для Папена и Гинденбурга. Рейхспрезидент Гинденбург был достаточно стар - он родился в 1847 году(!) - чтобы пережить кризис 1860-х годов в молодом возрасте. Кроме того, он был человеком того же класса и социального происхождения, что и Бисмарк, и его семья, должно быть, с большим интересом следила за этими событиями.
Папен рассматривал вариант бисмарковского государственного переворота, но отказался от него. Было ясно, что переворот чреват серьезными рисками; он мог даже спровоцировать гражданскую войну - такая возможность обсуждалась в национальном кабинете. Неясным было и отношение рейхсвера, чей политический представитель Курт фон Шлейхер быстро становился соперником канцлера. Поэтому Папен решил назначить очередные выборы на 6 ноября 1932 года. Но результаты этого конкурса, в котором нацисты потеряли несколько процентных пунктов, но остались сильнейшей партией, дали понять, что новый рейхстаг будет не более готов терпеть Папена на посту канцлера, чем прежний. Было очевидно, что новый рейхстаг на своей первой сессии вынесет вотум недоверия. Папен должен был уйти. 1 декабря 1932 года его сменил бывший друг Курт фон Шлейхер. Первым достижением Шлейхера на посту канцлера стало то, что Рейхстаг согласился не собираться до Рождества. Выборы во время рождественского сезона, да еще и в третий раз за год, были бы слишком тяжелы для немецкого народа. Совет старейшин рейхстага решил, что парламент не будет собираться до 31 января 1933 года.
К тому времени, когда это произошло, Франц фон Папен уговорил своего старого друга Гинденбурга назначить Гитлера рейхсканцлером. После длительных закулисных переговоров Папену удалось сделать Гинденбургу предложение, от которого тот не смог отказаться. Гитлер согласился, что если его назначат канцлером, то он возьмет в кабинет только двух национал-социалистов. Остальные семь министров будут консерваторами, а сам Папен станет вице-канцлером. Зажатый таким образом, Гитлер был бы вынужден считаться с консервативной камарильей.75"В течение двух месяцев, - радовался Папен, - мы так задвинем Гитлера в угол, что он будет пищать".76
Таким образом, Гитлер, как выразился Алан Баллок много лет назад, был "введен в должность благодаря закулисной интриге".77 Захват власти нацистами не закончился. Напротив, он только начался. Но у нацистов было несколько важных карт на руках. Благодаря путчу Папена от 20 июля 1932 года выборное правительство Пруссии было заменено рейхскомиссариатом Пруссии. Это означало, в частности, что Герман Геринг мог занимать министерский пост без портфеля в национальном кабинете и в то же время исполнять обязанности комиссара внутренних дел Пруссии, что ставило его во главе самой большой полиции Германии. Весной 1933 года Геринг безжалостно и эффективно использовал свои полицейские полномочия в Пруссии. Таким образом - и не только таким - экстравагантные маневры консерваторов вокруг президента до января 1933 года помогли сгладить путь к национал-социалистической монополии на власть.
Нити прусского наследия были густо вплетены в клубок интриг, приведших нацистов к власти. Мы видим их в позиции армии, которая после 1930 года стояла в стороне от республики, оценивая ситуацию по мере ее развития и ведя свою собственную игру. Мы видим их в восприимчивости президента Гинденбурга к аргументам восточно-эльбских земельных интересов. Канцлеры Брюнинг и Шлейхер потеряли доверие президента, как только начали поддерживать инициативы по земельной реформе, предусматривающие раздел обанкротившихся восточно-эльбских поместий. Все еще живая память о гегемонии консерваторов в старой Пруссии вдохнула жизнь в политические фантазии реакционеров, которые помогли вывести республику из строя.78 Корпоративное высокомерие прусского дворянства и его презумпция права на лидерство также были налицо, и нигде это не проявилось так явно, как в хвастовстве Франца фон Папена о том, что он и его кабинет баронов "обручили" Гитлера, как будто нацистский лидер был садовником на полставки или мимолетным менестрелем. Для Гинденбурга ощущение огромной разницы в положении и достоинстве между ним, фельдмаршалом прусской армии, и Гитлером, австрийским капралом, мешало понять, кем на самом деле был Гитлер, осознать угрозу, которую он представлял, и понять, как легко он может разрушить условности и порядок в политике.
Но демократы и республиканцы в правительстве штата тоже были пруссаками, хотя и из совсем другого социального мира. Энергичный Альберт Гржезинский был родом из Толленсе под Трептовом в Померании. Он родился незаконнорожденным сыном берлинской домработницы, получил образование в Берлине по специальности "бильщик", а затем сделал карьеру профсоюзного деятеля и политического активиста. После революции Гжезинский мог бы занять пост в национальном германском правительстве - в 1920 году ему предложили армейское министерство, - но вместо этого он предпочел служить прусскому государству, как в качестве президента полиции в Берлине (1925-6 и 1930-32), так и в качестве министра внутренних дел (1926-30). На обоих постах он проводил ярко выраженную республиканскую кадровую политику. В 1927 году под его руководством были разработаны законы, отменяющие специальную полицейскую юрисдикцию сельских округов. Устранив этот последний пережиток юнкерских феодальных привилегий, Гжезинский закрыл трещину в административной ткани государства, завершил работу прусских реформаторов наполеоновской эпохи и заслужил стойкую ненависть правых. Будучи убежденным антинацистом, Гжезинский также вызывал острую ненависть геббельсовской прессы, которая неоднократно (и ошибочно) осуждала его как "еврея в еврейской республике".79 В декабре 1931 года он работал над приказом о депортации Гитлера из Пруссии, но национальное правительство при Брюнинге заблокировало его. В широко известной речи, произнесенной в Лейпциге в начале 1932 года, Гжезинский заявил, что "прискорбно", что "иностранцу Гитлеру" было позволено вести переговоры с правительством Рейха, "вместо того чтобы гнать его собачьим кнутом". Гитлер не забыл и не простил этих слов, и в 1933 году Гжезинский благоразумно бежал из Германии, сначала во Францию, а затем в Нью-Йорк, где он снова зарабатывал на жизнь в качестве панельного избивателя.80 Его карьера была продиктована глубокой приверженностью не только к демократии как таковой, но и к конкретному историческому призванию прусского государства и его институтов.
То же самое можно сказать и о человеке, стоявшем у руля прусского государства до 1932 года, министре-президенте Отто Брауне. Сын низкопоставленного железнодорожного служащего из Кенигсберга, Браун вступил в социал-демократическую партию в 1888 году, когда она еще была нелегальной в бисмарковской Пруссии. Он завоевал внимание и уважение благодаря своей работе среди безземельных сельских восточно-эльбских рабочих и остроте редакторского пера. Он занимал место в старом прусском ландтаге, один из небольшой группы депутатов-социал-демократов, которым удалось пробиться через барьеры трехклассового избирательного права. Как защитник сельского пролетариата, Браун был антитипом старой прусской аграрной элиты, чью политическую гегемонию он помог свергнуть в 1918-19 годах. Однако он был таким же ярко выраженным и безошибочно прусским, как и они. Его бесконечный аппетит к работе, придирчивое внимание к деталям, нелюбовь к позерству и глубокое
