голос духовных авторитетов стал невнятным, заглушенным шумом вечеринок. Люди привыкли к пороку и разучились пропагандировать достойное, ибо зеркала их сердец уже не отражали добродетельного лица - настолько, что, когда случилась катастрофа и общество разорвалось на части, его уже невозможно было исправить.
Вскоре дошло до того, что содержимое частных особняков и королевских апартаментов, королевских арсеналов, королевского гардероба и мебельного магазина, даже кастрюли и сковородки из королевской кухни, книги из королевской библиотеки, инструменты из ложи для королевских фанфар и барабанной палаты, все из королевских мастерских - все было продано лавочникам и торговцам. Большая часть шла на погашение задолженностей перед войсками.
Именно в этот момент два крупнейших региональных губернатора, Низам уль-Мульк и Сафдар Джунг, перестали отправлять свои налоговые поступления в Дели, что усугубило финансовый кризис государства Великих Моголов, которое теперь находилось на грани полного банкротства. Внезапное обнищание Дели означало, что административное и военное жалованье больше не могло выплачиваться, а без топлива огонь погас в котельной империи. Региональные династии губернаторов укрепили свою власть, теперь уже свободную от контроля Дели. Всего за несколько месяцев империя Великих Моголов, создававшаяся в течение 150 лет, разбилась и рассыпалась, как зеркало, выброшенное из окна первого этажа, оставив на своем месте сверкающие осколки мозаики из более мелких и уязвимых государств-преемников.
Времена огромных имперских армий, финансируемых из переполненной казны, закончились навсегда. Вместо этого, по мере того как власть распадалась, каждый принимал меры для собственной защиты, и Индия превратилась в децентрализованное и разобщенное, но глубоко милитаризованное общество. Почти все теперь носили оружие. Почти каждый потенциально мог стать солдатом. По всему Индостану возник рынок военной рабочей силы - один из самых процветающих свободных рынков боевых мужчин в мире, выставленных на продажу тому, кто больше заплатит. Действительно, война стала рассматриваться как своего рода бизнес-предприятие. К концу XVIII века значительная часть крестьянства была вооружена и часть года проводила в качестве наемников , служа в отдаленных местах. Иногда они перемещали свои семейные и сельскохозяйственные базы, чтобы воспользоваться возможностями для военных заработков. Тем временем региональные правители, за которых они сражались, должны были найти способы оплачивать их и новые дорогостоящие армии, необходимые им для того, чтобы конкурировать с соперниками. Для этого они разработали новые государственные инструменты - бюрократию и фискальную репутацию, пытаясь осуществлять гораздо более глубокий контроль над торговлей и производством, чем режим Моголов, который они сменили.
Самый проницательный историк Индии XVIII века Гулам Хусейн Хан видел в этих событиях только ужас и анархию: "Тогда, - писал он, - солнце справедливости и равенства, которое уже клонилось от Меридиана, склонилось вниз, градус за градусом, и наконец полностью зашло в Запад невежества, безрассудства, насилия и гражданских войн".
Именно
