потенциально неприятное наследие прусской конституционной традиции, в которой армия присягала на верность монарху и вела существование в отрыве от структур гражданской власти.
ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ ПРУССИЯ
Реальность словно вывернули наизнанку. Прусское государство прошло через зазеркалье поражения и революции, чтобы выйти на свет с полярностями своей политической системы в обратном порядке. Это был зеркальный мир, в котором министры-социал-демократы отправляли войска для подавления забастовок левых рабочих. Появилась новая политическая элита: бывшие подмастерья слесарей, конторские служащие и плетущие корзины сидели за министерскими столами Пруссии. В новой Пруссии, согласно прусской конституции от 30 ноября 1920 года, суверенитет принадлежал "всему народу". Прусский парламент больше не созывался и не распускался высшим органом власти, а созывался самостоятельно в соответствии с правилами, установленными конституцией. В отличие от Веймарской (национальной) конституции, сосредоточившей огромные полномочия в лице рейхспрезидента, прусская система обходилась без президента. В этом смысле она была более глубоко демократичной и менее авторитарной, чем Веймарская республика. На протяжении 1920-32 годов (с несколькими очень короткими перерывами) республиканская коалиция под руководством СДПГ, состоящая из социал-демократов, депутатов Центристской партии, леволибералов (ДДП) и - позднее - правых либералов (ДПП), имела большинство в прусском ландтаге. Пруссия стала "скалой демократии" в Германии и главным бастионом политической стабильности в Веймарской республике. В то время как веймарская политика на национальном уровне была отмечена экстремизмом, конфликтами и быстрой сменой правительств, прусская большая коалиция держалась и проводила устойчивый курс умеренных реформ. В то время как национальные парламенты Германии веймарской эпохи периодически прекращали свою деятельность из-за политических кризисов и роспусков, все их прусские коллеги (за исключением последнего) получили возможность дожить до конца своего естественного срока.
Во главе этой удивительно стабильной политической системы стоял "красный царь" Пруссии, министр-президент Отто Браун. Сын железнодорожного служащего в Кенигсберге, Браун в юности получил образование литографа, в 1888 году в шестнадцатилетнем возрасте вступил в СДПГ и вскоре стал известен как лидер социалистического движения среди сельских рабочих Восточной Пруссии. В 1911 году он стал членом исполнительного совета партии, а два года спустя вошел в небольшой контингент депутатов от СДПГ в нижней палате старого прусского ландтага. Его трезвость, прагматизм и умеренность помогли создать основу для гармоничного правления в крупнейшей федеральной территории Германии. Как и многие другие социал-демократы его поколения, Браун исповедовал глубокую привязанность к Пруссии и уважение к внутренним достоинствам и авторитету прусского государства - это отношение в той или иной степени разделяли все партнеры по коалиции. Даже Центристская партия заключила мир с государством, которое когда-то так энергично преследовало католиков; кульминацией их сближения стал конкордат, заключенный между Прусским государством и Ватиканом 14 июня 1929 года.27 В 1932 году Браун мог с определенным удовлетворением оглянуться на то, что было достигнуто с момента окончания Первой мировой войны. За двенадцать лет, - заявил он в статье для газеты СДПГ "Фольксбаннер" в 1932 году, - Пруссия, некогда государство самого грубого классового господства и политического лишения трудящихся классов, государство многовековой феодальной кастовой гегемонии юнкеров, превратилась в республиканское народное государство".28
Но насколько глубокой была трансформация? Насколько глубоко новая политическая элита проникла в ткань старого прусского государства? Ответ зависит от того, куда смотреть. Если сосредоточиться на судебной системе, то достижения новых власть имущих выглядят невпечатляюще. Конечно, в отдельных областях - тюремной реформе, промышленном арбитраже и административной рационализации - были достигнуты отдельные улучшения, но мало что было сделано для укрепления прореспубликанской этики среди высших чинов судебной бюрократии и особенно среди судей, которые, как правило, по-прежнему скептически относились к легитимности нового порядка. Многие судьи оплакивали потерю короля и короны - в знаменитой вспышке 1919 года глава Лиги немецких судей заявил, что "все величие лежит ниц, включая величие закона". Было общеизвестно, что многие судьи предвзято относились к политическим преступникам левого толка и были склонны более снисходительно смотреть на преступления правых экстремистов.29 Основным препятствием для радикальных действий государства в этой области было глубоко укоренившееся уважение - особенно среди либералов и партнеров по коалиции Центристской партии - к функциональной и личной независимости судьи. Автономия судьи - его свобода от политических репрессий и манипуляций - рассматривалась как решающий фактор целостности судебного процесса. Как только этот принцип был закреплен в прусской конституции 1920 года, тщательная чистка антиреспубликанских элементов в судебной системе стала невозможной. Изменения в процедуре назначения новых судей обещали будущее улучшение, как и установление обязательного пенсионного возраста, но система, открытая в 1920 году, просуществовала недостаточно долго, чтобы эти коррективы вступили в силу. В 1932 году сенатор Верховного суда в Берлине подсчитал, что, возможно, 5 процентов судей, заседающих в прусской коллегии, можно назвать сторонниками республики.
Правительство под руководством СДПГ также унаследовало государственную службу, которая была социализирована, воспитана, набрана и обучена в имперскую эпоху и чья преданность республике была соответственно слабой. Насколько слабой, стало ясно в марте 1920 года, когда многие провинциальные и окружные губернаторы продолжали работать в своих кабинетах во время путча Каппа-Люттвица и тем самым косвенно признали власть потенциальных узурпаторов. Наиболее острая ситуация сложилась в провинции Восточная Пруссия, где вся высшая бюрократия признала "правительство" Каппа-Люттвица.30
Первым чиновником, который взялся за решение этой проблемы с необходимой энергией, стал новый министр внутренних дел социал-демократ Карл Северинг, бывший слесарь из Билефельда, прошедший путь от СДПГ до журналиста-редактора и депутата Рейхстага. В соответствии с "системой Северинга", грубо скомпрометировавшие себя люди увольнялись, а представители правящих партий проверяли всех новых назначенцев на "политические" (т. е. руководящие) посты государственной службы. Вскоре эта практика оказала заметное влияние на политический состав высшего эшелона власти. К 1929 году 291 из 540 политических государственных служащих в Пруссии были членами твердо республиканских коалиционных партий СДПГ, Центр и ДДП. Девять из одиннадцати губернаторов провинций и 21 из 32 губернаторов округов принадлежали к коалиционным партиям. При этом изменился социальный состав политической элиты: если в 1918 году одиннадцать из двенадцати провинциальных губернаторов были дворянами, то в 1920-32 годах только двое из , занимавших этот пост, имели дворянское происхождение. То, что этот переход удалось осуществить без нарушения функционирования государства, было выдающимся достижением.
Еще одной важнейшей областью была охрана порядка. Прусская полиция была далеко не самой многочисленной в стране. Но и здесь возникали сомнения в политической лояльности, особенно после путча Каппа-Люттвица, когда руководство прусской полиции не смогло однозначно заявить о своей верности правительству. 30 марта 1920 года, спустя всего две недели после провала путча, Отто Браун объявил, что намерен провести "корневую и отраслевую трансформацию" прусских органов безопасности31.31 Кадровая реформа в этой области не представляла особых проблем, поскольку
